Публий Аппулей Дециан

Публий Аппулей Дециан (лат. Publius Appuleius Decianus; II—I века до н. э.) — древнеримский политический деятель из плебейского рода Аппулеев. Судя по имени, от рождения он принадлежал к Дециям, но потом его усыновил кто-то из Аппулеев, — либо Луций Аппулей Сатурнин, либо кто-то из его родственников. Источники называют Публия «мужем безукоризненной честности».

В 99 году до н. э. Дециан привлёк к суду Луция Валерия Флакка. Вероятно, это была попытка отомстить за гибель Сатурнина: двоюродный брат обвиняемого того же имени был одним из организаторов подавления «мятежа» годом ранее. Об исходе этого процесса ничего не известно.

В том же году Дециан предъявил обвинение одному из коллег Сатурнина по трибунату Публию Фурию, который сначала поддерживал Луция Аппулея, а потом перешёл на сторону сената. Но обвинителю «принесли погибель собственные слова: ведь, обвиняя перед рострами Публия Фурия за порочнейшую жизнь и в какой-то части своей речи осмелившись упомянуть о смерти Сатурнина, он не только не добился осуждения, но и сам получил наказание, предназначенное Фурию».

Отрывок, характеризующий Публий Аппулей Дециан

– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.