Псковское совещание

Псковское совещание 1900 года — совещание лидеров различных течений в российской социал-демократии по созданию периодических органов печати, организованное Владимиром Ильичом Лениным. В нём приняли участие: В. И. Ульянов-Ленин, С. И. Радченко, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Л. Мартов, А. Н. Потресов, А. М. Стопани. Ленин преследовал две задачи: утвердить первый официальный документ, намечавший программу будущих периодических органов партии — газеты «Искра» и журнала «Заря», и добиться материальной и литературной поддержки этих органов со стороны «легальных марксистов».

Псковское совещание проходило в период между 29 марта и 3 апреля 1900 года в в доме местного жителя И. Н. Бочкарёва. На совещании В. И. Ленин изложил перед присутствующими «Проект заявления редак­ции „Искры“ и „Зари“», отметив при этом, что последние годы характеризуются быст­рым распространением идей социал-демокра­тизма в нашей интеллигенции и что навстре­чу этому течению общественной мысли идет совершенно самостоятельное, стихийное дви­жение промышленного пролетариата, который начинает объединяться и бороться против своих угнетателей. Ленин отметил, что время настойчиво требует перехода к высшей, бо­лее объединённой и более организованной форме движения.

«Во время чтения я наблюдал за лицами наших гостей», — рассказывал Мартов в своих воспоминаниях. — Мне любопытно было, как будут они реагировать на те выражения, в которых «объявление» говорило о вреде революционному движению, принесенном «критикой марксизма». На лице М. И. Туган-Барановского было заметно не то огорче­ние, не то недоумение, моментами он явно сдерживался, чтобы не прервать чтение. На­против, Струве держался с олимпийским спокойствием… По окончании чтения его лицо выражало скорее удовлетворение или даже вежливое одобрение прослушанного. — Что же думаете вы, господа, обо всем этом? — спросил Ульянов. Струве сказал что-то общее и неопределён­ное в том смысле, что, оставаясь, конечно, при своем мнении относительно некоторых вопросов, он, в общем и целом, ничего не имеет против документа. Говорил он как бы неохотно, выцеживая из себя слова. Ясно было, что всей своей мысли он не высказы­вает" После длительных дебатов Струве и Туган-Барановский заявили о своей поддержке будущих печатных органов. Разногласия с «легальными марксистами», представителями которых являлись Струве и Туган-Барановский, были вызваны различием взглядов на рабочее и революционное движе­ние. «Легальные марксисты» считали, что возглавлять революционное движение в Рос­сии должен не пролетариат, а либеральная буржуазия.

Сам Струве много лет спустя после Псков­ского совещания вынужден был признать:

«…в этой группе я представлял определён­ный ревизионизм, Туган-Барановский в об­щем тогда был солидарен со мной…». Принимая участие в Псковском совещании, Струве и Туган-Барановский преследовали свои цели. Они рассчитывали будущие мар­ксистские печатные органы приспособить к интересам либеральной буржуазии. Их привлекала возможность вы­сказывать идеи либерализма от имени рабо­чего класса в революционном журнале или газете. Они были не прочь претендовать и на роль соредакторов. Но В. И. Ленин бы­стро распознал их замысел. В свою очередь, и «легальные марксисты» сразу же поняли по той непримиримой позиции, которую за­нял Ленин, что им не удастся сделать буду­щую газету рупором своих идей. Однако в то время они не решились пойти на откры­тый разрыв с Лениным и его единомышлен­никами. В общем и целом между обеими сторонами была достигнута договоренность об издании газеты «Искра» и журнала «За­ря». Участники совещания приняли и одоб­рили ленинский «Проект заявления редак­ции „Искры“ и „Зари“». Вопреки сопротив­лению «легальных марксистов» В. И. Ленину удалось отстоять марксистское направление будущей газеты. В заявлении редакции «Искры», опубликованном осенью 1900 года, четко и ясно было указано, что «это направление может быть выражено словом: мар­ксизм, и нам вряд ли есть надобность добав­лять, что мы стоим за последовательное раз­витие идей Маркса и Энгельса и решительно отвергаем те половинчатые, расплывчатые и оппортунистические поправки, которые во­шли теперь в такую моду с легкой руки Эд. Бериштейна, П. Струве и многих дру­гих». В результате удалось отстоять марксистское направление «Искры».

Отрывок, характеризующий Псковское совещание

Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.