Пушкаш, Ференц

Ференц Пушкаш
Общая информация
Полное имя	Ференц Пурцельд Биро
Прозвища	Галопирующий майор, Пушечка-Бум
Родился	Будапешт, Венгрия
Гражданство	Венгрия Испания
Рост	172 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
1937—1943	Кишпешт
Клубная карьера*
1943—1956	Гонвед	354 (357)
1943	→  Кишпешт B	3 (4)
1958—1967	Реал Мадрид	180 (155)
1942—1967	Всего за карьеру	537 (516)
Национальная сборная**
1945—1956	Венгрия	85 (84)
1961—1962	Испания	4 (0)
Тренерская карьера
1967	Эркулес
1967	Сан-Франциско Голден Гейт Гейлс
1968	Ванкувер Ройалс
1968—1969	Депортиво Алавес
1970—1974	Панатинаикос
1975	Реал Мурсия
1975—1976	Коло-Коло
1976—1977	Саудовская Аравия
1978—1979	АЕК (Афины)
1979—1982	Аль-Масри
1985—1986	Соль де Америка
1986—1989	Серро Портеньо
1989—1992	Саут Мельбурн Эллас
1993	Венгрия
Международные медали
Олимпийские игры
Золото	Хельсинки 1952	футбол
Чемпионаты мира
Серебро	Швейцария 1954
Государственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Фе́ренц Пу́шкаш (венг. Puskás Ferenc, имя при рождении Фе́ренц Пу́рцельд Би́ро (венг. Purczeld Bíró Ferenc); 1 апреля 1927, Будапешт, Венгрия — 17 ноября 2006, там же) — венгерский футболист, признаваемый по результатам многих опросов одним из величайших игроков в истории футбола, участник венгерской «Золотой команды».

Ференц Пушкаш ещё при жизни был признан лучшим венгерским футболистом всех времён. Имя Ференца Пушкаша носит мультиспортивный стадион в Будапеште. Приз лучшего гола года по версии ФИФА носит имя футболиста.

Клубная карьера

Ференц Пушкаш — воспитанник клуба «Кишпешт», где до этого играл его отец.

С 1943 года он выступал за основной состав «Кишпешта», который был переименован в 1949 году в «Гонвед». После венгерских событий 1956 года эмигрировал в Испанию, где больше года не выступал на высоком уровне, пока не подписал контракт с мадридским «Реалом», за который и выступал с 1958 по 1967 года. Также он принял испанское подданство, что позволило ему выступать за сборную этой страны.

За сборные Венгрии и Испании сыграл 89 матчей, забил 84 гола, в высших лигах Венгрии и Испании сыграл 534 матча, забил 512 голов.

Олимпийский чемпион 1952 года. Пятикратный чемпион Венгрии, пятикратный чемпион Испании. Трёхкратный обладатель Кубка европейских чемпионов (1959, 1960, 1966).

Объявлен ФИФА лучшим бомбардиром XX века. В октябре 2009 года ФИФА учредила ежегодный приз Ференца Пушкаша автору самого красивого гола.

Тренерские достижения: финалист Кубка европейских чемпионов (1971, «Панатинаикос»), двукратный чемпион Греции (1970, 1972, «Панатинаикос»), обладатель кубка Греции (1979, АЕК Афины), чемпион Австралии (1991, «Саут Мельбурн Эллас»).

В 1993 году вернулся в Венгрию, некоторое время был главным тренером национальной команды. В 2002 году будапештский «Непштадион» был при жизни переименован в его честь. Ференц скончался в 2006 году от пневмонии после 6 лет болезни Альцгеймера; похоронен с национальными почестями в базилике Святого Иштвана в Будапеште.

Карьера в сборной

На чемпионате мира 1954 года сборная Венгрии была непобедима — дважды обыграла сборную Южной Кореи со счётом 9:0 и сборную ФРГ со счётом 8:3. И дошла до финала, где должна была сыграть с той же сборной Германии, которую до этого обыграла со счётом 8:3, но проиграла со счётом 2:3, а Ференц Пушкаш за весь чемпионат мира забил 4 гола. Больше Ференц Пушкаш в составе сборной Венгрии не побывал ни на одном чемпионате мира, но, после переезда в Испанию он получил подданство этой страны и возможность играть за сборную, поэтому Ференц Пушкаш провёл чемпионат мира 1962 года в составе сборной Испании. На турнире 1962 года Пушкаш не забил ни одного гола.

Достижения в качестве игрока

Командные достижения

Гонвед (Будапешт)

• Чемпион Венгрии (5): 1949/50, 1950, 1952, 1954, 1955
• Итого: 5 трофеев

Реал Мадрид

• Чемпион Примеры (5): 1960/61, 1961/62, 1962/63, 1963/64, 1964/65
• Обладатель Кубка Испании: 1961/62
• Обладатель Кубка европейских чемпионов (3): 1958/59, 1959/60, 1965/66
• Обладатель Межконтинентального кубка: 1960
• Итого: 10 трофеев

Сборная Венгрии

• Чемпион Олимпийских игр: 1952
• Вице-чемпион мира: 1954
• Чемпион Балкан и Центральной Европы: 1947
• Обладатель Кубка Центральной Европы: 1953
• Итого: 3 трофея

Личные достижения

• Лучший венгерский футболист XX века
• Лучший бомбардир Венгерской лиги (4): 1948, 1949/50, 1950, 1953
• Лучший бомбардир испанской Примеры (4): 1960, 1961, 1963, 1964
• Лучший бомбардир Кубка европейских чемпионов (3): 1960, 1962, 1964
• Лучший бомбардир чемпионата Балкан и Центральной Европы: 1948
• Лучший бомбардир Кубка Центральной Европы: 1953
• Лучший бомбардир в истории сборной Венгрии: 84 гола
• Лучший бомбардир в истории «Гонведа»: 378 голов
• Рекордсмен «Гонведа» по количеству голов в сезоне: 50 голов
• Входит в список ФИФА 100

Достижения в качестве тренера

Финалист Кубка европейских чемпионов 1971 года

Чемпион Греции 1970, 1971 годов

Обладатель Кубка Греции 1979 года.

Чемпион Парагвая 1986 года.

Чемпион Австралии 1991 года.

Статистика выступлений

Обзор карьеры

Обзор карьеры

Команда	Период	Официальные матчи		Неофициальные матчи		Итого
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Кишпешт B	1943	3	4	0	0	3	4
Гонвед	1943—1957	371	378	92+	118+	463+	496+
Реал Мадрид	1958—1969	262	240	112	89	374	329
Венгрия	1945—1956	85	84	83+	176+	168+	260+
Венгрия (Универсиада)	1949—1951	5	8	0	0	5	8
Испания	1961—1962	4	0	0	0	4	0
Сборная Будапешта	1945—1956	18	15	0	0	18	15
Прочие сборные	1949—1956	6	12	0	0	6	12
Ференцварош	1947	-	-	9	7	9	7
Эспаньол	1958	-	-	?	?	?	?
Атлетико Мадрид	1959	-	-	1	2	1	2
Барселона	1961	-	-	1	0	1	0
Саут Ливерпуль	1967	-	-	1	0	1	0
Прочие	1956—1981	-	-	4+	6+	4+	6+
Всего за карьеру		754	741	303+	398+	1057+	1139+

Клубная карьера

Клубная карьера

Клуб	Сезон	Лига		Кубки		Кубок чемпионов		Прочие		Итого		Товарищеские матчи		Всего
		Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
→  Кишпешт B	1943/44	3	4	-	-	-	-	-	-	3	4	0	0	3	4
	Итого	3	4	0	0	0	0	0	0	3	4	0	0	3	4
Гонвед	1943/44	18	7	1	0	-	-	-	-	19	7	1+	?	20+	7+
	1944/45	4	3	-	-	-	-	-	-	4	3	3	0	7	3
	1944	9	4	-	-	-	-	-	-	9	4	0	0	9	4
	1945	20	10	-	-	-	-	-	-	20	10	2+	3+	22+	13+
	1945/46	34	35	-	-	-	-	-	-	34	35	5	17	39	52
	1946/47	30	32	-	-	-	-	-	-	30	32	4+	6+	34+	38+
	1947/48	32	50	-	-	-	-	-	-	32	50	4+	5+	36+	55+
	1948/49	30	46	-	-	-	-	-	-	30	46	1+	2+	31+	48+
	1949/50	30	31	-	-	-	-	-	-	30	31	3+	5+	33+	36+
	1950	15	25	-	-	-	-	-	-	15	25	8	15	23	40
	1951	21	21	1	1	-	-	-	-	22	22	9	7	31	29
	1952	26	22	3	12	-	-	-	-	29	34	6	9	35	43
	1953	26	27	-	-	-	-	-	-	26	27	4	8	30	35
	1954	20	21	6	4	-	-	-	-	26	25	9	12	35	37
	1955	26	18	0	0	-	-	4	3	30	21	5	2	35	23
	1956	13	5	0	0	2	1	-	-	15	6	21+	16+	36+	22+
	1957	0	0	-	-	-	-	-	-	0	0	7	11	7	11
	Итого	354	357	11	17	2	1	4	3	371	378	92+	118+	463+	496+
Реал Мадрид	1958/59	24	21	5	2	5	2	-	-	33	25	11	10	45	35
	1959/60	24	25	5	9	7	12	-	-	36	46	14	13	50	59
	1960/61	28	27	9	14	2	0	2	2	41	43	19	17	60	60
	1961/62	23	20	8	13	9	7	-	-	40	40	9	12	49	52
	1962/63	30	26	7	5	2	0	-	-	39	31	12	12	51	43
	1963/64	25	21	0	0	8	7	-	-	33	28	9	4	42	32
	1964/65	18	11	4	4	3	2	-	-	25	17	10	8	35	25
	1965/66	8	4	3	1	3	5	-	-	14	10	15	5	29	15
	1966/67	-	-	-	-	-	-	-	-	0	0	12	8	12	8
	1967/68	-	-	-	-	-	-	-	-	0	0	-	-	0	0
	1968/69	-	-	-	-	-	-	-	-	0	0	1	0	1	0
	Итого	180	155	41	48	39	35	2	2	262	240	112	89	374	329
Всего за карьеру		537	516	52	65	41	36	6	5	636	622	204+	207+	840+	829+

Факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Пушкаш был абсолютно «левоногим» игроком, на вопрос: «А вы умеете бить правой?» он в шутку отвечал: «Если я ударю правой, могу завалиться на спину!»

• Если защитник видел три варианта продолжения атаки, когда Пушкаш принимал мяч, можно было быть уверенным, что он примет четвёртое решение. Вот почему я считаю его величайшим игроком.Витторио Поццо

• Прозвище «галопирующий майор» Пушкаш получил вскоре после присвоения ему воинского звания.
• Испанские болельщики посвятили Пушкашу длинное стихотворение. Последние строчки в вольном переводе:

Если бы Пушкаш играл сегодня,

О, Боже!

Вместо того чтобы оплакивать его и вспоминать о его славе,

Мы бы наслаждались тем, что он делал лучше всего: его голами!

• В социалистических странах Ференц Пушкаш был объявлен персоной нон грата. В 1963 году во время матча между сборной Англии и сборной мира, комментировавший этот матч Николай Озеров за всю игру ни разу не назвал фамилии Пушкаша, называя его «девятым номером».

Память

• В апреле 2013 года в Будапеште установлен памятник Ференцу Пушкашу

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Ференц Пушкаш
• UEFA.com — [ru.uefa.com/footballeurope/news/Kind=2/newsId=479458.html Прощание с легендой]  (рус.)
• RSSSF.com — [www.rsssf.com/miscellaneous/puskas-intlg.html Статистика выступлений]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Пушкаш, Ференц

– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.