Птичий парламент (поэма)

Пти́чий парла́мент (англ. Parlement of Foules, другие названия англ. "Parliament of Fowls", "Parlement of Birddes", "Assembly of Fowls", "Assemble of Foules" и "The Parliament of Birds") — поэма английского поэта Джеффри Чосера, состоящая из 699 строк. Поэма излагается королевской строфой в жанре видения. В ней впервые представлена мысль о том, что День святого Валентина является особым днём для всех влюблённых.

Содержание

Поэма начинается с чтения рассказчиком книги «Сон Сципиона» Цицерона в надежде «прочесть о многом». Когда он впадает в сон, то появляется Сципион Африканский и ведёт его через небесные сферы к храму Венеры, где на воротах видят призыв «Войдите, и вкусите благодать» и предупреждение:

«Ручей, текущий семо, столь нечист,
Что гибнут в мутных водах даже рыбы.
О, только бегством вы спастись могли бы!»
(Отсылка к строкам «Божественной комедии» Данте Алигьери — «Оставь всякую надежду всяк сюда входящий!»)

Рассказчик проходит через мрачный храм Венеры с его фризами обречённых влюблённых и окунается в яркий солнечный свет, где Природа созывает парламент, где каждая из птиц выбирает себе пару. Три высокопоставленных ястребиных орла боролись за внимание орлицы, пока птицы нижних сословий начались возмущаться и спорить в потешных парламентских, который вынуждена прекратить сама Природа. Никто из трёх орлов не добился успеха, а орлица попросила Природу позволить ей отложить свой выбор до следующего года (поскольку самки птиц становятся половозрелыми в первый года жизни, а самцы лишь во второй). Природа выступая в качестве владычицы давая право выбирать или не выбирать признаёт свободы воли, которая в конечном итоге предстаёт в качестве ключевой темы поэмы, как всеобщего блага. Тем не менее Природа делит птиц на пары. Видение рассказчика заканчивается песней, прославляющей приход лета. Мечтатель просыпается, будучи всё ещё неудовлетворённым, и возвращается к своим книгам в надежде обрести то, что он ищет.

Рукописи

Всего сохранилось около 50 рукописей поэмы:

• British Library, Harley 7333
• Cambridge University Library Gg. IV.27
• Cambridge University Library Ff. I.6 (Findern)
• Cambridge University Library Hh.IV.12 (incomplete)
• Pepys 2006, Magdalene College, Cambridge
• Trinity College, Cambridge R.3.19
• Bodleian Library, Arch. Selden B.24
• Bodleian Library, Laud Misc. 416
• Bodleian Library, Fairfax 16
• Bodleian Library, Bodley 638
• Bodleian Library, Tanner 346
• Bodleian Library, Digby 181
• St. John's College, Oxford, J LVII
• Longleat 258, Longleat House, Warminster, Wilts

Печатный текст Уильяма Кекстона 1478 года также считается авторитетным, поскольку воспроизводит текст рукописи Чосера в настоящее время, считающейся утерянным. Стемма и генеалогия этих авторитетных источников изучалась Джоном Кохом в 1881 году, а затем продолжены Элеанор Прескотт Хаммонд в 1902 году, разделившей их на две группы A и B (последние пять стали MMS), хотя стемма ни в коей мере не является окончательной.

Относительно подлинности авторства поэмы Джеффри Чосера нет никаких сомнений, поскольку он сам говорит нам дважды в своих работах:

• Первый раз во Вступлении (прологе) «Легенды о примерных женщинах»: «Он книгу написал, что превыше „Дома славы“, и столь же „Смерти герцогини Бланки“, и „Птичьего парламента, я полагаю“».
• Второй намёк содержится в «Чосеровом заключении» (лат. Preces de Chauseres) «Кентерберийских рассказов»: «Посему покорно вас прошу ради милосердия Господня помолиться обо мне, дабы Господь меня помиловал и простил мне мои вины, а в особенности мои переводы и воспевание суеты житейской, которые я сейчас на прощание вспоминаю, как-то Книга о Троиле, также Книга о Славе, Книга о Двадцати Пяти Дамах, Книга Герцогини, Книга о Валентиновом дне и Птичьем Парламенте, Кентерберийские рассказы, все те, что греха полны, Книга о Льве и многие другие книги, какие бы я смог и сумел вспомнить, и множество песенок и похотливых лэ, грех которых да простит мне Христос в неизречённой своей милости».

Самым сложный остаётся вопрос датировки. Ранние исследователи поэмы, до первых десятилетий XX века, полагались на различные толкования текста — сравнивали борьбу орлов за самку с королевскими помолвками тех же лет — с целью выяснить композицию поэмы. Фред Норрис Робинсон отмечал, что «если теорию об аллегоричности в Парламенте отбросить, то главное доказательство, как правило, служащее датированию поэмы около 1381—1382 рассыпается». Позднее критика стала более объективной к причинам того, почему поэма была приурочена в 1382 году, что заложено в 117—118 строках произведения: «Право же, я видел Тебя на северо-северо-западе / Когда воображал то, о чём напишу». Джон Мэтьюс Менли на этот счёт отмечал, что Венера никогда не располагается на «северо-северо-западе ... но это возможно понять так, что она достигает своей крайне точки на севере». Он отмечает, что подобное явление можно было встретить в мае 1374, 1382 и 1390 года.

Третью дату легко отбросить поскольку мы знаем, что поэма уже упоминалась как написанная в Прологе «Легенды о примерных женщинах». Дерек Стэнли Брюэр утверждает, что дата 1382 год, в отличие от 1374, более соответствует композиции поэмы, поскольку за тот же период (1373-85) Чосер написал много других работ, включая «Дом славы», которых во всех отношениях выглядит написанным раньше, чем «Птичий парламент»: «вполне вероятно, если не наверняка, что датой [написания] Парламента является май 1382 года, и окончена ко Дню святого Валентина, 14 февраля 1382 года».

Литература

на русском языке

• Чосер Дж. Кентерберийские рассказы / Пер. с англ. И. А. Кашкина, О. Б. Румера, Т. Б. Поповой; предисл., примеч. И. А. Кашкина; доп. к примеч. Т. Б. Поповой. — М.: Эксмо, 2007. — 768 с. — (Библиотека Всемирной Литературы). — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-24418-8.

на других языках

• Geoffrey Chaucer. The Parlement of Foulys / Ed. Derek Brewer. — London: Nelson, 1960.
• Oruch, Jack B. St. Valentine, Chaucer, and Spring in February // Speculum. — Cambridge University Press, 1981. — Vol. 56. — P. 534–565.
• The Riverside Chaucer / Larry D. Benson (ed.). — 3. — Oxford: Oxford University Press, 2008. — ISBN 978-0-19-955209-2.
• The Works of Geoffrey Chaucer / ed. F. N. Robinson. — Boston: Houghton Mifflin, 1957.

Переводы на русский язык

• Чосер Дж. Книга о королеве. Птичий парламент / Пер. с англ., предисл. и комм. С. А. Александровского. — М.: Время, 2004. — 224 с. — (Триумфы). — ISBN 5-94117-146-3.

Ссылки

• The Parliament of Fowles
• [www.e-reading.org.ua/book.php?book=129520 Джеффри Чосер. Птичий парламент. Перевод Сергея Александровского]

Отрывок, характеризующий Птичий парламент (поэма)

Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.