Психогеография

Психогеография — направление социальной психологии и философии, изучающее психологическое воздействие городской среды. Развивалось в рамках Ситуационистского Интернационала. Французский философ Ги Дебор определял психогеографию как «изучение точных законов и конкретных воздействий географической среды на эмоции и поведение индивидов» .

История

Понятие психогеографии вперые появилось в публикациях парижского журнала Potlach, органа интернационала леттристов — объединения писателей и философов левого толка, близких к ситуационистам. Связано с понятием унитарного урбанизма , развитого французским философом русского происхождения Иваном Щегловым. Философское трактование городской среды леттристами берет свое начало в дадаизме и сюрреализме. Идея городских странствий относится к концепции фланёра, развитой Шарлем Бодлером. После исключения Щеглова из союза леттристов в 1954 году Ги Дебор и другие дополнили концепцию унитарного урбанизма требованием революционного подхода к архитектуре. На конференции в Козио-ди-Арроша в Италии (1956 год) леттристы присоединились к Международному движению за воображаемый «Баухаус» . Французский художник Жиль Вольман дал следующее определение унитарного урбанизма :

Унитарный урбанизм — то есть синтез искусства и технологии, к которому мы призываем — должен быть построен в соответствии с новыми жизненными ценностями, которые теперь следует распознать и распространить.

Концепция «унитарного урбанизма» предусматривала отказ от функциональной, евклидовой архитектуры и разделение искусства и его окружения.

В «Формуляре нового урбанизма» Николай Щеглов дал следующее определение архитектуры:

Архитектура — самый простой способ артикулировать время и пространство, простейший способ модулирования реальности, воплощения мечты

.

Ситуационисты считали, что современная им архитектура сковывает человека физически и идеологически: «психогеографический рельеф городов с постоянными потоками и фиксированными фокусными точками всячески ограничивает доступ к определенным зонам.».

Ситуационисты предлагали новую организацию городского пространства городского ландшафта. Так, Ги Дебор предлагал объединить два фактора организации пространства: «мягкий», состоящий из света, звуков, времени и идей, и «жёсткий», включающий собственно конструкции.

В конце концов, Ги Дебор и Асгер Йорн смирились с реальностью «городской относительности». Дебор признает это в своем фильме 1961 года «Критика разделения» (A Critique of Separation). Несмотря на неоднозначность теории, Дебор посвятил себя её практической реализации, признавшись позднее: «все это не очень понятно. Это типичный монолог пьяного с пустыми фразами, не требующими ответа. И молчанием.».

Прежде чем смириться с невозможностью воплощения истинной психогеографии, Дебор снял ещё один фильм, « On the Passage of a Few Persons Through a Rather Brief Unity of Time» (1959). Фильм повествует в иносказательном виде об эволюции взглядов ситуационистов. В ходе пространных рассуждений об искусстве, невежестве, консюмеризме и милитаризме звучит призыв к психогеографическому действию.

Дрейф

По определению, психогеография сочетает в себе субъективные и объективные знания и исследования. В попытке уточнить предмет и метод психогеографии, Ги Дебор написал памфлет «Теория дрейфа» (Theory of the Dérive, 1958), в котором изложил процедуру, названную им «дрейфом» (фр. Dérive — «дери́в»):

Участники «дрейфа» должны оставить на какое-то время свои обычные цели и мотивы, мысли о своей работе, домашних обязанностях и других занятиях, и погрузиться в окружающую среду и те встречи, которая та в себе таит.

Оригинальный текст (англ.)  

In a dérive one or more persons during a certain period drop their usual motives for movement and action, their relations, their work and leisure activities, and let themselves be drawn by the attractions of the terrain and the encounters they find there.

Современное состояние

Исследования, предпринятые лондонской психогеографической ассоциацией в 1990‑х годах, согласуются с утверждением Асгера Йорна и скандинавских ситуационистов (Drakagygett 1962—1998) о том, что психогеография как понятие может быть осознано только через практическое применение.

Видные последователи

• Питер Акройд
• Пэт Баркер
• Пол Конилли
• Стюарт Хоум
• Роберт Макфарлейн
• Уилл, Селф
• Иен Синклер

Примечания

Примечания

Сноски

Источники

• Kaufman Vincent. Guy Debord: Revolution in the Service of Poetry. — Minneapolis: University of Minnesota Press, 2006.
• Knabb Ken. Situationist International Anthology. — Berkley: Bureau of Public Secrets, 1995.
• McDonough Tom. Guy Debord and the Situationist International: Texts and Documents. — Boston: October Press, 2004.

Ссылки

• [xz.gif.ru/numbers/79-80/shuripa/ «Не существует никакого ситуационизма…»]
• [www.intelros.ru/readroom/nz/-82-2-2012/14037-psihogeografiya-zanyatie-kollektivnoe.html Жильбер Водэ, Андрей Лебедев «Психогеография — занятие коллективное»]
• [debord.ru/Teksty/Ivan_SHeglov_Formyliar_novogo_yrbanizma.html Иван Щеглов «Формуляр нового урбанизма»]

Литература

• Колин Эллард. Среда обитания: Как архитектура влияет на наше поведение и самочувствие = Colin Ellard “Places of the Heart: The Psychogeography of Everyday Life”. — М.: Альпина Паблишер, 2016. — 282 p. — 2000 экз. — ISBN 978-5-9614-5390-4.

Отрывок, характеризующий Психогеография

Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.