Пустомыты

Город Пустомыты укр. Пустомити Флаг Герб Страна УкраинаУкраина Статус районный центр Область Львовская областьЛьвовская область Район Пустомытовский район Координаты 49°42′50″ с. ш. 23°54′39″ в. д.49.71389° с. ш. 23.91083° в. д. / 49.71389; 23.91083    Городской голова Ростислав Александрович Ярема Основан 1410 Площадь 11,27 км² Население 9 762 человек Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Телефонный код +380 3230 Почтовые индексы 81100—81104 Автомобильный код BC, НС / 14 КОАТУУ 4623610100 Официальный сайт [pustomyty.org/ ty.org]

К:Населённые пункты, основанные в 1410 году

Пустомыты (укр. Пустомити) — город на Ополье, районный центр Львовской области. Расположены в междуречье Щирки и её притоки Ставчанки в системе г. Днестр в 19 км юго-западнее г. Львов. Население — более 11 тыс. жителей.

История

Ранние времена

Предполагают, что в древнерусские времена поселок назывался «Мыто» («Пошлина») и могло быть таможней на границе Перемышльского и Звенигородского княжеств. Впоследствии местность, вероятно, потеряла прежнее значение, когда начали активно развиваться соседние города Щирец и Львов. От словосочетания «пустое мыто» и выводят название «Пустомыты».

Сохранились данные, что в 1417 году село Митко было продано Щирецким войтом Иваном Нишолеком за 300 гривен пражских грошей Станиславу Корытке. Акт продажи подтвердил король Владислав Ягайло. Пустомыты вспоминают в 1441 году во Львовской судебной книге. В течение 1448—1454 оно фигурировало в коронной метрике как «Пошлина» или «Пустомыты», владельцем был Станислав Корытко. В то время поселок граничил с Бортный Островом, долиной Роздоле или Великие Лозы.

Некоторое время владел Пустомытами Ян Дзедушицкий, который в 1528 году продал их гетману Яну Тарновскому. Позже сын Яна, Николай Дзедушицкий выкупил село и владел им в 1541 году.

В акте люстрации королевских имений 1570 указано, что села Пустомыты и Малечковичи Вацлава Дзедушицкого разграничивают с имением Милошовичи из рода Кунат река Щирка.

В 1617 году владельцем Пустомыт был Рафал Дзедушицкий. В 1626 году село опустошили татары. Накануне национально-освободительной войны 1648—1654 селом владел Александр Дзедушицкий. К счастью, война обошла эти места. Михаил Грушевский в своем труде писал о тех временах:"Пустомыты, Малечковичи, Милошовичи зплатилы в 1649 и 1650 году полный налог. Это словно щасливый оазис среди сожженных и безлюдных окрестностей ."ь' По привилегии Яна Казимира в 1665 году село получил Венявский, как награду за военные заслуги.

Зафиксировано, что в 1721 король Август Сильный назначал комиссаров для разделения сел Пустомыты и Малечковичи. В 1729 проводили разграничение сел Пустомыт от Семеновки, Поршны и Нагорян.

Австро-Венгрия

В 1772 году после первого раздела Польши Пустомыты, как и вся Галичина, отошли к Австро-Венгрии.

В 1787 году Пустомыты и Волица принадлежали господину Якубу Доминскому. Здесь проживали 82 семьи. Документы 1787 года свидетельствуют, что крестьяне Пустомыт и Волицы, которая тогда была хутором, а сейчас — является центральной частью города, имели в своем пользовании 583,4 га земли.

На документах того времени есть оттиски городской печати овальной формы с надписью латинском языке «Печать доминии Пустомыты». Внутри печати изображен щит, в котором в овале изображен полумесяц рожками кверху. На концах рожков звездочки, а над полумесяцем изображена стрела, направленная вверх. Предполагают, что это могла быть печать семьи Венявских.

В 1820 году владельцем села был Ян Любич Хоецкий. Тогда в Пустомытах насчитывалось около 80 хозяйств. Согласно церковных данных 1821 года в Пустомытах и Лисневичах жили 774 русина. Настоятелем был отец Михаил Левицкий, а владельцем имений — Антонина Кульчицкая.

В 1844 году в селе было 115 домов, в которых было 148 комнат и 54 амбара, то есть большинство домов имели лишь одну комнату.

В 1847 году Львовщиной ширился голод, крестьяне никак не могли дождаться сбора нового урожая. Весной 1848 года в Австро-Венгрии была отменена барщина. В 1849 году барские леса были окопаны рвом, а крестьянам запрещено ими пользоваться. Одновременно крестьянам запретили пасти скот на пастбище «Ставиская» (Лисневичи), а также на господских лугах и пахотных землях. Крестьяне стали добиваться сервитутных прав через суд. Около 30 лет судились крестьяне с помещиком, но так и не добились своих прав.

В течение 1850-х годов община использовала печатью с надписью немецком языке «Gemeinde Poztumyty». В середине печати был изображен стоящий сноп, а рядом — крестьянин в шляпе и с цепом в руке.

В 1856 году в Пустомытах было 165 жилых домов (в том числе 1 двухэтажный), в которых насчитывалось 218 комнат и 37 амбаров.

В 1866 году в селе была основана парохиальная начальная школа, а в 1867 году она стала «тривиальной». Обе эти школы были одноклассными. «Тривиальная» школа считалась государственной, однако уровень обучения в ней был невысоким.

По состоянию на 1880 году в селе было 167 домов и 973 обитателей: 475 католиков, 472 греко-католиков, 7 иудеев и 19 представителей других конфессий (возможно, немцы-протестанты). В 1885 году в Пустомытах и Лисневичах вместе было 1250 украинских прихожан, в 1886 г. отец Иоанн Нрольский имел 406 верных в Пустомытах и 632 верных в Лисневичах.

С давних времен в Пустомытах был источник минеральной сернистой воды, по свойствам была подобной Великолюблинской. Еще немецкий путешественник Гакет в 1791—1795 годах писал, что местная вода по своему составу не отличается от Люблинской. В конце 1879 источниками минеральной воды заинтересовался новый владелец Пустомыт Лонгин Дунка. По его инициативе доктор Вонсович сделал химический анализ воды, на основе которого в 1880 году было получено разрешение на открытие купального заведения. Источник был огражденном камнем, а воду трубами отводили к купальням, двумя машинами нагревали и подавали к ваннам. Недалеко в парке был построен 2-этажный дом с 26-ю комнатами. При нем был ресторан. За 150 шагов располагался дом владельца. Купальный сезон должен был начаться 15 мая 1882 года, а газеты сообщали, что здесь есть серные и железно-боровиновые воды.

Пустомыты были курортом в 1880—1914 годах.

Наличие в Пустомытах и его окрестностях запасов известняка привело к учреждению известковых заводов. В 1887 году в селе построены две большие печи для обжига извести. Развитию производства извести способствовала и постройка железной дороги Львов-Стрый, прошедшей через Пустомыты. Станция изначально была лишь в с. Глинное, а в 1881 году построена и в Пустомытах.

XX—XXI век

В 1906 году в селе возникло кредитное общество «Народный дом», которое в 1912 насчитывало 149 членов. Там можно было занять деньги под меньший процент, чем у корчмаря. В 1911 году был основан кружок общества «Сельский хозяин», который через год имел уже 11 членов.

12 марта 1910 года во время сильного ветра вспыхнул пожар, который в течение полутора часов уничтожил 62 хозяйства и около 200 зданий. Барский двор и купели уцелели. Известный впоследствии отец Владимир (Стернюк) через газету «Дело» обратился к галичанам с просьбой о помощи, поскольку около 300 человек остались без крова. Проблемы не оставили Пустомыты и весной 1911 года, когда там вспыхнула эпидемия пятнистого тифа.

К тому времени в селе было 2 еврейские лавки и 2 корчмы. Против пьянства боролось общество «Сокол» и церковное Братство трезвости.

В 1911—1912 годах польский земский банк в Ланьцуте стал продавать полякам земли в Пустомытах. Таким образом, в селе увеличилась польская община. Впоследствии землю смогли покупать также украинцы, но при этом они вынуждены были менять своё вероисповедание на римо-католическое. Земли, которые скупались польскими крестьянами, прибывшими сюда с запада, дали начало части села, которая была названа Парцелляция.

Согласно данным «Просвиты» в 1912 году в Пустомытах проживало 990 человек (590 греко-католиков, 386 римо-католиков, 14 евреев), было 209 домов. На приселке Волица, постепенно слился с Пустомытами, жило 263 человека.

Хотя украинцы составляли большинство, они имели 400 моргов земли (морг = 0,56 гектар а), тогда как поляки — 600, а имение — 667 моргов. Имели около 1000 кур, 250 коров, 150 свиней, 100 лошадей, а 50 хозяйств были вообще без скота. Сеяли преимущественно овес, а сажали «бульбу» (так местные жители называют картофель). Среди ремесленников села было 3 кузнеца, 5 сапожников, 5 портных и несколько обувщиков, 2 столяра. Также рабочие работали на местном производстве по обжигу извести. Некоторые селяне эмигрировали в Германию или США.

Во время выборов 1913—1914 годов обострились противоречия между польским и украинскими избирателями и кандидатами, на результаты выборов были поданы многочисленные жалобы и протесты.

Бои во время Первой мировой войны впервые непосредственно затронули местность 10-11 сентября 1914 года, когда в Лисневичах полностью сгорело 50 домов, а в Пустомытах россияне сожгли 5 домов. Во время отступления русской армии село вновь пострадало 21 июня 1915 года, когда здесь были бои, а со стороны Милошовичей было сожжено 7 домов. Также сгорели господский двор, купальни и дома у железной дороги.

После войны межнациональные отношения стали еще напряженнее, чем до этого. Отец Владимир Стернюк в 1923 году так описал это:"Пустомыты на две трети польское село и является центром … польской боевки. Польские отряды разорили дома, в которых содержались раньше наши общества. Раскинули памятник Т. Шевченко. Побоями, высадкой окон, бросанием гранат в дома …, и отношением через суд пригнобилы наших людей, но не придавили ".

Согласно польскими церковными данным в 1930 году здесь проживало 1027 римо-католиков. По данным читальни в 1935 году в селе было 200 домов (50 украинских, 149 польских, 1 еврейский), но такие цифры малоправдоподобны. В отчете за 1937 год указано, что в Пустомытах было 385 домов (102 украинских, 281 польских и 2 еврейских).

В 1931 году в Пустомытах работали трехклассная и одноклассная школы и двуклассная в с. Глинна. В школах обучение проводилось только на польском языке.

21 сентября 1939 года город был оккупирован советскими войсками. В 1940 году был создан Сокильницькои район, центр которого находился в Пустомытах.

Вскоре после начала войны Германии с Советским Союзом, Пустомыты были оккупированы немецкими фашистами. Недалеко от глинских заводов оккупанты создали концентрационный лагерь. Голод и холод, тяжелый труд — такой была судьба тех, кто оказался за его колючей проволокой. В середине апреля 1943 года в лагерь фашисты привезли из Дрогобыча 230 евреев, и в конце июля того же года более 200 из них были расстреляли.

Пустомыты вспоминают в Кресовой книге справедливых на странице 168.

28 июля 1944 года Пустомыты был освобожден от немецкой оккупации, поселок заняли советские войска.

В 1944—1945 гг. село было электрифицировано и газифицировано. Завершено строительство всех Глинно-наварийских известково-кирпичных заводов.

Пустомыты начали активно расти и развиваться после создания Пустомытовского района в 1959 году — в новый райцентр переселялись многие семьи со всего района. В 1988 году поселок городского типа Пустомыты получил статус города.

В годы независимой Украины город продолжает развиваться. Так, в 1995 году построено среднюю школу № 2 на 630 ученических мест, построен ряд индивидуальных жилых домов, магазинов, баров, кафе. Жителей города и района обслуживает центральная районная больница, поликлиника.

Экономика

Заводы железобетонных конструкций и холодного асфальта, пищевая промышленность, серные источники.

Культура, музеи и памятные знаки

В 1914 году, в столетнюю годовщину со дня рождения Т. Г. Шевченко, общины из окрестных деревень собрались для того, чтобы установить в селе памятник поэту. Уже в первые годы оккупации местные поляки-шовинисты в 1921 году уничтожили памятник Т. Г. Шевченко, но в 1990 году силами Общества украинского языка он был восстановлен.

На базе Пустомытовского СШ № 2 создан музей Василия Кучабского — известного политического и военного деятеля времен ЗУНР, который родился в Волице, пригороде Пустомыт — сейчас центральная часть города.

Пустомитивчаны соорудили памятные знаки в память героев Украины: в честь 50-летия УПА, павшим борцам за свободу Украины в Пустомытах и жертвам сталинских репрессий и погибшим за свободу Украины в Лисневичах.

У города есть Народный дом, где проводят различные встречи и мероприятия. С 1990 года выходит газета «Глас народа» — вестник Пустомытовского районного совета.

Символика

В 1999 году утверждена местная символика, герб и флаг города. На гербе города в зеленом поле серебряная печь для обжига извести, над ней — три золотых кружочка — геральдические монеты, которые символизируют объединение трех населенных пунктов: Пустомыт, Лисневичей и Глинна.

Спорт

Есть городской стадион, на котором проводит домашние игры футбольный клуб «Пустомыты».

В ходе подготовки к проведению матчей чемпионата Европы по футболу 2012 во Львове, в Пустомытах планируют построить современные реабилитационный центр и тренировочную базу.

Города побратимы

• Смилтене (Латвия)
• Сташув (Польша)
• Журавица (Польша)

Источники

• Лаба В.История села Пустомыты от древнейших времен до 1939 года, Львов, 2001 40 с.
• [www.auc.org.ua/pustomyty Ассоциация городов Украины]
• [www.auc.org.ua/city/info/history/?sid=8&ln=ua История г. Пустомыты]
• Енциклопедія українознавства. В 10 т. / Гол. ред. В. Кубійович. — Париж; Нью-Йорк: Молоде Життя, 1954—1989.  (укр.)

Отрывок, характеризующий Пустомыты

– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.