Пустой дом (рассказ)

Пустой дом
The Adventure of the Empty House
"Воскресший" Холмс протягивает ошеломлённому Ватсону руку
Жанр:	детектив
Автор:	Дойль, Артур Конан
Язык оригинала:	Английский
Дата первой публикации:	1903 г.
Издательство:	Литература
Текст произведения в Викитеке

«Пусто́й дом» (англ. The Adventure of the Empty House) — один из 56 рассказов о сыщике Шерлоке Холмсе, написанных британским писателем Сэром Артуром Конан Дойлем. Рассказ включен в сборник «Возвращение Шерлока Холмса». По мнению самого автора, этот рассказ - одно из лучших его повествований о Шерлоке Холмсе.

Сюжет

Действия рассказа происходят спустя 3 года после «Последнего дела Холмса», в ходе которого главный герой «гибнет» в схватке с главой лондонского преступного мира профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада.

Убийство Рональда Адэра

Благодаря многолетней тесной дружбе с Холмсом Ватсон стал интересоваться разного рода уголовными делами. Однако дело о трагической гибели Рональда Адэра особенно взволновало Ватсона. Рональд Адэр жил в лучшем обществе, имел значительное состояние. Будучи любителем играть в карточные игры состоял в трёх клубах — «Болдвин», «Кавендиш» и «Бэгетель». В день своей смерти он играл в клубе «Бэгетель». По показаниям полковника Морана и других игроков клуба становится известно, что в этот день Рональд проиграл, но не больше пяти фунтов. В этот вечер Рональд вернулся домой в свою комнату, заперев дверь изнутри. С этого момента не донеслось ни одного звука из комнаты Рональда. Однако вернувшись домой, его мать, Леди Мэйнус, решила зайти к сыну, пожелать спокойной ночи. Несмотря на стук и крики, никто не отозвался. Когда взломали дверь, Рональд Адэр был обнаружен мёртвым. Позже было установлено, что он был убит револьверной пулей. Мотивы преступления оставались загадкой для следствия.

Возвращение Шерлока Холмса

На протяжении дня Ватсон думал о деле, пытаясь найти объяснения загадочного убийства. Около шести часов Ватсон проходил мимо того самого дома, где произошло преступление. Высокий человек в тёмных очках высказывал свою теорию о случившемся. Рассуждения этого человека показались Ватсону настолько нелепыми, что он решил уйти с этого места. При этом он нечаянно толкнул старика и тот рассыпал книги. Извинившись, Ватсон помог старику собрать книги и отправился домой. Однако через некоторое время его посетил тот самый старик. Он предложил Ватсону купить одну из его книг, указав на пустое место на его полке. Ватсон отвернулся, а когда снова повернул голову, увидел самого Шерлока Холмса, от чего потерял сознание. Придя в себя, Ватсон пожелал узнать, каким образом Холмсу удалось спастись. Холмс рассказал, что он не был в пропасти Рейхенбахского водопада и ему удалось сбежать от сообщника профессора Мориарти — полковника Морана. В тайну был посвящён только брат Шерлока Холмса — Майкрофт Холмс и только из-за того, что у Холмса были финансовые проблемы. Холмсу было важно, чтобы его считали погибшим. После суда над сообщниками Профессора Мориарти на свободе осталось два опаснейших врага Холмса, одним из которых и был Моран. Два года Холмс путешествовал по Тибету, провёл несколько дней у далай-ламы, побывал в Персии, Мекке, Хартуме. Вернувшись в Европу, Холмс оставался во Франции. Дело об убийстве Рональда Адэра заставило Холмса как можно скорее вернуться в Лондон.

Пустой дом

После беседы Шерлок Холмс и доктор Ватсон направились в необитаемый дом, из окна которого можно было наблюдать дом Холмса на Бейкер-стрит 221Б. На окне были спущены шторы, комната, в которой жил Холмс, была ярко освещена. На фоне окна выделялась точная копия силуэта Холмса. Холмс заметил, что за его квартирой следят, заметив дозорного, следившим за ним. Узнав это, он заказал восковую фигуру самого себя и установил её в своей комнате. Каждые 15 минут миссис Хадсон меняла положение фигуры. Ватсон заметил двух людей, которые по его мнению укрывались от холода невдалеке от того места, откуда они наблюдали за своей комнатой. После полуночи в доме появился Себастьян Моран. Открыв окно, он достал ружье и положил конец ствола на подоконник. Прицелившись, он выстрелил в мишень. Сразу после выстрела на него набросился Холмс, однако Моран смог дать ему отпор и схватил Холмса за горло. Тогда Ватсон ударил Морана рукояткой своего револьвера. После чего Холмс вызывал с помощью свистка подмогу, и в комнату ворвались два полисмена и инспектор Лестрейд. Себастьян Моран будет осужден по обвинению в убийстве Рональда Адэра. По мнению Холмса, мотивом его преступления было обвинение в жульничестве со стороны Рональда Адэра: если бы Морана исключили из клуба, он бы лишился единственного средства заработка.

Экранизации

Год	Название	Страна	Режиссёр	Холмс	Ватсон
1929	Возвращение Шерлока Холмса / The Return of Sherlock Holmes	США США	Бэзил Дин	Клайв Брук	Ривз-Смит
1980	Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона — Охота на тигра	СССР СССР	Игорь Масленников	Василий Ливанов	Виталий Соломин
1986	Возвращение Шерлока Холмса / The Return of Sherlock Holmes	Великобритания	Питер Хаммонд	Джереми Бретт	Эдвард Хардвик

Та часть рассказа, где Холмс «оживает», включёна в седьмую серию британского сериала «Шерлок».

См. также

• Последнее дело Холмса
• Себастьян Моран

Отрывок, характеризующий Пустой дом (рассказ)

В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.