Птицы в Библии

Птицы (ивр. ‏עוף‏‎, оф) являются частым персонажем библейского повествования. Они были сотворены на 5 день (Быт. 1:21). Некоторые комментаторы отмечают, что под древнееврейским словом, переведенным как «птицы», могут также подразумеваться летающие насекомые и животные с перепончатыми крыльями.

Птицы упоминаются в связи с пищевыми запретами. Между тем, в Библии сказано, что евреи во время блуждания по пустыне ели перепелов (лат. Coturnix — Чис. 11:31).

Также они использовались в качестве жертвы (Лев. 1:14).

Иногда они обретают значение символа: например, когда Ной выпускает птиц из ковчега, то ворон (лат. Сorvus) несет дурное предзнаменование, а голубь (лат. Columba) — доброе (Быт. 8:8-11). Хотя именно воронам Бог повелел кормить Илью пророка в пустыне (3Цар. 17:4). В Новом Завете Святой Дух приобретает вид голубя (Мф. 3:16), а одно из приближенных к богу шестикрылых существ — вид орла (Отк. 4:7). Своеобразным обозначением времени служит петух (лат. Gallus) — (Мф. 26:34)

Также в Библии упомянута ласточка (лат. Hirundo — Иер. 8:7), аист (лат. Ciconia — Иер. 8:7) и павлин (лат. Pavo — 3Цар. 10:22)

Запретные птицы

Запретные птицы - это те, которых нельзя употреблять в пищу (Лев. 11:13-19; Втор. 14:12-18): ворон, гриф (лат. Vulture), зуйки, ибис, кречет, коршун (лат. Milvus), лебедь (лат. Cygnus), орёл (лат. Aquila), пеликан, крохаль (лат. mergus), сова, страус (нем. Struthio — Ис. 43:20), удод, филин, цапля, чайка (лат. Larus), ястреб (лат. Accipiter).

В связи с тем, что переводы Библии не всегда совпадают, ряд птиц встречается в Вульгате, но отсутствует в Синодальном переводе: крохали (лат. mergulus — Втор. 14:17, Лев. 11:17), бюльбюли (лат. Ixonotus — Лев. 11:13).

В Библии Лютера появляются Ястреб-тетеревятник (нем. Habicht — Лев. 11:13), Скопа (нем. Fischadler — Лев. 11:13), кукушка (нем. Kuckuck — Лев. 11:16), Большая выпь (нем. Rohrdommel — Лев. 11:18).

В Библии короля Якова появляется бородач (англ. ossifrage — Втор. 14:12), баклан (англ. Cormorant — Втор. 14:17), чибис (англ. lapwing — Втор. 14:18)

Ссылки

• Птицы — статья в Библейской энциклопедии архимандрита Никифора
• [sigils.ru/heraldic/ptiza.html Птица (Словарь символов и знаков)]

Отрывок, характеризующий Птицы в Библии

– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.