Пуни, Иван Альбертович

Иван Пуни
автопортрет, 1919
Дата рождения:	20 февраля (4 марта) 1894(1894-03-04)
Место рождения:	Куоккала, Российская империя
Дата смерти:	28 декабря 1956(1956-12-28) (62 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Российская империя, Франция
Жанр:	портрет, тематическая картина
Стиль:	авангардизм, супрематизм, кубизм

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Пуни и Пуньи

Иван Альбертович Пуни, во французском языке Жан Пуньи́ (фр. Jean Pougny; 1894, Куоккала — 1956, Париж) — русско-французский художник-авангардист, супрематист и кубист.

Биография

Иван Пуни родился на семейной даче в посёлке Куоккала на Карельском перешейке (в то время территория Великого княжества Финляндского в составе Российской империи, ныне пос. Репино в Курортном районе Санкт-Петербурга). Его родители были выходцами из Италии. Его дед по отцовской линии Цезарь Пуни — известный балетный композитор. Отец Альберт (в православии Андрей) Пуни — виолончелист Мариинского театра.

Начальное художественное образование получил дома, брал уроки у И. Е. Репина, под влиянием которого и выбрал путь художника. Отец его мечтал о военной карьере сына, поэтому он был вынужден учиться в 1900—1908 годах в Николаевской Военной академии.

В 1910—1912 годах занимался в академии Р. Жюлиана в Париже. Вернувшись в Петербург, познакомился с Д. Д. Бурлюком, В. В. Маяковским, В. В. Хлебниковым, К. С. Малевичем, участвовал в выставке «Союза молодежи».

В 1913 году вновь отправился в Париж, где увлекся кубизмом, выставлял свои работы в Салоне Независимых.

В 1915—1916 годах Иван Пуни был членом творческого союза художников-авангардистов «Супремус», создателем которого был Казимир Малевич.

Его квартира в принадлежавшем его отцу доме 1 на Гатчинской улице в Санкт-Петербурге, где он жил после возвращения из Парижа с женой, К. Пуни-Богуславской, с 1913 по 1915 год, была местом встреч художников и поэтов, авангардистов и футуристов.

И. А. Пуни был инициатором выставок «Трамвай „Б“» и «0,10».

Вместе с другими художниками-супрематистами сотрудничал с кооперативами декоративно-прикладного искусства в деревнях Вербовка и Скопцы.

В 1919 году Иван Пуни преподавал в Художественном институте в Витебске под началом Марка Шагала.

Иван Пуни был женат на Ксении Богуславской, которая тоже была художником-авангардистом, а также дизайнером и поэтессой. В начале 1920-х годов они эмигрировали — сначала в Германию, потом во Францию. В этот период И. Пуни подписывался на французский манер Pougny (в отличие от исходного итальянского написания фамилии Pugni).

В 1946 году Иван Пуни принял французское гражданство. Скончался в Париже 28 декабря 1956 года.

Награды: Кавалер ордена Почетного легиона — 1947.

Офицер ордена Почетного легиона — 1952.

Библиография, источники

• Шишанов В. А. Витебский музей современного искусства: история создания и коллекции. 1918—1941. — Минск: Медисонт, 2007. — 144 с.
• [magazines.russ.ru/studio/2006/10/lu12.html Вера Лурье. Воспоминания] // «Студия» 2006, № 10
• [www.ka2.ru/hadisy/livshitz.html Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения, переводы, воспоминания.] — Л.: Сов. писатель, 1989. — с. 309—546
• [terijoki.spb.ru/history/tpl2.php?page=lihachev Лихачёв, Д. С. Воспоминания. — Изд. 2-е — СПб.: «LOGOS», 1999. — С. 70—96]

Ссылки

• [www.artsait.ru/art/p/puni/main.htm Пуни на сайте «Русская живопись»]
• [www.artsait.ru/art/p/puni/art1.php Картины Пуни]

Отрывок, характеризующий Пуни, Иван Альбертович

Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.