Психология творчества

Психология творчества — раздел психологии, изучающий созидание человеком нового, оригинального в различных сферах деятельности, прежде всего: в науке, технике, искусстве, а также в обыденной жизни; формирование, развитие и структуру творческого потенциала человека.

Психология творчества — раздел психологии, разрабатываемый общей психологией, психологией личности и дифференциальной психологией. Эта область знания изучает психологические закономерности строения, регуляции и развития творческой деятельности, а также особенности творческой личности, природу способностей.

Психология творчества направлена на выявление факторов, делающих личность творчески активной.

Психология творчества — один из самых трудных разделов психологии из-за расплывчатости критериев нового и оригинального.

Психология творчества представлена в различных направлениях психологии: культурно-историческом подходе, теории деятельности, психоанализе, гештальттеории, экзистенциализме, гуманистических течениях, когнитивной психологии. Психология творчества имеет большое значение и для других наук: философии, социологии, политологии, экономики, менеджмента, рекламы, маркетинга, информатики, педагогики, искусствоведения.

Значение проблемы творчества

В теоретическом плане творчество представляет собой комплексный объект изучения, входящий в предмет многих наук. Для психологии понятие творчества является одной из центральных тем. Это связано с тем фактом, что в его актах в различном виде проявляются фактически все психические процессы: когнитивные, аффективные, волевые. Практическая значимость темы возрастает по той причине, что на настоящем этапе развития в связи с преобразованием характера труда, роль творчества в жизни человечества постоянно повышается.

История

Античность

Для античных философов творчество выступало в двух формах: как божественное — акт рождения космоса и как человеческое — искусство, ремесло. Аристотель отрицал божественный акт творения, утверждая, что творчество есть создание нового и уникального. Платон говорил, что способность творить подчинена созерцанию.

XIX—XX вв.

Психология творчества появилась на рубеже 19-20 столетий, не являясь ещё отдельной сферой знания, она рассматривала определенную сторону творчества. Источниками данных были биографии, автобиографии, литературные произведения. Ученые обобщали полученный материал и выделяли виды способностей к творчеству, качества творческой личности, фазы творческого процесса, описывали природу творчества. Развитие экспериментальной психологии повлияло на способы исследования психологии творчества. Стали использоваться активные методы получения исходных данных. Психологи использовали такие методы как анкетирование, интервьюирование, проводили экспериментальные исследования. Таким образом, творчество изучалось с разных сторон. Психология творчества превратилась в конгломерат знаний, она включала в себя психологические, философские, эстетические, технические и другие идеи.

Научно-техническая революция

Условия для нового этапа развития психологии научного творчества возникли в ситуации научно-технической революции, когда существенно выросла потребность в эффективном управлении творческой деятельностью, прежде всего: в науке и технике. В обществе появился запрос: было необходимо выращивать творческих работников, стимулировать их творческий успех, создавать условия мотивации, формировать творческие коллективы. В ответ на эту потребность выделилось отдельное направление, изучающее научное и техническое творчество. В 1950 г. американский психолог Д. Гилфорд предложил своим коллегам по ассоциации расширить исследования в области психологии творчества. Однако знания, которые появились в области психологии творчества, не смогли удовлетворить поставленную задачу. Появилось множество исследований, которые не являлись системными, что спровоцировало снижение эффективности деятельности. Изобилие работ вышли за рамки возможностей их обобщения.

Теории творчества

См. также: Творчество

Психоаналитическая теория творчества

Психоаналитическая теория творчества рассматривает два основных аспекта: мотивацию и бессознательные компоненты творчества. Согласно З. Фрейду мотивы творчества связаны с эросом (влечение к жизни) и являются производными от сексуальных влечений. Творчество — это перенос сексуальной энергии в творческую созидательную деятельность. В свою очередь, по З. Фрейду бессознательное — «самая творческая часть психики». Ученик З. Фрейда К. Юнг утверждал, что бессознательное полно зародышей будущих психических ситуаций, новых мыслей, творческих открытий. Оно является источником творческого вдохновения. К. Юнг выделял в человеке два начала — личностное и творческое, которые могут находиться в антагонистических отношениях. Другой представитель психоаналитической теории А. Адлер считал, что каждый человек изначально обладает творческой силой, благодаря которой может управлять собственной жизнью. Его компенсационная теория творчества рассматривает науку, искусство и другие области культуры как способ компенсации человеком своих недостатков.

Теория творчества гештальтпсихологии

С позиций гештальтпсихологии творчество — это «замыкание» в процессе мышления в единое целое разрозненных фактов, приведение во взаимодействие отдельных хранящихся в памяти фрагментов знания, что приводит к озарению. Представитель гештальпсихологии М. Вертгеймер занимался изучением творческого мышления. На основе разработанного метода «рассуждения вслух» в диалоге с экспериментатором он изучал стадии мышления. В контексте исследований гештальтпсихологии были введены в научный оборот следующие плодотворные понятия: «проблемная ситуация», «инсайт», «продуктивное мышление», «центрированная структура», «перецентрирование». М. Вертгеймер в беседах с А. Эйнштейном исследовал и интерпретировал роль ассоциаций в творческом мышлении физика, используя описание его теории относительности. Соотнести творческий процесс с творческим продуктом не удалось. По его мнению, творческая активность субъекта скрыта за возникновением новых идей не только в физике, но и в психологии.

Когнитивная теория творчества

Дж. Келли рассматривал творчество как альтернативу банальному. Он разработал теорию творчества и творческой личности, описав впервые альтернативное гипотетическое мышление. По мнению Дж. Келли, жизнь — это творческий исследовательский процесс. Согласно его позиции личность — это уникальная система конструктов, которую она использует для интерпретации жизненного опыта, созидания собственной модели мира.

Гуманистическая теория

А. Маслоу рассматривал творчество как универсальную функцию человека, которая помогает ему в самовыражении. По его мнению, способность к творчеству является врожденной и не требует специальных талантов. К. Роджерс рассматривал творчество как универсальное явление, он считал, что сама жизнь и восприятие мира есть творческий акт. Он определял творчество как создание нового продукта с помощью действий.

Теория развития творческой личности

Автором теории является Г. С. Альтшуллер. Он полагал, что способность к творчеству не талант, а природа человека. Творчество реализуется в интеллектуальной и духовной деятельности. Творческие способности есть у каждого человека, для того, чтобы они открылись необходимы условия для их реализации. Главное — создать мотивацию на творчество и овладеть технологией творческого труда. Основным способом развития творческой личности является самосовершенствование.

Концепция творчества Я. А. Пономарева

Согласно определению Я. А. Пономарёва творчество в широком смысле слова есть всякое взаимодействие, ведущее к развитию; это механизм развития. «Творчество — необходимое условие развития материи, образования её новых форм, вместе с возникновением которых меняются и сами формы творчества. Творчество человека лишь одна из таких форм».

Работы Я. А. Пономарева имеют не только общепсихологическое значение, но и общенаучное. Изучение научного наследия Я. А. Пономарева позволяют выделить основные «краеугольные камни» его теории:

• открытие факта неоднородности результата действия человека: выделение в нем прямого (осознаваемого) и побочного (неосознаваемого) продуктов деятельности, выявление психологического механизма интуиции;
• учение о психологическом механизме творчества (и поведения) и его центральном звене — внутреннем плане действий;
• открытие сначала принципа, а затем универсального общепсихологического закона ЭУС («этапы-уровни-ступени») — закона преобразования этапов развития системы в структурные уровни ее организации и ступени дальнейших развивающих взаимодействий;
• теория этапов (типов) развития психологического (научного) знания.

Феномен неоднородности результата действия

В студенческие годы Я. А. Пономарев сделал первое открытие, изучив влияние подсказки на решение задач («Четыре точки»), он обнаружил феномен неоднородности результата действия человека. Согласно мнению ученого, основой творческого процесса является интуитивный механизм, который определяется двойственностью результата деятельности. Одна часть результата деятельности соответствует сознательно поставленной цели и называется прямым продуктом, а другая, полученная помимо сознательного намерения, — побочным. Неосознаваемый, побочный продукт деятельности может приводить к неосознанному решению, которое называется интуитивным. Особенностями этого решения являются наличие чувственного образа, целостность и неосознанность способа получения. Факт неоднородности результата действия человека, то есть наличие в нем осознаваемого (связанного с работой логики) и неосознаваемого (связанного с работой интуиции) продуктов деятельности, позволяет говорить о роли взаимодействия логического и интуитивного опыта в едином процессе творческого мышления. Этот факт натолкнул Я. А. Пономарева на разработку представлений о логическом механизме взаимоотношения взаимодействия и развития.

Я. А. Пономарев проводит различие между логическим и интуитивным опытом. На основе проведенных экспериментов учёный сделал следующие выводы:

• есть определенный пласт человеческого опыта, который недоступен для произвольного запроса со стороны субъекта, однако он реально существует, в чем можно убедиться, если найти к нему адекватный ключ;
• ключ к интуитивному опыту находится на уровне действия, то есть человек может проявить свою интуицию, попытавшись проделать какое-либо действие. Тогда интуитивный опыт может проявиться, ведя за собой субъекта, направляя его руку;
• формирование логического и интуитивного опыта происходит в действии. То, что относится к цели действия, образует сознательный, логический опыт. Интуитивный же опыт формируется помимо сознательной цели действия.

Исследования внутреннего плана действий

На протяжении многих лет Я. А. Пономарев занимался исследованием умственного развития детей. В основу разработанной им теории умственного развития была положена идея, согласно которой сущность мышления заключается в создании умственных моделей и действия с ними. Успешность выполнения таких действий, по мнению Я. А. Пономарева, зависит от уровня развития внутреннего плана действий. Позднее использовался термин «способность действовать в уме». По мнению ученого, эта способность является центральным звеном психологического механизма творчества и поведения человека в целом.

«Внутренний план действий, или способность действовать в уме, — несомненно, ключевое условие развития специфических для человека умственных способностей..»

Стадии творческого процесса

Согласно Я. А. Понамареву, в истории психологии творчества исследуется классическая проблема фаз творческого процесса, их классификации и интерпретации. После работы над книгой «Психология творческого мышления», Я. А. Пономарев «снова встретился с проблемой ступеней (фаз, стадий) творческого процесса».

В своих работах учёный исследовал и анализировал труды Т. Рибо, Б. А. Лезина, П. К. Энгельмейера, А. М. Блоха, Ф. Ю. Левинсон-Лессинга, Г. Уоллеса. Классификации, предлагаемые разными авторами, отличаются друг от друга, но в своем общем виде они имеют примерно следующее содержание:

• первый этап (сознательная работа) — подготовка — особое деятельное состояние, являющееся предпосылкой для интуитивного проблеска новой идеи;
• второй этап (бессознательная работа) — созревание — бессознательная работа над проблемой, инкубация направляющей идеи;
• третий этап (переход бессознательного в сознание) — вдохновение — в результате бессознательной работы в сферу сознания поступает идея изобретения, открытия, вначале в гипотетическом виде;
• четвертый этап (сознательная работа) — развитие идеи, ее окончательное оформление и проверка.

Первая классификация стадий творческого процесса характерна для наиболее раннего периода психологии творчества. В более позднем периоде характеристики чувственных оттенков, упоминания о бессознательной работе встречаются реже. Классификация приобретает следующий вид:

• осознание проблемы (возникновение проблемы, понимание наличных фактов, постановка вопроса);
• разрешение проблемы (выработка гипотезы, развитие решения, вскрытие принципа, выработка суждения, фиксирующего решение);
• проверка решения.

По мнению Я. А. Пономарева, первый тип классификации более психологичен. В свою очередь, второй тип классификации появился как следствие отказа от поисков механизмов бессознательной работы, а также отказа признания ее как факта.

Закон ЭУС

Проведение цикла экспериментальных исследований творческого мышления взрослого человека и умственного развития ребенка и сопоставление полученных результатов привело Я. А. Пономарева к открытию сначала принципа, а затем универсального закона ЭУС («этапы-уровни-ступени»). Согласно этому закону этапы онтогенетического развития психологического механизма мышления превращаются в структурные уровни организации этого механизма и выступают затем в виде функциональный ступеней решения творческих задач или любых проблем в новых для человека ситуациях. Разработанная Я. А. Пономаревым структурно-уровневая концепция позволяет сравнивать строение явлений, объектов и их эволюционный прогресс. Принцип ЭУС, первоначально относящийся к творческому мышлению и творчеству, превратился в универсальный закон ЭУС, означающий «двухполюсность» мира и заключающийся в единстве и борьбе противоположностей. Такие психологические феномены как логика и интуиция, рациональное и эмоциональное, осознаваемые и несознаваемые продукты деятельности, внешний и внутренний план деятельности закономерно, вписаны в данную систему.

Типы знаний о психологии творчества

Я. А. Пономарев выделял три типа знаний о психологии творчества, которые возникли исходя из его положений об этапах развития гносеологического механизма психологического познания:

• первый тип знаний: созерцательно-объяснительный (синкретический);
• второй тип знаний: эмпирический (многоаспектный);
• третий тип знаний: действенно-преобразующий (системный).

Созерцательно-объяснительный тип знаний характеризуется тем, что при продуцировании знаний данного типа исследователь не вмешивается намеренно в ход изучаемых событий, он фиксирует и описывает их. В психологии творчества созерцательные знания вырастают из практики, житейского опыта, литературных произведений и т. п., они систематизируют все то, что доступно каждому члену общества. Эмпирический тип знаний отличается от первого типа знаний, прежде всего, опытным подходом, который отвечает той или иной практической потребности. На этом уровне происходит анализ различных сторон изучаемых явлений, выделяются множество критериев, по которым строится анализ. Действенно-преобразующий тип знаний необходим для упорядочивания и систематизации эмпирической многоаспектности. В основе данного типа знания лежит принцип взаимодействия, который опирается на структурно-уровневую теорию.

«Проверенная мною корректность экстраполяции положений об этапах развития психологического механизма индивидуального познания на область общественного познания, а также успешно построенное на этой основе представление о гносеологическом механизме психологии творчества окончательно убедили меня в особой значимости моего открытия (выявление подобия форм ступеней решения творческой задачи формам этапов онтогенеза способности действовать в уме)».

На основе принципиальной схемы общего закона ЭУС и представлений о трех типах знаний о психологии творчества, Я. А. Пономарев занимался изучением и разработкой проблем истории психологии творчества.

Изучение природы творчества

Творчество, как пишет Я. А. Пономарев, — чрезвычайно многообразное понятие. В своих исследованиях природы творчества Я. А. Пономарев выделяет три подхода, отмечая, что каждый из них в ходе своего развития сталкивается с рядом трудностей. При первом подходе творчество рассматривается как деятельность человека, созидающего новые ценности, имеющие общественную значимость. При второй подходе творчество связывается с деятельностью человека, направленной на самовыражение, самоактуализацию личности. Согласно третьему подходу творчество рассматривается как процесс решения задач. Анализ содержания основ психологии творчества (природы психического и природы творчества) приводит к следующим положениям.

«Творчество предстает как единство взаимодействия и развития — как развивающее взаимодействие; накладываясь в этом понимании на принципиальную схему закона ЭУС, оно обнаруживает себя как генеральный механизм движения. Данное понимание творчества имеет предельный логический объем — оно распространяется на все формы движения».

Исходя из концепции Я. А. Пономарева потенциальным предметом психологии творчества может быть система взаимодействия субъекта с субъектом (объектом).

См. также

• Психология искусства
• Творчество
• Пономарёв Яков Александрович
• Методы изобретательского творчества

Отрывок, характеризующий Психология творчества

– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».