Публий Волумний Евтрапел

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Публий Волумний»)
Перейти к: навигация, поиск
Публий Волумний Евтрапел
лат. Publius Volumnius Eutrapelus
Род деятельности:

Древнеримский политик

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Публий Волумний Евтрапел (лат. Publius Volumnius Eutrapelus) — римлянин из сословия всадников, рода Волумниев.

Будучи другом Марка Антония, подарил ему свою любовницу — актрису Кифериду.

После смерти Юлия Цезаря в 44 году до н. э. и усиления Марка Антония приобрёл большое влияние в Риме, покровительствовал Цицерону и Помпонию Аттику и по просьбе последнего вычеркнул из проскрипционных списков поэта Луция Юлия Калида. Сохранилось два письма Цицерона к Публию Волумнию.

Напишите отзыв о статье "Публий Волумний Евтрапел"



Ссылки

Отрывок, характеризующий Публий Волумний Евтрапел

После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.