Публий Квинтилий Вар
| Публий Квинтилий Вар | |
| PVBLIVS QVINCTILIVS VARVS | |
 | |
| Поверженный Вар (2003), скульптура Вилфреда Коха в Хальтерне, Германия | |
|---|---|
| Род деятельности: |
Политический деятель, военачальник |
| Дата рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: | |
| Супруга: |
1. Неизвестная |
| Дети: |
Квинтилий Вар Младший |
Публий Квинтилий Вар (лат. Publius Quinctilius Varus), часто номен читают как Квинктилий (46 до н. э.[1] — осень 9 н. э.) — римский военачальник и политический деятель в период правления императора Августа.
Содержание
Биография
Ранние годы
Принадлежал к обедневшей ветви древнего патрицианского рода Квинтилиев. Его дед по отцовской линии, Секст Квинтилий Вар, был сенатором. Его отец, Секст Квинтилий Вар, также сенатор, соучаствовал республиканцам в гражданской войне с Юлием Цезарем. Неизвестно, участвовал ли он в убийстве Цезаря, но впоследствии он поддерживал Брута и Кассия и покончил с собой после поражения при Филиппах 43 году до н. э.. Матерью Публия Квинтилия Вара была дочь Гая Клавдия Марцелла Младшего от первого брака.
Несмотря на политику отца, Вар стал поддерживать преемника Цезаря — Октавиана, позже ставшего именоваться Цезарем Августом. Вар женился на Випсании Марцелле (дочери соратника Октавиана Марка Випсания Агриппы) и стал близким другом и Августа, и Агриппы. Таким образом, его политическая карьера была стремительна: уже в 13 году до н. э. он был избран консулом вместе с Тиберием, пасынком Августа.
Политическая карьера
Вслед за консулатом Вар в 7—6 годах до н. э. отправился на год в провинцию Африка в ранге проконсула. В 6—4 годах до н. э. он получил должность пропреторского легата Сирии, где под его командованием оказались четыре легиона. Иосиф Флавий упоминает молниеносные действия Вара против мессианского восстания в Иудее после смерти в 4 году н. э. царя Ирода Великого. После захвата Иерусалима он распял около 2000 еврейских повстанцев.
После наместничества в Иудее Вар несколько лет провёл в Риме. В это время умерла Випсания Марцелла, и он женился вторично на Клавдии Пульхре, дочери Клавдии Марцеллы Младшей (дочери консула Гая Клавдия Марцелла Младшего и Октавии, сестры императора) и Гая Клавдия Пульхра, патриция по рождению, усыновлённого, уже после рождения дочери, в патрицианский род Валериев Мессал Марком Валерием Мессалой в конце 14 года до н. э. У них родился сын Публий Квинтилий Вар Младший. Это брак показал, что Вар находится в фаворе у Августа.
В первые годы первого столетия Тиберий и его брат Друз совершили несколько походов в Германию — область восточнее Рейна и севернее Дуная — в попытке раздвиинуть границы империи и уменьшить их протяжённость. Они подчинили власти Рима несколько германских племён, таких как херуски. В 7 году этот регион был объявлен подчинённым Риму, и Вар был назначен первым пропретором провинции Германия. В это же время Тиберий с легионами был переброшен на Балканы в связи со вспыхнувшим в Паннонии и Далмации восстанием.
Битва в Тевтобургском Лесу
Будучи пропретором Германии, Вар продолжил ту же жёсткую политику устрашения и подавления, которую использовал в Иудее и Африке. Произвол наместника и полное попрание всех устоявшихся законов и традиций подстегнули недавно покорённые германские племена к восстанию, которое возглавил вождь херусков Арминий. К этому времени Арминий уже успел отличиться на службе Риму: командовал конной алой, состоявшей из германцев и за храбрость был удостоен римского гражданства и всаднического достоинства.
В конце лета 9 года Вар с тремя легионами (XVII, XVIII и XIX) стоял на берегу Везера, когда ему пришла весть, что в отдалённом зарейнском племени марсов вспыхнуло восстание.
Доверившись совету Арминия, Вар повёл легионы на подавление восстания короткой дорогой через Тевтобургский Лес, стремясь подавить восстание и вернуться в зимние лагеря до наступления холодов. Проходя через лес, римское войско стало подвергаться частым нападениям германцев, которые, пользуясь местностью, внезапно нападали и быстро отступали, не дожидаясь ответного удара. Заболоченная местность не давала возможности маневрировать пехоте, а ограниченность свободного пространства сделала кавалерию практически бесполезной. К тому же, начавшиеся дожди размыли дорогу, и в образовавшемся болоте совершенно увяз обоз. Вар понял, что попал в западню и попытался отступить к Рейну. Сопровождавшие легионы вспомогательные войска, состоявшие из германцев, открыто перешли на сторону восставших. После этого битва продолжалась три дня и закончилось полным поражением римских войск. Вар был ранен, и, дабы избежать унижения плена и не видеть поражения своей армии, покончил с собой, бросившись на меч. За ним последовали высшие офицеры. Часть кавалерии, бросив пехоту, попыталась пробиться к Рейну, но была перехвачена германцами и уничтожена.
Успешный заговор и анти-римские настроения даже среди тех германцев, которые входили в состав вспомогательных войск римских легионов, а также, несомненно, условия заболоченной местности и сама неожиданность для римлян такого поворота событий, обеспечили полную победу германским племенам. В общем итоге потери римлян составили 25—27 тысяч человек. Примерно 5 тысячам удалось спастись. Часть попавших в плен легионеров были посажены в клетки из прутьев и сожжены заживо. Остальные были или проданы в рабство, или, впоследствии, выкуплены. Тацит сообщает, что захваченные в плен командиры были принесены в жертву германским богам. Арминий отослал голову Вара вождю маркоманов Марободу, с которым стремился заключить союз, но Маробод отклонил предложение и отослал голову в Рим.
Результатом этого поражения стало полное освобождение зарейнских областей от римского владычества. Позднейшие попытки покорить германцев между Рейном и Эльбой не имели успеха.
О реакции Октавиана на это событие Светоний сообщает следующее:
|
Рассказывали, что он до того был сокрушён, что несколько месяцев подряд не стриг волос и не брился и не раз бился головой о косяк двери, восклицая: «Квинтилий Вар, верни мне легионы!» (лат. «Quintili Vare, legiones redde!». ) | 
|
В литературе
- Тихо мурлычет
Луны самовар,
Ночь дымоходами стонет:
— Вар, а Вар?
— Вар, отдай легионы!
— Нас приласкают вороны,
Выпьют глаза из голов! —
Молча поют легионы
Тихие песни без слов.
[…]— «Песня легионеров», Роальд Мандельштам
- Гарри Тартлдав. «Верни мои легионы!».
Напишите отзыв о статье "Публий Квинтилий Вар"
Примечания
- ↑ Syme R. The Augustan aristocracy. Oxford, 1986.
Литература
- Вар, Публий Квинтилий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Публий Квинтилий Вар
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
