Психогигиена

Психогигиена — наука о сохранении и достижении психического здоровья.

История

Этот термин был введён в 1900 году немецким психиатром Робертом Зоммером(1864—1937), который основал в 1896 году психиатрическую клинику в городе Гиссене. Однако термин получил большее признание только благодаря усилиям Клиффорда Уиттингема Бирса, направленным на улучшение ситуации с психически больными: «начало современной психогигиены было закреплено в литературе с появлением книги Клиффорда У. Бирса (США) „Разум, который нашёл себя“». Книга Бирса основывалась на его собственном опыте в качестве пациента.

Основные задачи психогигиены, постулированные К. У. Бирсом и Адольфом Мейером в 1908 году, таковы:

1. забота о сохранении психического здоровья, профилактика психических и нервных заболеваний и дефектных состояний;
2. улучшение лечения психически больных и ухода за ними;
3. разъяснение значения психических аномалий для проблем воспитания, экономической жизни, преступности и вообще человеческого поведения.

Эти задачи должны выполняться посредством социального обеспечения и взаимодействия с общественными и частными благотворительными организациями.

В 1909 году Бирс основал Национальный комитет психической гигиены, чтобы продолжать свою реформу лечения психически больных людей. В 1913 году он основал Клинику Клиффорда У. Бирса в Нью-Хейвене.

В 1924 году немецким психиатром Р. Зоммером была основана Немецкая ассоциация психогигиены. 20 сентября 1928 года в Гамбурге прошёл первый съезд Немецкой ассоциации психической гигиены.

Первый Международный конгресс по психической гигиене состоялся в мае 1930 года в Вашингтоне, округ Колумбия.

Идея психогигиены, именуемой также психической гигиеной, сыграла свою роль в гетто Терезин (Ghetto Theresienstadt) / концлагере Терезиенштадт, где венский врач и основатель экзистенциального анализа Виктор Франкл создал «Отдел психогигиены» — своего рода вмешательство в кризисных ситуациях. Большинство прибывших были неподготовлены и, следовательно, шокированы тем, с чем они столкнулись в Терезиенштадте. Франкл исходил из того, что при соответствующей помощи шансы на выживание будут выше, и попросил о сотрудничестве Регину Йонас. Её задача состояла в приёме вновь прибывших. Кроме того, в этих условиях она продолжала также свою преподавательскую и проповедническую деятельность.

Заключенный в Терезиенштадт философ Эмиль Утиц также использовал это понятие; уже 24 ноября 1942 года он сделал там доклад под названием «Гигиена души в Терезиенштадте».

Генрих Менг, который в 1929 году стал одним из основателей Франкфуртского психоаналитического института, после роспуска института в 1933 году по предложению швейцарского воспитательного учреждения отправился в Базель, чтобы там совершенствоваться в области педагогики и психогигиены. Уже через 4 года он стал преподавателем Базельского университета, а в 1945 году был приглашён на специально созданную для него первую в Европе кафедру психогигиены.

Здесь Менг создал в послевоенные годы научно-исследовательский центр, который посещали учёные со всего мира. При щедрой поддержке швейцарских издательств он создал научную библиотеку психогигиены. Одновременно были основаны в Швейцарии и в других странах общества психогигиены, которые посвящали себя разнообразным, преимущественно практическим задачам охраны психического здоровья.

Задачи психогигиены

К. Мирке видит три уровня психогигиены:

• превентивная психогигиена имеет своей целью сохранение здоровья человека и общества;
• реститутивная психогигиена пытается заблаговременно принять восстановительные и корректирующие меры в жизненных кризисах или конфликтных ситуациях;
• лечебная психогигиена берёт на себя уже существующие ограничения, чтобы исцелять их клиническими или психотерапевтическими методами.

Э. Шомбург формулирует следующие основные потребности жизни:

1. любовь,
2. безопасность,
3. признание, утверждение, чувство успеха,
4. пространство для свободной, творческой деятельности,
5. опыт позитивных воспоминаний,
6. самоуважение.

Психогигиена нацелена на удовлетворение этих основных потребностей.

Литература

• Kretz, H. (Hrsg.). Lebendige Psychohygiene 2000 plus. — München: Eberhard, 2002.
• Heinrich Meng: Zur Psychohygiene. (= Sonderdruck aus Medizinische Klinik, Jg. 50, H. 3). Mchn. / Bln., Urban & Schwarzenberg 1955. 10 S. (Sign. 170/272)
• Mierke, K.: Psychohygiene im Alltag. Bern, Stuttgart 1967
• Schomburg, E.: Psychohygiene und Sonderschule. In: Ehrhardt, H.E. (Hrsg.): Aggressivität, Dissozialität, Psychohygiene. Bern/Stuttgart/Wien 1975, Bellingen im Westerwald
• Каппони В., Новак Т. Сам себе психолог. — СПб.: Питер, 2001.

Отрывок, характеризующий Психогигиена

Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.