Публий Валерий Флакк
| Публий Валерий Флакк |
Публий Валерий Флакк (лат. Publius Valerius Flaccus; III век до н. э.) — древнеримский политический деятель из патрицианского рода Валериев, консул 227 года до н. э., сын Луция Валерия Флакка, консула 261 года до н. э.
Биография
Коллегой Публия Валерия по консульству был плебей Марк Атилий Регул. Единственным примечательным событием этого консульства стал первый в истории Рима развод; его дал своей жене консуляр Спурий Карвилий Максим Руга[1]
Когда Ганнибал осадил союзный Риму Сагунт (219 год до н. э.), Публий Валерий вместе с Квинтом Бебием Тамфилом отправился в Испанию в качестве посла, чтобы потребовать от карфагенян прекратить войну[2]. Но Ганнибал это посольство не принял, сославшись на то, что послам вблизи от осаждённого города может угрожать опасность. Тогда Валерий и Бебий в соответствии с заранее полученными инструкциями отправились в Карфаген, где потребовали выдачи Ганнибала. Публий Валерий произнёс свою речь в карфагенском сенате с большим раздражением[3]. Несмотря на поддержку старого врага Баркидов Ганнона, требование послов не было выполнено. По возвращении Валерия и Бебия в Рим было отправлено новое посольство, объявившее Карфагену войну.
В 211 году до н. э., когда Ганнибал, чтобы отвлечь римские войска от Капуи, двинулся на Рим, в сенате началась бурная дискуссия. Одни предлагали стянуть все войска на защиту города, другие - не предпринимать ничего. Победило компромиссное мнение Публия Валерия, предложившего поручить консулам принять решение о том, можно ли часть армии направить к Риму, не ослабляя при этом осаду Капуи[4].
В последующие годы Публий Валерий уже не упоминается в источниках.
Потомки
Сыном Публия Валерия был Луций, консул 195 года до н. э.
Напишите отзыв о статье "Публий Валерий Флакк"
Примечания
Отрывок, характеризующий Публий Валерий Флакк
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.
Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
