Дексипп (историк)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Публий Геренний Дексипп»)
Перейти к: навигация, поиск

Публий Геренний Дексипп (лат. Publius Herennius Dexippus, др.-греч. Δέξιππος) — афинский историк III века. Значительные фрагменты из его сочинения «Скифика» сохранились в палимпсесте Codex Vindobonensis historicus gr. 73; в остальном его труды известны по выдержкам у других авторов.

Дексипп, сын Птолемея из Афин, был знаменитым оратором и историком, за что удостоился от Афин возведения статуи ещё при жизни. Сохранилось мраморное основание с надписью:

«Повелением ареопагского совета и совета семисот пятидесяти и дима афинского, Поплия Эренния Дексиппа, сына Птолемеева, Эрмийца, потомственного чистого жреца, ритора и писателя, получившего звание василевса между фесмофетами и звание архонта эпонима, начальствовавшего и бывшего агонофетом на великом панафинейском празднестве, дети почтили сим за его доблести. [Далее в стихах]
Город Кекропса произвел мужей, славных мужеством, словом и советом; в числе их и Дексиппа, собравшего длинную историю веков и ясно её изложившего. Одно видел он сам, а другое почерпнул из книг и открыл разнообразную стезю истории. Конечно, славен был человек, далеко простёрший око ума и познавший события веков. Славой он знаменит в Элладе; она снова приобретена ему историей. Поэтому и дети, воздавая долг знаменитому родителю, поставили в честь его мраморное его изображение.
»[1]

Известно, что в годы Скифских войн Дексипп возглавил 2-тысячный отряд афинян для партизанской борьбы с варварами герулами, захватившими около 268 года Афины. Писатель IV в. н. э. Требеллий Поллион в сочинении «Двое Галлиенов» так отозвался о Дексиппе: «Готы опустошили Кизик и Азию, а потом всю Ахайю. Они были побеждены предводителем афинян Дексиппом, историком того времени.»

Фотий в своих письмах высоко оценивал труды историка: «Слог отличается безыскусственностью и весом; и можно сказать: это другой Фукидид, но ясно выражающийся». По отзыву Фотия Дексипп написал 3 труда:

  • «О событиях после Александра» (Τ μετ Αλέξανδρον) в 4 книгах.
  • «Скифская война» (Τ Σκνθικά): о войне скифов (готов, герулов и др. варваров) с Римской империей в III веке (см. Скифская война III века).
  • «Краткое историческое сочинение» (Σύντομον στορικν) или «Хроника» (τήν Χρονικήν): беглое описание главных событий в истории от мифических времен до императора Клавдия II (268—270 гг.).

Историк Евнапий подробно описал стиль написания и способ исчисления хронологии «Хроники» Дексиппа[2].



Источники

  • [www.krotov.info/acts/05/marsel/ist_viz_01.htm Г. Дестунис, С. Дестунис, «Византийские историки»: Дексипп], С.-Пб, 1860 г.

Переводы

  • Дексипп Афинянин. // Византийские историки: Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Магистр, Менандр, Кандид Исавр, Ноннос и Феофан Византиец. / Пер. Г. С. Дестуниса. СПб., 1860. 496 стр.
    • переизд.: (Серия «Византийская историческая библиотека»). Рязань, Александрия, 2003. 432 стр. С. 25-61.

Напишите отзыв о статье "Дексипп (историк)"

Примечания

  1. Corpus Inscr. Atticarum, iii. No. 716. Перевод по «Византийские историки» (1860 г.)
  2. [www.krotov.info/acts/05/marsel/ist_viz_02.htm Эвнапий Сардиец, фр. 1 из кн. 1]

Отрывок, характеризующий Дексипп (историк)

Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.