Пулитцеровская премия за выдающуюся фотографию

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пулитцеровская премия за выдающуюся фотографию — одна из Пулитцеровских премий в области журналистики. Учреждена в 1942-м году и вручалась вплоть до 1967-го года. С 1968-го года вместо неё учредили две других — «Пулитцеровскую премию за художественную фотографию» и «Пулитцеровскую премию за экстренную фотографию» (Pulitzer Prize for Spot News Photography), последняя в 2000-м году была переименована в «Пулитцеровскую премию за новостную фотографию»[1].

Учреждение премии в разгар войны покрыто тайной. Видные исследователи Пулитцеровской премии ссылаются на некое письмо секретаря Наградной комиссии от 09 августа 1999-го года к авторам, из которого следует, что осветить обстоятельства, при которых было решено «узаконить» фоторепортажи и поднять их на уровень других, «исконных», жанров журналистики, таких как «колонка редактора» или «журналистское расследование», не представляется возможным[2]. Однако текст самого письма не приводится. В любом случае, учреждение специальной премии за фотографию в 1942-м году знаменует качественный переход фотографирования из разряда кустарного промысла и любительских увлечений в разряд искусства, причём, — в специфическом разрезе Пулитцеровских премий, — искусства именно общественно полезного.

Премия стала шестой официальной номинацией Пулитцеровских премий в журналистике. В тот же год были учреждены и две премии в жанре телеграфных сообщений: «Национальная» (Telegraphic Reporting — National) и «Международная» (Telegraphic Reporting — International). Таким образом, Наградная комиссия Пулитцеровской премии (Pulitzer Advisory Board) как бы «встала в ногу со временем». Всего в 1942-м году было объявлено 14 номинаций — 8 «в журналистике» и 6 «в искусствах».





1940-е

Впервые премию вручили в 1942-м году. До следующего десятилетия премию успели впервые вручить одновременно двоим (1944), фотографу-любителю (1947) и вообще никому (1946).

1942

Награждён Milton Brooks из газеты «Detroit News» за фотографию [www.pulitzer.org/files/highlights/1942.jpg «Восстание рабочих Форда»] (Ford Strikers Riot).

Мистер Форд и его компания — последний из автогигантов США, не признававший профсоюзы. Весной 1941-го года из-за увольнения 8-ми членов профсоюза началась стачка. Положение осложнялось тем, что почти все штрейкбрехеры были неграми. Их задерживали у проходной и нещадно били. Через 10 дней мистер Форд, «по настоянию жены», сдался[3].

Победа профсоюзов над «старой гвардией» на пороге войны стала впечатляющим событием для жюри.

1943

Награждён Frank Noel, штатный фотокорр агентства «Ассошиэйтед пресс», за фотографию [1.bp.blogspot.com/-nTlHlareJ4M/T6gjt3dYi2I/AAAAAAAAHI0/tF_1mpdlHr0/s1600/Water.jpg «Воды!»] (Water!).

Спасаясь из оккупированного японцами Сингапура, Фрэнк Ноэль, больной малярией, сел на грузовой корабль. Через несколько дней корабль потопили. Фрэнк чудом спасся в шлюпке вместе с ещё 27 моряками. Через пять дней без еды и питья в открытом океане они встретили шлюпку с другого потопленного грузового судна. Первое, что попросил индус с другой шлюпки, была вода. Но воды на шлюпке Фрэнка не было. Зато была камера, и Фрэнк был фотографом «Ассошиэйтед пресс»[4]..

1944

Награду разделили два фотографа.

1. Награждён Earle L. Bunker из газеты «World-Herald» (г. Омаха, штат Небраска) за фотографию [www.pulitzer.org/files/highlights/1944.jpg «Возвращение»] (Homecoming).

Командир батальона, лейтенант Кол Мур, награждённый «Крестом за заслуги» за атаку танков Роммеля в Северной Африке, возвращается домой, на побывку, после 16-месячного отсутствия. Жюри поразило то, что на фотографии, тонущей в эмоциях, не видно ни одного лица, — «Это и есть Америка сейчас. Да и весь мир тоже!», — сказало жюри[5].

2. Награждён Frank Filan, штатный фотокорр агентства «Ассошиэйтед пресс», за фотографию [2.bp.blogspot.com/-SJmWppbdDzk/T8Adv2V2r-I/AAAAAAAAHXY/H70rbBxORPk/s1600/Tarawa+Island+2.jpg «Остров Тарава»] (Tarawa Island).

Кровавая битва американцев с японцами в Тихом океане за крошечный остров Бетио аттола Тарава, проходившая 20-23 ноября 1943-го года, поражала воображение соотношением «квадратный метр земли/литр человеческой крови/тонна железа/тонна взрывчатки». Из 3110 японцев, защищавших остров, в плен сдались 17. Погибло 1696 американцев, ранено 2101.

1945

Награждён Джо Розенталь, штатный фотокорр агентства «Ассошиэйтед пресс», за фотографию «Водружение флага над Иводзимой» (Raising the Flag on Iwo Jima).

23 февраля 1945-го года, после четырёх дней кровопролитных боёв за остров Иводзима, американцы взяли под контроль господствующую высоту острова — гору Сурибати. Командир отряда из 40 человек, занявшего высоту, распорядился водрузить флаг, который у него был с собой. Но флаг оказался слишком маленьким, его не было видно даже подразделениям, находившимся неподалёку от горы. Тогда командир батальона, к которому относился передовой отряд на вершине, приказал четырём бойцам отнести наверх флаг побольше. Водружение этого второго флага и заснял Розенталь[6].

Фотография остаётся единственной, получившей Пулитцеровскую премию в год публикации, а не в следующем году, как предписывает регламент премии.

1946

Нет награждённых.

1947

Награждён 25-летний студент Технического института г. Атланта, штат Джорджия, фотограф-любитель Arnold Hardy, за фотографию [1.bp.blogspot.com/-7zadv4Nw4gc/T_9A7KqkGiI/AAAAAAAAIdA/XJEfe8ln3e4/s1600/Hardy+Winecoff.jpg «Женщина, выпрыгивающая из охваченного пожаром здания отеля „Вайнкофф“»] (Woman leaping from burning Winecoff Hotel). Права на свою фотографию Арнольд продал агентству «Ассошиэйтед пресс» в день катастрофы за $300. Через день агентство доплатило ему ещё $200 — за эксклюзивность и общий тираж[7].

В четыре часа утра 7 декабря 1946 года в 15-тиэтажном здании отеля Winecoff в городе Атланта, штат Джорджия, занялся пожар. У 280-ти человек, находившихся в здании, было мало шансов спастись из-за полного отсутствия мер пожарной безопасности в отеле. Погибло 119 человек, среди них хозяин отеля с супругой и 30 лучших студентов штата, приехавших на ассамблею лидеров YMCA.

Пожар остаётся «самым худшим пожаром в истории Америки», — горько вздыхая произносят одни. — «Благодаря последовавшему сразу за ним полному пересмотру требований к пожарной безопасности публичных помещений во всех муниципалитетах США», — резонно парируют другие.

Женщина на фотографии, прыгнувшая с 11-го этажа, чудом выжила. Пережив 10 операций и потеряв ногу, она умерла в 1992-м году, так и не признавшись родным, что на знаменитой фотографии запечатлён её безумный прыжок[7].

Согласно другим источникам — эта женщина погибла.

1948

Награждён Фрэнк Кушинг (Frank Cushing) из газеты «Boston Traveler» за фотографию [www.pulitzer.org/files/highlights/1948.jpg «Мальчишка-стрелок и его заложник»] (Boy Gunman and Hostage).

В Бостоне двое полицейских, расследуя по горячим следам мелкое ограбление, остановили на улице парнишку по имени Эд Банкрофт. Неожиданно тот выхватил пистолет и выстрелил в одного из полицейских. Завязалась перестрелка с захватом заложника.

Услышав о перестрелке по радио, фотограф Фрэнк Кушинг бросился к месту происшествия. Уговорив хозяина близлежащей квартиры, Фрэнк сделал уникальный снимок необычайного для США события: захватившему заложника стрелку исполнилось всего 15 лет. Его заложнику, Биллу Ронану, тоже. Через минуту юного преступника оглушит ударом по голове полицейский, прокравшийся за забором[8].

1949

Награждён Nathaniel Fein из газеты «New York Herald-Tribune» за фотографию [www.pulitzer.org/files/highlights/1949.jpg «Бейб Рут: прощальный поклон»] (Babe Ruth Bows Out)

Легендарный бейсболист Бейб Рут, чью фотографию держали под подушкой миллионы мальчишек в США 20-х годов, — человек, изменивший содержание слова бейсбол, — пришёл поздравить знаменитый стадион своего клуба «Нью-Йорк Янкиз» с 25-летием. Рут, заболевший, как все знали, раком горла, всё же вышел к своим поклонникам, — последний раз, — чтобы поблагодарить их за великую любовь к спорту. Трибуны ревели, — на матче было объявлено, что «№ 3» у «Нью-Йоркских янки» навечно закреплён за Рутом. Через два месяца после этого праздника Бейб Рут умер.

1950-е

В следующие 10 лет премию вручали впервые за технические достижения — за серийные фотографии, подтверждающие выводы журналистского расследования (1952) и за аэрофотосъёмку с частных аэропланов (1956 и 1957); также премию впервые получила женщина, оказавшаяся, к тому же, любителем (1954); впервые премию разделили соавторы (1952) и целая редакция (1956).

В 1955-м году у Пулитцеровской премии «За выдающуюся фотографию» появился серьёзный конкурент — премия «Уорлд Пресс Фото», учреждённая в 1955-м году в Амстердаме. Однако престижность европейской премии стала заметно беспокоить Наградную комиссию лишь в следующем десятилетии.

1950

Награждён Билл Крауч из газеты «Oakland Tribune» за фотографию [3.bp.blogspot.com/-ZmqkIR0YmSA/UEpkU92VmwI/AAAAAAAAJ6w/pfxnvpLC5vk/s1600/Crouch+1.jpg «Близко к коллизии на аэрошоу»] (Near Collision at Air Show).

Во время аэрошоу на авиабазе «Тинкер», в окрестностях Оклахома-Сити, на глазах у 60 тысяч зрителей пилот спортивного биплана, выполняя сложный вариант «Петли Нестерова», едва не столкнулся со стратегическим бомбардировщиком B-29.

По замыслу устроителей шоу, маленький биплан должен был «нарисовать» в воздухе большое дымовое кольцо, в которое величаво проходят три гигантских бомбардировщика. Однако неожиданно один из бомбардировщиков оказался на месте раньше. Счастливый случай позволил избежать страшной трагедии, — крылья самолётов сблизились на 1,5 метра.

1951

Награждён Max Desfor, штатный фотокорр агентства «Ассошиэйтед пресс», за фотографии о войне в Северной Корее, выдающейся из которых является фотография [en.wikipedia.org/w/index.php?title=Flight_of_Refugees_Across_Wrecked_Bridge_in_Korea&redirect=no#mediaviewer/File:Flight_of_Refugees_Across_Wrecked_Bridge_1950.jpg «Бегство мирных жителей по взорванному мосту в Корее»] (Flight of Refugees Across Wrecked Bridge in Korea).

В холодном декабре 1950-го, после вмешательства Китая в военный конфликт в Корее, положение Союзников резко ухудшилось. Началось «самое длинное в истории вооружённых сил США отступление».

При отступлении, переправившись вместе с военными через реку Тэдонган по наспех сооружённому понтонному мосту, военный корреспондент, Макс Десфор, поехал вниз по течению. Вдруг он увидел «когда-то надёжную переправу, очевидно, недавно разрушенную авиабомбой, по которой, копошась во всех её разломленных частях, на южный берег перебирались беженцы-корейцы. На этих огромных балках они выглядели, как муравьи… И всё это — в абсолютном молчании»[9].

1952

Награждены соавторы Джон Робинсон и Don Ultang из газеты «Des Moines Register» «[upload.wikimedia.org/wikipedia/en/e/e9/Johnny_Bright_Incident.jpg За серию из шести фотографий] с футбольного матча между „Drake University“ и „Oklahoma A&M“, состоявшегося 20-го октября 1951-го года, в котором игроку „Drake University“ Джонни Брайту была сломана челюсть» (For their sequence of 6 pictures of the Drake-Oklahoma A & M football game of October 20, 1951, in which player Johnny Bright’s jaw was broken).

В матче по американскому футболу между университетскими командами городов Де-Мойн из Айовы и Стиллуотер из Оклахомы игроку команды из Айовы, Джонни Брайту, как-то совсем не везло: за первые 7 минут игры его трижды сбивали с ног нокдауном; на 10-й минуте его сшибли так, что было неясно, продолжит ли он игру; но он продолжил. Однако, после очередного грубого фолла против него, Джонни Брайт был вынужден покинуть поле. В раздевалке выяснилось, что у него сломана челюсть. Но ему не повезло не только с челюстью. Больше всего этому талантливому хавбеку «Drake University» не повезло с цветом кожи — он был чёрный.

Журналисты Джон Робинсон и Don Ultang, услышав, что «у чёрного из „Дрейков“ будут проблемы», вооружились фотоаппаратами и специально пришли на матч. После матча они провели опрос свидетелей. На следующий день на первой полосе их газеты появился материал, в котором доказывалось, — с помощью ещё новой тогда технологии серийных снимков, — что Джонни Брайта покалечили преднамеренно, по мотиву расовой ненависти. Они требовали пересмотреть итог встречи («Дрейки» проиграли 14:27) и применить дисциплинарные меры.

В итоге, в американском футболе ввели шлемы с защищающей челюсть решёткой, а за прямой удар в лицо стали удалять с поля; в знак протеста, команда «Drake University» несколько сезонов бойкотировала чемпионат; Джонни Брайт уехал в Канаду, и в 1958-м году стал самым выдающимся игроком Канадской футбольной лиги; а в 2005-м году, спустя 22 года после смерти футболиста, президент Университета Оклахомы принёс официальные письменные извинения президенту Университета Де-Мойна за «инцидент с Джонни Брайтом»[10].

1953

Награждён William M. Gallagher из газеты «Flint Journal» [www.pulitzer.org/files/highlights/1953.jpg «За фотографию экс-губернатора Эдлая Стивенсона с дырой в туфле], снятую во время президентской кампании 1952-го года» (For a photo of ex-Governor Adlai E. Stevenson with a hole in his shoe taken during the 1952 Presidential campaign).

Во время встречи кандидата в президенты от Демократической партии, Эдлая Стивенсона, с избирателями в штате Мичиган фотограф Уилльям Галахер, сидевший у сцены, вдруг увидел, что подошва правой туфли у кандидата сношена до дыр. «Стараясь сохранять спокойствие, я опустил камеру как можно ниже и сделал снимок „наугад“, потому что для хорошего снимка нужно было просто лечь на пол». Фотограф сомневался, возьмут ли в его газете этот курьёзный кадр. Его напечатали на всю первую полосу. Снимок, по мнению обозревателя «Таймс», стал «самым выдающимся за всю кампанию», поскольку «резко контрастировал с аристократическим имиджем, который поддерживал Стивенсон». Кандидат получил лавину посылок с обувью, но не лавину голосов, — выборы Стивенсон проиграл[11].

1954

Награждена Вирджиния Шо, фотограф-любитель из г. Сан-Ансельмо, Калифорния, «[3.bp.blogspot.com/-QY-QLBMKYqs/UNWx74JjAAI/AAAAAAAAN6k/al-g180WDSs/s1600/Schau+1.jpg За снимок вызывающего трепет избавления в г. Реддинг, Калифорния, опубликованный в журнале „Бейкон“ и других газетах, и распространённый агентством „Ассошиэйтед пресс“]» (For snapping a thrilling rescue at Redding, Calif., the picture being published in The Akron (OH) Beacon Journal and other newspapers and nationally distributed by the AP).

38-летняя домохозяйка, Вирджиния Шо, отправилась с мужем на рыбалку. На мосту в городе Реддинг, из-за сломавшейся рулевой тяги, ехавший перед ними тяжёлый автофургон потерял управление. Сбив ограждение моста, кабина с двумя водителями повисла над пропастью. К счастью, в машине, ехавшей за парой, оказался длинный морской канат. С его помощью помогли выбраться первому водителю. Тут Вирджиния вспомнила, что в её любимом еженедельнике «Сакраментская пчела» предлагают $10 за интересное фото недели, — с обещанием его опубликовать. Взяв из машины свой старенький фотоаппарат, с просроченной плёнкой и с двумя оставшимися неиспользованными кадрами, Вирджиния успела снять, как поднимали помощника водителя. Тут же кабина загорелась, оторвалась и с грохотом разбилась о камни внизу, но плёнка уже закончилась[12].

1955

Награждён John L. Gaunt из газеты «Лос-Анджелес Таймс» за фотографию [1.bp.blogspot.com/-nHyo-uDs708/UPq8FYnN04I/AAAAAAAAPlk/IgfoPBgfBqs/s1600/Gaunt+1.jpg «Трагедия у моря»] (Tragedy by the Sea).

Джон Гонт, проживавший у моря фотограф из «Лос-Анджелес Таймс», прогуливался в своём дворе, когда услышал, что «на берегу что-то случилось». Схватив камеру, он побежал на пляж. Бушевал шторм. У кромки прибоя он увидел пару, которая, размахивая руками и что-то крича, мешала друг другу двинуться. Он сделал несколько снимков. Чуть позже выяснилось, что у этой пары, — проживавшей, как и он, у моря, — полуторагодовалый ребёнок играл во дворе, и никто не заметил, как он вышел на пляж. Не успели они выбежать за ним, как ребёнка смыло волной и затянуло в водоворот. Малыш погиб.

На следующий день снимок появился в газете. На Гонта обрушился вал критики, — обсуждалась этичность таких снимков. Пулитцеровская Комиссия назвала фотографию «острой и глубоко волнующей»[13].

1956

Награждён коллектив газеты «Нью-Йорк Дейли Ньюс» «за постоянно превосходные новостные фотографии в течение 1955-го года, выдающейся из которых является фотография [3.bp.blogspot.com/-tqn--RsBIFI/UTIFFyI5xCI/AAAAAAAASaM/DTU8mINN1x8/s1600/G+Mattson.jpg „Бомбардировщик рухнул на улицу“]» (Bomber Crashes in Street)

Фотография сделана 3 ноября 1955-го года в East Meadow, Long Island, фотографом Джорджем Мэттсоном, который в тот день отправился по заданию редакции на специальном самолёте, принадлежавшем газете, для съёмок неких городских объектов сверху. Заметив клубы чёрного дыма, он направил самолёт к месту происшествия, сделал фотоотчёт, и уже через несколько часов снимок тиражировался в газете. Это была первая новостная фотография с использованием аэрофотосъёмки.

Два пилота бомбардировщика «B-26» погибли; они не покинули борт, а, маневрируя до последней секунды, сделали всё возможное, чтобы теряющий высоту самолёт с заклинившим пропеллером не столкнулся с жилыми домами. — В ста пятидесяти метрах от места падения находились корпуса местной больницы[14].

1957

Награждён Гэрри А. Траск (Harry A. Trask) из газеты «Boston Traveler» «За драматическую и выдающуюся фото-сессию тонущего лайнера „Андреа Дориа“, сделанную с аэроплана, облетавшего судно на высоте 75 футов [22.86 метра] за девять минут до его погружения на дно ([www.pulitzer.org/files/highlights/1957.jpg вторая фотография] из серии названа ключевой)»

25 июля 1956-го года роскошный итальянский лайнер «Андреа Дориа», переплыв Атлантику, приближался к берегам Америки. На борту лайнера находились 1250 пассажиров и 575 членов экипажа. Ночью, миновав последний маяк в условиях густого тумана, приблизительно в 50 милях от берега, «Андреа Дориа» столкнулся со шведским лайнером «Стокгольм», шедшим в противоположном направлении. На борту шведского лайнера находилось 534 пассажира. «Стокгольм» остался на плаву, и даже на ходу, а лайнер «Андреа Дориа», получивший 12-метровую пробоину, сильно накренило, и он стал тонуть. К счастью, стоял полный штиль, середина лета, крупнейший порт — Нью-Йорк — был недалеко, и на помощь тонущему лайнеру подошли сразу несколько судов. Всех, кто не погиб от самого столкновения, то есть, кроме 46 человек, удалось спасти.

Утром, в 10:09, безлюдный лайнер «Андреа Дориа», на прощание высоко задрав гребные винты, погрузился носом в пучину. В это время над ним барражировал аэроплан с будущим лауреатом пулитцеровской премии Гэрри Траском на борту.

1958

Награждён Уилльям К. Биэлл (William C. Beall) из газеты «Washington (DC) Daily News» «За фотографию [www.pulitzer.org/files/highlights/1958.jpg „Верность и доверие“] (Faith and Confidence), показывающую полицейского, терпеливо увещевающего двухлетнего малыша, пытаюшегося пересечь улицу во время парада».

Уилльям К. Биэлл — военный фотограф, служивший вместе с Джо Розенталем и тоже бывший в тот исторический день на Иводзиме, только с другой стороны острова. 10 сентября 1957-го года в редакции «Вашингтон Дейли Ньюс», где он работал после войны, ему поручили освещать праздничное шествие по улицам города членов «Китайского торгового товарищества». Наблюдая за парадом, фотограф увидел, как совсем ещё малыш шагнул с тротуара на проезжую часть, привлечённый видом маскарадного «дракона»; перед ним будто вырос полицейский, предупреждающий, что к процессии, использующей петарды, детям не нужно подходить слишком близко. «Я увидел всё, как картину, повернулся и щёлкнул», — сказал фотограф позже.

Малыша с фотографии, Аллена Уивера (Allen Weaver), в качестве знаменитости ещё подростком пригласили поработать в очень популярный парк развлечений в Атланте. Молодой полицейский, — Морис Кулинэйн (Maurice Cullinane), — дослужился до шефа Департамента полиции штата Вашингтон. А небольшая скульптурная группа перед зданием суда в г. Джонсборо, штат Джорджия, в точности воспроизводит их фигуры[15][16].

1959

Награждён William Seaman из газеты «Minneapolis Star» «За драматическую фотографию [1.bp.blogspot.com/-GdBNiCo2JN4/UYVGPyPdgrI/AAAAAAAATk8/zsPm47tI-Ps/s1600/Seaman+4.jpg неожиданной смерти ребёнка на улице]».

В оригинальном издании фотография называлась «Слишком поздно — доктор уже ушёл». По словам фотографа, разъезжая по делам, он остановился на перекрёстке и увидел, как мальчик с машинкой собирался перебежать на красный свет светофора. Фотограф сделал ему внушение, не выходя из машины, и мальчик вернулся на тротуар. Через несколько минут фотограф услышал о происшествии по радиопереговорам. Подъехав, он увидел, что это был тот самый мальчик.

Об этической стороне снимка спорят, называя её «слишком персональной» и «инвазивной»; утверждают, что фотографию вряд ли бы опубликовали позже, в наши дни. Однако фото очевидно контрастирует с предыдущим лауреатом «Верность и доверие»: полицейский сухо и деловито констатирует смерть; все идут своим путём, особенно будничность подчёркивает женщина, повёрнутая к сцене спиной; одинокое тело погибшего не привлекает ничьего внимания. Именно в этом контрасте видят причину предпочтения фотографии-лауреата другим кандидатам на премию в 1959-м году[17].

1960-е

В этом десятилетии у США было много международных проблем — Кубинская революция, война во Вьетнаме и трагедия в Далласе, конечно, отразились на выборе Наградной Комиссии. Впервые премию присудили иностранцам — японцу (1961) и венесуэльцу (1963) — лишь на том основании, что права на фотографии выкупило американское агентство «Ассошиэйтед пресс»; пикантность состоит ещё и в том, что оба иностранца получили Пулитцеровскую премию уже будучи лауреатами премии «Уорлд Пресс Фото» за предыдущий год — за те же фотографии.

В 1967-м году премию вручили в последний раз. Со следующего года, в связи с явным развитием фототехники и прочих коммуникативных технологий, премию за выдающуюся фотографию было решено разделить на «Художественную» и «Экстренную».

1960

Награждён Эндрю Лопес (Andrew Lopez), штатный фотограф агентства «Юнайтед Пресс Интернэшнл» «За серию из четырёх фотографий бывшего полковника армии Батисты, казнённого расстрельной командой сторонников Кастро, принципиальной из которых является [4.bp.blogspot.com/-mzuiP00TBEA/UZeWX6yLQlI/AAAAAAAAUF0/Tvm6KiJHUrs/s1600/Lopez+2.jpg фотография], изображающая осуждённого на соборовании»

Испанец по рождению, гражданин США с 4-х лет, военный корреспондент Второй мировой, кавалер «Medal of Freedom» 1947-го года, Эндрю Лопес отправился на Кубу, чтобы описывать вошедшую в последнюю фазу гражданскую войну. 17 января 1959-го года он присутствовал на суде, приговоре и исполнении приговора над полковником армии Батисты Хосе Родригесом, известным среди революционеров под кличкой «Pepe Caliente» («рере» — исп. «гнилая, плохо пахнущая дыня», «сaliente» — исп. «горячий, жгучий, гневный», приблизительно эквивалентно русскому «Свирепый говнюк»).

Неоправданная жестокость полковника, по мнению суда, была доказана показаниями многочисленных свидетелей, его приговорили к расстрелу на месте. «Суд длился несколько часов, — рассказывал Эндрю в интервью, — но на обдумывание приговора у судей ушла одна минута. Когда командир расстрельной команды заметил, что я снимаю, он стал на меня кричать. Пока мы спорили, бойцы, скучая, ждали, пока закончатся формальности, и они приступят к делу». У Эндрю потребовали отдать всю плёнку, он так и сделал, но, воспользовавшись невежеством бойцов, кадры со «Свирепым» оставил[18].

1961

Награждён Yasushi Nagao из «Майнити симбун», Токио, «За фотографию [3.bp.blogspot.com/-sL5SO5IRKf0/UZeY_4NNo7I/AAAAAAAAUGQ/mh-1gEJNIqg/s1600/Nagao+1.jpg „Токийская поножовщина“] (Tokyo Stabbing), распространённую агентством „Ассошиэйтед пресс“ и обширно распечатанную в американских газетах»

12 октября 1960-го года послушать публичные дебаты лидера Социалистической партии Японии Инедзиро Асанумы с премьер-министром Японии Хаято Икедой пришло очень много народа и прессы. Зал был набит битком. После слов Асанумы с критикой заключённого правительством Икеды «Договора о взаимной безопасности» с США в зале всё пришло в движение, поднялся невообразимый шум, в Асануму полетели мелкие предметы и комки бумаги. Секьюрити поспешили в зал и стали применять силу к группе особо активных молодых людей. Завязалась потасовка, которая усилиями охраны медленно двигалась к выходу. И здесь случилось самое главное, — вслед за потасовкой место у сцены покинула и вся пресса.

У фотокорра местной газеты Ясуши Нагао оставался один неиспользованный кадр, и он как раз решил остаться ближе к подиуму, когда из толпы дерущихся на сцену вырвался молодой человек, — Ясуши показалось, что в руке у него палка. Пока Ясуши приспосабливал объектив, сверкнуло лезвие самурайского меча, — первый удар студента Отойя Ямагучи, сына полковника сил самообороны Японии, проскользнул по животу лидера социалистов. В момент нанесения второго удара, — смертельного укола в сердце, — объектив Ясуши с последним кадром на плёнке был уже готов[18][19].

1962

Награждён Paul Vathis из Гаррисбергского бюро агентства «Ассошиэйтед пресс» за фотографию [www.pulitzer.org/files/highlights/1962.jpg «Серьёзные шаги»], опубликованную 22 апреля 1961-го года.

20 апреля 1961-года, после неудачного для США исхода «Операции в заливе свиней», проходившей с 14 по 19 апреля 1961-го года, Президент США Джон Кеннеди пригласил предыдущего Президента США, Дуайта Эйзенхауэра, на ланч в резиденции Кэмп-Дэвид. Это были очень тяжёлые дни для Кеннеди, вступившего в должность всего три месяца назад и вынужденного нести ответственность за операцию, задуманную и почти полностью подготовленную его предшественником. Молодому Президенту требовалась поддержка, — кризис разразился небывалый, ситуация на международной арене после этой акции США на территории Кубы резко обострилась.

После ланча президенты вышли к прессе и, отвечая на вопросы, немного прошлись по парку в её сопровождении. Когда секретарь объявил, что брифинг окончен, все довольно быстро разошлись. Фотокорр Пол Вотис немного замешкался, укладывая аппаратуру в сумку. Вдруг он услышал, как Эйзенхауэр сказал Кеннеди: «Я знаю местечко, где мы могли бы поговорить», — и они стали отходить от остальных. «Они шли вдвоём, предоставленные сами себе, склонив головы, медленно удалялись по узенькой дорожке. Они выглядели такими одинокими…», — вспоминал потом Пол. Пол выхватил фотоаппарат и сделал два мгновенных снимка: «Я же сказал, оставьте их в покое!», — недовольно повысил голос секретарь. «Да я просто меняю плёнку!» — легко соврал Пол[20].

1963

Награждён Гектор Рондон (Héctor Rondón) из газеты «Республика» (La República), Каракас, Венесуэла, «За замечательную фотографию священника, поддерживающего солдата, раненного в ходе Венесуэльского мятежа в 1962-м году: [3.bp.blogspot.com/-6D4UkgmF9U0/UfKFDpCnX3I/AAAAAAAAWNE/Go_eJIJcIj8/s1600/Lovera.jpg „Помощь от святого отца“] (Aid From The Padre), распространённую агентством „Ассошиэйтед пресс“».

С мая по июнь 1962-го года в Венесуэле прокатилась волна вооружённых столкновений сторонников и противников Президента Бетанкура. 04 июня в провинциальный город Пуэрто-Кабельо, находившийся под контролем восставшего подразделения морских пехотинцев, с боем вошли танки и войска лояльной президенту армии. По официальным данным погибло 47 человек, ранено 89, по неофициальным — погибло более 300, включая многих гражданских.

Гектор Рондон, фотожурналист столичной газеты, находился в городе на момент штурма. Всюду шла беспорядочная стрельба. На перекрёстке Гектор увидел священника, который, не прячась, переходил от одного тела к другому, пытаясь найти раненых или готовых к последнему таинству. Священника звали Луис Падильо, он был капелланом в восставшем подразделении морских пехотинцев. Один из тех, к кому подошёл святой отец, вдруг уцепился за него, стараясь подняться. В этот же момент он стал мишенью. Фотограф делал снимки лёжа — вокруг свистели пули снайперов. «Если честно, я просто не помню, как я сделал эти снимки», — признался фотограф позже[20].

1964

Награждён Robert H. Jackson из газеты «Dallas Times-Herald» за [4.bp.blogspot.com/-mHoJLzvTbAg/Ug-K7EdrGHI/AAAAAAAAWyk/rnk_Xh6HnvA/s1600/Jackson+1.jpg фотографию] убийства Джеком Руби Ли Харви Освальда.

1965

Награждён Хорст Фаас, штатный фотокорр агентства «Ассошиэйтед пресс» «За боевые фотографии с войны во Вьетнаме в течение 1964-го года».

1966

Награждён Kyoichi Sawada, штатный фотокорр агентства «Юнайтед Пресс Интернешнл» «За боевые фотографии с войны во Вьетнаме в течение 1965-го года».

1967

Награждён Jack R. Thornell, штатный фотокорр из Нью-Орлеанского бюро агентства «Ассошиэйтед пресс» за фотографию [2.bp.blogspot.com/-1TLAW-OD-8s/UnO3YiLSn7I/AAAAAAAAaZk/HJYzg56wsdo/s1600/Thornell1.jpg покушения придорожного стрелка] на Джеймса Мередита в штате Миссисипи.

Джеймс Мередит — первый чёрный студент элитного университета в Миссисипи, добившийся зачисления в него в 1962-м году через суды и с помощью Президента и его брата, министра юстиции, Роберта Кеннеди. Успешно закончив университет, он продолжил обучение в Колумбийском университете, и в июне 1966-го года объявил о намерении провести «Марш против страха» длиной в 220 миль, который должен был начаться в Мемфисе и закончиться в Джексоне. В начале пути в него выстрелили из дробовика, ранив в голову, плечо и ногу. На фотографии Мередит кричит «Есть хоть кто-нибудь, кто хочет помочь мне?!»[21].

Раны оказались неопасными для жизни, и в конце марша Мередит успел к нему присоединиться. В его отсутствие марш возглавлял Мартин Лютер Кинг.

Напишите отзыв о статье "Пулитцеровская премия за выдающуюся фотографию"

Ссылки

  • [www.booksalley.com/bAMain/bAlleyAwards.php Лауреаты премии]  (англ.)
  • [www.pulitzer.org/ Официальный сайт премии]  (англ.)

Примечания

  1. [ria.ru/spravka/20130530/939947701.html Пулитцеровская премия] (30 мая 2013).
  2. Heinz-D Fischer, Erika J. Fischer. Complete historical handbook of the Pulitzer Prize system, 1917-2000 // [books.google.ru/books?id=w3CdrctE80IC&pg=PA3&dq=pulitzer+handbook&hl=ru&sa=X&ei=Zc9QU-_jNKXP4QSJuYDAAg&ved=0CCwQ6AEwAA#v=onepage&q=photo&f=false ]. — München: K.G. Saur, 2003. — Т. 17. — С. 197. — 468 с. — ISBN 3-598-30170-7.
  3. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/04/pulitzer-prize-for-photography-1942.html Pulitzer Prize for Photography, 1942] (англ.) (07 апреля 2012).
  4. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/05/continuing-list-winners-of-pulitzer.html Photography: Pulitzer Prize 1943] (англ.) (08 мая 2012).
  5. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/05/pulitzer-prize-for-photography-1944.html Pulitzer Prize for Photography 1944] (англ.) (26 мая 2012).
  6. [www.history.navy.mil/faqs/faq87-3l.htm Oral History — Iwo Jima Flag Raising] (англ.) (16 января 2008). Проверено 28 ноября 2008. [www.webcitation.org/651QuQZin Архивировано из первоисточника 28 января 2012].
  7. 1 2 [bytesdaily.blogspot.ru/2012/07/pulitzer-prize-for-photography-1947.html Pulitzer Prize for Photography 1947] (англ.) (13 июля 2012).
  8. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/07/pulitzer-prize-for-photography-1948.html Pulitzer Prize for Photography 1948] (англ.) (28 июля 2012). Проверено 28 июля 2012.
  9. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/09/pulitzer-prize-for-photography-1951.html Pulitzer Prize for Photography 1951] (англ.) (22 сентября 2012).
  10. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/10/pulitzer-prize-for-photography-1952.html Pulitzer Prize for Photography, 1952] (англ.) (06 октября 2012).
  11. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/12/pulitzer-and-world-press-photographs-of.html Pulitzer and World Press Photographs of the Year: 1953] (англ.) (02 декабря 2012).
  12. [bytesdaily.blogspot.ru/2012/12/pulitzer-prize-for-photography-1954.html Pulitzer Prize for Photography: 1954] (англ.) (23 декабря 2012).
  13. [bytesdaily.blogspot.ru/2013/01/pulitzer-and-world-press-photographs-of.html Pulitzer and World Press Photographs of the Year: 1955] (англ.) (20 января 2013).
  14. [bytesdaily.blogspot.ru/2013/03/pulitzer-and-world-press-photography.html Pulitzer and World Press Photography Awards, 1956] (англ.) (03 марта 2013).
  15. [bytesdaily.blogspot.ru/2013/04/pulitzer-and-world-press-photo-awards.html Pulitzer and World Press Photo Awards: 1958] (англ.) (14 апреля 2013).
  16. [mentalfloss.com/article/25075/where-are-they-now-famous-photos-edition Where Are They Now? Famous Photos Edition] (англ.) (01 июля 2010).
  17. [bytesdaily.blogspot.ru/2013/05/pulitzer-and-world-press-photos-of-year.html Pulitzer and World Press Photos of the Year: 1959] (англ.) (05 мая 2013).
  18. 1 2 [bytesdaily.blogspot.ru/2013/05/pulitzer-and-world-press-pics-of-year.html Pulitzer and World Press Pics of the Year: 1960 and 1961] (англ.) (19 мая 2013).
  19. [www.mk.ru/old/article/2004/03/26/116607-smert-v-kadre.html Смерть в кадре] (26 марта 2004).
  20. 1 2 [bytesdaily.blogspot.ru/2013/06/pulitzer-and-world-press-photos-of-year.html Pulitzer and World Press Photos of the Year: 1962] (англ.) (09 июня 2013).
  21. [bytesdaily.blogspot.ru/2013/11/pulitzer-photograph-of-year-1967.html Pulitzer Photograph of the Year: 1967] (англ.) (02 ноября 2013).

Отрывок, характеризующий Пулитцеровская премия за выдающуюся фотографию

Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»