Пукувер Будивид
| Пукувер Будивид | ||
| ||
|---|---|---|
| 1290 — 1295 | ||
| Предшественник: | Будикид | |
| Преемник: | Витень | |
| Смерть: | 1295 | |
| Дети: | Витень и, возможно, Гедимин | |
Пукувер Будивид (Путувер[1], Лютавор, лат. Putuwerus[1]; ум. 1294—1295) — великий князь литовский, отец Витеня и, вероятно, Гедимина, брат Будикида. Родоначальник династии, позднее известной как Гедиминовичи[1].
Достоверные сведения
Единственным[1] надёжным источником, в котором упоминается Пукувер, является хроника Петра фон Дусбурга. В ней под 1291 годом он называется «литовским королём» (лат. Rex Lethoviae), отправившим войско своего сына Витеня в поход на польские земли. Готический шрифт, которым написана хроника, позволяет прочитать имя князя как Putuwerus или, что менее вероятно, Lutuwerus[1].
Предположения
В позднем источнике известном как Хроника Быховца о Витене упоминается, что он был «з именя держачого в Жомойти речоного Эйрагола», что может свидетельствовать о жемайтском происхождении Пукувера. Теодор Нарбут приводил легенду о морском пирате Лютаворе, основателе Эйраголы, получившем Полоцкое княжество после убийства Тройната в 1264 году[2]. При этом Нарбут якобы использовал польскоязычную «Ровданскую рукопись», которую кроме него никто не видел[1].
Польский историк Юзеф Пузына предположил, что Пукувер может быть одним лицом с упомянутым в Ипатьевской летописи под 1289 годом Будикидом или, что более вероятно, его братом Будивидом[1][3].
Ежи Охманьский отмечал, что в «Задонщине» Ольгердовичи называют себя «внуками Гедиминовыми, правнуками Сколомендовыми» и на основании этого предположил, что отца Пукувера звали Сколоменд[1][4]. По мнению Стивена Роуэлла, Сколоменд мог быть и тестем Гедимина[5].
Напишите отзыв о статье "Пукувер Будивид"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Насевіч В. Л. [vln.by/node/27 Путувер] // Энцыклапедыя гісторыі Беларусі: У 6 т. — Т. 6. — Кн. 1. — Мінск, 2001. С. 8.
- ↑ Narbutt T. Dzieje starożytne narodu Litewskiego. — T. 4. — S. 310—313.
- ↑ Puzyna J. Kim był i jak sie naprawdę nazywał Pukuwer ojciec Giedymina // Ateneum Wileńskie. — T. 10. — 1935. — S. 1-43.
- ↑ Охманьский Е. Гедиминовичи — «правнуки Сколомендовы» // Польша и Русь. — М., 1974. — С. 358—364.
- ↑ Rowell S. C. Iš viduramžių ūkų kylanti Lietuva. — V., 2001.
Литература
- Насевіч В. Л. [vln.by/node/27 Путувер] // Энцыклапедыя гісторыі Беларусі: У 6 т. — Т. 6. — Кн. 1. — Мінск, 2001. С. 8.
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Пукувер Будивид
– Я думаю.«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
