Пуассон, Альберт
Поделись знанием:
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
(перенаправлено с «Пуассон Альберт»)
Альбе́рт Пуассо́н (фр. Albert Poisson; 1868, Париж — 1893, Париж) — французский эрудит, увлечённый алхимией; переводчик с латыни.
В 22 года опубликовал книгу «Теории и символы алхимиков: Великое делание» (Théories et symboles des alchimistes : le grand-oeuvre; 1891; [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k90027v скан]), принёсшую ему мировую известность среди алхимиков. Книга переведена на русский язык[1]. Во введении к книге А. Пуассон делился своими планами, которым не суждено было сбыться из-за его ранней смерти:.Это сочинение представляет продолжение пяти моих этюдов по алхимии. Впоследствии я предполагаю выпустить «Историю алхимии от древних времен до наших дней», затем — описание алхимических лабораторий, инструментов и опытов герметических философов— Введение / Пуассон А. Теории и символы алхимиков. Издательство журнала «Изида», 1916
Альберт Пуассон умер от чахотки в возрасте 24 лет.
Прочие издания
- «L’initiation alchimique» (13 lettres inédites sur la pratique du Grand Œuvre) (Париж, 1900).
- «Nicolas Flamel, Histoire de l’Alchimie», (П., 1981)
- «Le livre des feux» (Revue Scientifique, n°15, апр. 1891).
- «Cinq traités d’alchimie des plus grands philosophes : Paracelse, Albert le Grand, Roger Bacon, R. Lulle, Arn. de Villeneuve» (П., 1890; [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k813209 скан]).
Главный труд
- «Теории и символы алхимиков. Великое делание» (1891)[2]
- Часть первая. ТЕОРИИ
- Глава I — Определение алхимии — Алхимия научная и герметическая философия — Суфлеры и адепты — Цели алхимии: Великое делание, гомункулы, алкагест, палингенезия, Мировой Дух (Spiritus Mundi), квинтэссенция, жидкое золото (or potable).
- Глава II — Алхимические теории — Единство материи — Три принципа: «сера», «ртуть», «соль» или «мышьяк» — Теория Артефиуса — Четыре элемента.
- Глава III — Семь металлов — Их составы — Их бытие — Центральный огонь — Цикл формации — Планетное влияние.
- Глава IV — Мистическая алхимия — Теории мечтателей — Алхимическая каббала — Тройное применение герметической теории — Святилище.
- Часть вторая. СИМВОЛЫ
- Глава I — Причины неясности трактатов алхимии — Средства, употребленные алхимиками, чтобы скрыть способ Великого делания — Знаки — Символы — Мифологические имена — Иностранные слова — Анаграммы — Басни — Загадки — Аллегории — Криптография.
- Глава II — Символы алхимии — Материя, три начала, четыре элемента, семь металлов и их символы.
- Глава III — Теория Великого делания — Материя Великого делания — Сера и Меркурий — Их символы — Драконы Фламеля — Список герметических символов Серы и Меркурия.
- Глава IV — Материя Великого Делания — Два пути — Золото и Серебро — Их очищение — Источник философов — Баня короля и королевы — Растворение золота и серебра — Малый Магистерий и Великое делание.
- Глава V — Философское яйцо и его символы — Печать Гермеса — Атанор— Огонь философов — Степени или градусы.
- Глава VI — Процессы производства — Причины разногласия между алхимиками по поводу Делания — Гниение — Правила Филалета — Брожение — Подсыпание и подливание — Символы Делания.
- Глава VII — Цвета Делания — Единогласие философов — Главные и промежуточные цвета — Черный цвет, гниение, «голова ворона» — Белизна — Ирис — Красный цвет.
- Глава VIII — Философский камень — Проба камня — Его свойства — Трансмутация или превращение металлов — Эликсир долгой жизни — Его действия на душу.
Напишите отзыв о статье "Пуассон, Альберт"
Примечания
Ссылки
- [catalogue.bnf.fr/servlet/autorite?ID=12326925 Альберт Пуассон] на сайте Национальной библиотеки Франции.
Отрывок, характеризующий Пуассон, Альберт
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
