Псковские летописи

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Псковская летопись»)
Перейти к: навигация, поиск

Псковские летописи — летописные своды XIV—XVII вв., содержащие обширный материал по истории Псковской земли, Новгорода, Балтии и Москвы.





Перечень летописей

1-я псковская летопись на протяжении XV—XVII вв. имеет несколько редакций: своды 1469 (Тихановский список), 1481 (Архивский 1-й список), 1547 (Погодинский список и список Оболенского).

1-я псковская летопись по Тихановскому списку начинается Повестью о Довмонте, далее идет краткое хронологическое введение, изложение общерусских и псковских исторических событий, заканчивающееся борьбой Пскова за самостоятельность в 1464—1469. Составитель свода 1481 дополнил свод 1469 событиями 70-80-х гг. и противоречиями Пскова с Москвой.

В своде 1547 текст аналогичен Новгородской 5-й летописи, а начиная с 1447 идет текст, схожий с Архивным 1-м списком. Литературоведы А. А. Шахматов и А. Н. Насонов считали автором свода 1547 монаха Елиазарова монастыря старца Филофея[1]. В своде отражена почтительность к московскому великому князю, наряду с негодованием по поводу московских наместников («Повесть о псковском взятии» — события 1510 года). Есть известия о климате, неурожаях.

2-я Псковская летопись — свод 1486 дошла к нам лишь в одном списке конца XV в. — Синодальном. Здесь не упоминаются такие важные приметы времени, как псковское вече, распри с Новгородом. Но довольно подробно рассказывается о войнах, эпидемиях, волнениях 1483—1486 против наместников московского князя и псковских посадников. Есть предположение, что эта летопись составлена псковским посадником Степаном Дойниковичем[2].

3-я Псковская летопись являет собой свод 1567, продолженный после до середины XVII в. Тон летописи враждебен по отношению к великому московскому князю. В связи с событиями 1510, говорится: «он старину порушил. Забыв отца и дедов его слова и жалованья до пскович и крестного целовапния». Летопись вещает в библейском духе: «Пять бо царей минуло, а шестый есть, но не убе пришел; шестое бо царство именует в Руси Скивскага острова; си бо именует шестый, и седмы потом еще, а осмый антихрист». Порицает автор московских князей Василия III и Ивана IV в связи с их женитьбой.

Возможно, что этот свод был составлен игуменом Псково-Печерского монастыря Корнилием (1529—1570), впоследствии казненным Иваном IV за дружбу с А. М. Курбским.

Напишите отзыв о статье "Псковские летописи"

Примечания

  1. Шахматов А. А. К вопросу о происхождении хронографа // СОРЯС. — 1899. т. 66, № 8
  2. Grabmuller H.-J. Die Pskover Chroniken. — Wiesbaden, 1975

Литература

  • Псковские летописи/ Подготовил к печати А. Н. Насонов. — М., 1941.
  • Псковские летописи: Вып. второй/ Под ред. А. Н. Насонова. — М.: Изд-во АН СССР, 1955.

Библиография

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20130528160126/www.vrev.ru/books/Pskovskie_letopisi_Vyp2.djvu Псковские летописи: Вып. второй / Под ред. А.Н. Насонова. — М.: Изд-во АН СССР, 1955]
  • [www.vrev.ru/ohotnikova2.html В. Охотников. Псковские летописи как литературно-исторические памятники]
  • [feb-web.ru/feb/irl/il0/il2/il2-3942.htm О псковских летописях]

Отрывок, характеризующий Псковские летописи

На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.