Пумпянский, Лев Васильевич
Не следует путать с искусствоведом и художником Львом Ивановичем Пумпянским (1889—1943).
Лев Васи́льевич Пумпя́нский (до принятия православия в 1911 году — Лейб Меерович Пумпян;[1][2][3] 17 января (5 февраля) 1891, Вильна — 6 июля 1940, Ленинград) — русский литературовед, критик, музыковед.
Биография
Лейб Меерович Пумпян родился в Вильне, в еврейской семье.[4] Родители поженились там же за год до его рождения, 15 декабря 1889 года. Его отец — Меер Лейбович Пумпян (1848—1897), по профессии химик, умер 4 декабря 1897 года, когда сыну было шесть лет. Мать, Мирьям-Фрейда Пейсаховна Польская (1868—?, родом из Кобрина), преподавала французский язык в женских учебных заведениях и семья жила очень бедно. В 1910 году окончил Первую Виленскую гимназию.
22 декабря 1911 года, перед поступлением в университет, принял православие и изменил имя (получив отчество в честь восприемника В. А. Новочадова), что позволило ему покинуть черту оседлости и поступить в Петербургский университет. В 1912—1913 годах учился на романо-германском отделении историко-филологического факультета Петербургского университета, был уволен постановлением правления от 27 февраля 1914 «за невзнос платы» за осень 1913 года. Не закончив университета, Пумпянский поступает на военную службу.
В 1918—1919 гг. Пумпянский живёт в Невеле, преподает в Невельской единой трудовой советской школе и совместно с М. М. Бахтиным и М. И. Каганом участвует в деятельности невельского философского кружка. После Невеля Пумпянский некоторое время живёт в Витебске, но уже в 1920 году возвращается в Петроград.
В Петербурге Пумпянский преподает в Тенишевском училище (1921—1924 гг.), в 1921 г. становится членом Вольной философской ассоциации (вплоть до начала апреля 1922 г.), участвует в работе сектора по изучению русской литературы XVIII века в ИРЛИ РАН.
В ноябре 1928 подвергнут непродолжительному аресту по делу религиозного кружка «Воскресенье». Был женат (1930) на Евгении Марковне Иссерлин[5].
В 1934 году Пумпянский становится профессором Ленинградской консерватории, в 1936 — профессором филологического факультета ЛГУ.
Отдельные черты Пумпянского запечатлены в образе Тептелкина в романе К. К. Вагинова «Козлиная песнь», в романе философа А. Ф. Лосева «Женщина-мыслитель» в персонаже Пупочки; кроме того, он является прототипом профессора, продавшего душу дьяволу в поэме Л. Н. Гумилева «Посещение Асмодея».
- Достоевский как трагический поэт, 1919.
- Краткий доклад на диспуте о Достоевском, 1919.
- Опыт построения релятивистической действительности по «Ревизору», 1919.
- Смысл поэзии Пушкина,1919.
- Достоевский и античность, 1922.
- Гоголь, 1922-1925.
- Об исчерпывающем делении, одном из принципов стиля Пушкина, 1923. (Текст: [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/isa/isa-204-.htm Об исчерпывающем делении, одном из принципов стиля Пушкина.])
- К истории русского классицизма, 1923—1924.
- О «Незнакомке» Блока, 1925.
- К критике Ранка и психоанализа, 1925.
- О поэзии В. Иванова: мотив гарантий, 1925.
- Русская история 1905—1917 гг. в поэзии А. Блока, 1925.
- О «Медном всаднике», о Петербурге, о его символе, 1925.
- Поэзия Ф. И. Тютчева, 1928. (Текст: [ruthenia.ru/tiutcheviana/publications/pumpjansk.html Поэзия Ф. И. Тютчева.])
- Романы Тургенева и роман «Накануне». Историко-литератуирный очерк, 1929.
- «Отцы и дети». Историко-литературный очерк, 1929.
- Тургенев-Новеллист, 1929.
- Группа «тайнственных повестей», 1929.
- Тургенев и Флобер, 1930.
- «Дым» Историко-литератуирный очерк, 1930.
- Как читать художественное произведение? 1931.
- Очерки по литературе XVIII века, 1935. (Текст: [xviii.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5016 Очерки по литературе XVIII века.])
- Тредиаковский и немецкая школа разума, 1937.
- «Медный всадник» и поэтическая традиция XVIII века, 1939. (Текст: [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v39/v39-091-.htm «Медный всадник» и поэтическая традиция XVIII века.])
- Кантемир. Тредиаковский 1939. // Г. А. Гуковский. Русская литература XVIII века, 1939 (переизд. 2004)
- Ломоносов и немецкая школа разума, конец 30-х гг. (Текст: [xviii.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5029 Ломоносов и немецкая школа разума.])
- Тургенев и Запад, 1940.
- Сентиментализм. // История русской литературы АН СССР. М.-Л. 1947. Т. 4. (Текст: [feb-web.ru/feb/irl/il0/il4/il4-4302.htm Сентиментализм.])
- Кантемир. // История русской литературы АН СССР. М.-Л. 1941. Т. 3. (Текст: [feb-web.ru/feb/irl/il0/il3/il321762.htm Кантемир.])
- Тредиаковский. // История русской литературы АН СССР. М.-Л. 1941. Т. 3. (Текст: [feb-web.ru/feb/irl/il0/il3/il322152.htm Тредиаковский.])
- Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. Языки русской культуры. М. 2000.
- Николаев Н. И. Невельская школа философии (М. Бахтин, М. Каган, Л. Пумпянский) в. 1918—1925 гг.: По материалам архива Пумпянского// М. Бахтин и философская культура XX века. Проблемы бахтинологии. Вып. 1. Ч. 2. СПб 1991.
- Николаев Н. И. Лекции и выступления М. М. Бахтина 1924—1925 гг. в записях Л. В. Пумпянского // М. М. Бахтин как философ. М. 1992.
- Николаев Н. И. О теоретическом наследии Л. В. Пумпянского // Контекст. 1982: Литературно-теоретические исследования. — М., 1983.
- Белоус В. Г. «На перекрестке»: Л. В. Пумпянский и Вольфила // Вопросы философии. 1994. № 12.
- Николаев Н. И., «Оригинальный мыслитель» [о Л. В. Пумпянском] // Философские науки. 1995. № 1.
- Махлин В. Л. Третий ренессанс// Проблемы бахтинологии. Бахтинология. Исследования. Переводы. СПб., 1995. С. 132—154.
- Юдина М. В. Фрагмент жизни// Невельский сборник. Вып. 1. 1996. С. 111—119.
- Юдина М. В. Автобиография// Невельский сборник. Вып. 2. 1997. С.7-27.
- Юдина М. В. Невельский дневник 1916—1918 гг. (Фрагмент)// Невельский сборник. Вып. 4. СПб 1999. С. 8-18.
- Юдина М. В. Лучи Божественной любви. Университетская книга. М. 1999.
- Махлин В. Л. «Систематическое понятие» (заметки к истории Невельской школы)// Невельский сборник. Вып. 1. 1996. С. 75-88.
- Николаев Н. И., «Достоевский и античность» как тема Пумпянского и Бахтина (1922—1963)// Вопросы литературы. 1996. № 3.
- Николаев Н. И. М. М. Бахтин в Невеле летом 1919 г. // Невельский сборник: Статьи и воспоминания. СПб. 1996. Вып.1: К столетию М. М. Бахтина.
- Николаев Н. И., Л. В. Пумпянский. Невельские доклады 1919 года. Подготовка текста и примечания // Литературное обозрение. 1997. № 2.
- Николаев Н. И., Издание наследия Бахтина как филологическая проблема // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1998. № 3.
- Николаев Н. И. Энциклопедия гипотез // Пумпянский Л. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. — М.: Языки русской культуры. 2000.
- Николаев Н. И. Иссерлин Е. М. Воспоминания // Русская историческая лексикология и лексикография: Межвуз. СПб.: Изд-во СПбГУ. 2000.
- Игэта С. Иванов — Бахтин — Пумпянский // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 2000. № 3-4. С. 4—16.
- Николаев Н. И. Вяч. Иванов и круг Бахтина // Вячеслав Иванов-Петербург-мировая культура: Материалы международной научной конференции 9-11 сентября 2002 г. Томск; Москва: Водолей Publishers. 2003.
- Николаев Н. И. М. М. Бахтин, Невельская школа философии и культурная история 1920-х годов // Бахтинский сборник. Вып. 5. М. 2004.
- Николаев Н. И. Невельская школа философии и марксизм (Доклад Л. В. Пумпянского и выступление М. М. Бахтина) // «Литературоведение как литература»: Сборник статей в честь С. Г. Бочарова. М. 2004.
- Белоус В. Г. Вольфила в двух томах. СПб. 2005. Т. 2. С. 703—719.
- Николаев Н. И. Идея Третьего Возрождения и Вяч. Иванов периода Башни // Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. СПб. 2006.
- Николаев Н. И. Л. В. Пумпянский о стилеН. М. Карамзина // LITTERARUM FRUCTUS: Сборник статей к 60-летию С. И. Николаева. Под редакцией Н. Ю. Алексеевой и Н. Д. Кочетковой. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. — СПб.: «Альянс-Архео», 2012. С. 289—295.
- Белоус В. Г. Л. В. Пумпянский. // Вольфила или кризис культуры в зеркале общественного самосознания. СПб. 2007. С. 360—385.
- Тахо-годи E. A. Художественный мир прозы А. Ф. Лосева. Большая Энциклопедия М. 2007.
- Ларокка Дж. Очерк Л. В. Пумпянского «К истории русского классицизма» (Размышления об оде Г. Державина «На счастье») // Русская филология. 2010. 21.
- Ларокка Дж. Л. В. Пумпянский — тургеневед. Переписка с журналом «Литературный критик» // И. С. Тургенев. Новые исследования и материалы. Вып. II. 2011. С. 391—397.
- Ларокка Дж. Вопросы биографии и научного творчества. Л. В. Пумпянского (из наблюдений о ленинградском периоде 1920—1940-х гг.) // Хронотоп и окрестности: Юбилейный сборник в честь Николая Панькова. Уфа. 2011. С. 145—152.
- Ларокка Дж. Пародия и гротеск: «Невельский философский кружок» в произведениях «Чертов сын» М. Лопатто, «Вольфила» К.Эрберга, «Козлиная песнь» К. Вагинова и «Женщина-мыслитель» А. Лосева // Текст иподтекст: поэтика имплицитного и эксплицитного. Под ред. Н. А. Фатеевой. Азбуковник. М. 2011. С. 454—459.
- Kliger I., Dostoevsky and the Novel-Tragedy: Genre and Modernity in Ivanov, Pumpyansky, and Bakhtin // PMLA 126.1 (2011) 73-87.
- Ларокка Дж. Л. В. Пумпянский и итальянская культура // «Диалог культур: „Итальянский текст“ в русской литературе и „русский текст“ в итальянской литературе»": Материалы международной научной конференции (Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН, 9-11 июня 2011 г.). — М.: «Инфотех». 2013. С. 314—321.
Напишите отзыв о статье "Пумпянский, Лев Васильевич"
Примечания
- ↑ [books.google.com/books?id=6famAQAAQBAJ&pg=PA8&lpg=PA8&dq= Лев Пумпянский «Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы»]
- ↑ [www.encspb.ru/object/2804015140?lc=ru Энциклопедия Санкт-Петербурга]
- ↑ [bdn-steiner.ru/glossword/index.php/term/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5+%D0%B0%D0%BD%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BE%D1%84%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5+%D0%B4%D0%B2%D0%B8%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5.,%D0%9F%D0%A3%D0%9C%D0%9F%D0%AF%D0%9D%D0%A1%D0%9A%D0%98%D0%99+%D0%9B.%D0%92..xhtml Русское антропософское общество]
- ↑ [magazines.russ.ru/zvezda/2008/7/me14.html Труды и дни Круга М. М. Бахтина]
- ↑ [edapskov.narod.ru/pbs/pbs9.htm pbs9]
Ссылки
- [az.lib.ru/p/pumpjanskij_l_w/ Пумпянский, Лев Васильевич] в библиотеке Максима Мошкова
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Пумпянский, Лев Васильевич
Помолчав несколько времени, Платон встал.– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
- Персоналии по алфавиту
- Филологи России
- Литературоведы России
- Тютчеведы
- Родившиеся в 1891 году
- Родившиеся 5 февраля
- Родившиеся в Вильнюсе
- Умершие в 1940 году
- Умершие 6 июля
- Круг Бахтина
- Выпускники Первой Виленской гимназии
- Преподаватели Тенишевского училища
- Преподаватели филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета
- Пушкинисты
- Литературоведы СССР
- Преподаватели Санкт-Петербургской консерватории
- Тургеневеды