Пушкинистика

Пушкини́стика (реже пушкиноведение; в конце XIX — начале XX в. также пушкинизм, пушкинианство) — раздел литературоведения и истории литературы, посвящённый творчеству и биографии А. С. Пушкина. Исследователи жизни и творчества Пушкина называются пушкинистами (пушкиноведами).

Начало пушкинистики

Основы научной пушкинистики заложили П. В. Анненков, автор первой обширной биографии и составитель первого критически подготовленного собрания сочинений Пушкина, и П. И. Бартенев, собравший большое количество свидетельств современников о поэте. В 1880—1900-е годы появляются новые биографии Пушкина (В. Я. Стоюнин, А. И. Незелёнов, В. В. Сиповский, А. Н. Шимановский), исследуются рукописи Пушкина, выходят новые издания его сочинений (В. Е. Якушкин, П. О. Морозов, В. И. Саитов, И. А. Шляпкин).

Развитие пушкинистики в XX веке

Принципиальные события для русской пушкинистики происходят в 1900-е гг., когда появляется издание «Пушкин и его современники» (1903), Пушкинский дом Академии наук (1905), с 1908 года функционирует в Петербурге Пушкинский семинарий С. А. Венгерова. В это время выдвигаются такие исследователи, как Б. Л. Модзалевский, П. Е. Щёголев, Н. О. Лернер, М. А. Цявловский. В венгеровском семинарии получили подготовку такие заметные пушкинисты 1890-х годов рождения, как Ю. Н. Тынянов, С. М. Бонди, Н. В. Измайлов, Ю. Г. Оксман, В. М. Жирмунский.

Значительную роль в научной пушкинистике сыграли русские поэты Серебряного века — В. Я. Брюсов, В. Ф. Ходасевич, А. А. Ахматова.

Советский период

См. также: Пушкинская комиссия РАН

В 1920-е годы выдвигается поколение основателей классической советской пушкинистики — Б. В. Томашевский, В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Д. Д. Благой. Они обращали особое внимание на «сравнительно-историческое» изучение Пушкина, при этом большое влияние на пушкинистику этого периода оказал русский формализм. В 1930—1950-е годы советская пушкинистика была значительно социологизирована и политизирована по условиям времени либо вовсе обходила идеологию Пушкина, однако дала ряд фундаментальных филологических достижений (в области текстологии, изучения стиля Пушкина). Основным достижением периода стало академическое юбилейное Полное собрание сочинений Пушкина (1937—1949), вышедшее без комментариев (кроме текстологических) по личному распоряжению Сталина.

Новое обращение к вопросам поэтики, идеологии и философии Пушкина дало важные результаты в 1960—1980-е годы (Л. Я. Гинзбург, Ю. М. Лотман, В. Э. Вацуро и др.)

Пушкинистика за рубежом

Пушкинистика за рубежом начинается уже вскоре после смерти поэта, с обширных некрологов-биографий Ф. А. Лёве-Веймара, К. А. Фарнгагена фон Энзе, Адама Мицкевича, Проспера Мериме (некоторые из них знали Пушкина лично). Крупную биографию Пушкина издал француз Эме Оман (1911). Заметный вклад в пушкинистику XX века внесли такие слависты, как польский учёный Вацлав Ледницкий, итальянец Этторе Ло Гатто, француз Андре Мазон, американцы Уолтер Викери и Томас Шоу, англичанин Джон Бейли. Из русских эмигрантов надо отметить известных литературоведов Всеволода Сечкарёва и Дмитрия Чижевского, Дмитрия Святополк-Мирского; ставшего французским писателем Льва Тарасова (Анри Труайя), автора обширной биографии Пушкина; в свой американский период пушкинистикой много занимался Владимир Набоков, преподававший в университетах и издавший объёмный комментарий к «Евгению Онегину»; значительна пушкинистика Романа Якобсона и его американских учеников. Исследованиям также подвергались находящиеся за рубежом материалы, связанные с Пушкиным и его семьёй (архивы Дантесов, Фризенгофов, Тургеневых, материалы посольств и дипмиссий и др.).

Музыковедческая пушкинистика

Начало музыковедческой пушкинистике положили работы М. М. Иванова «Пушкин в музыке» (Спб., 1899) и С. К. Булича «Пушкин и русская музыка» (СПб., 1900). Впоследствии появлялись всё новые публикации; этапными стали книги: И. Эйгес «Музыка в жизни и творчестве Пушкина» (1937), В.Яковлев «Пушкин и музыка» (1949), А. Глумов «Музыкальный мир Пушкина» (1950). А. Цукер. Драматургия Пушкина в русской оперной классике (2010).

Философская пушкинистика

Наряду с научной пушкинистикой значительную роль в истории русской мысли имеет художественно-философское осмысление личности Пушкина и его творчества в контексте русской культуры, конструирование своеобразного «пушкинского мифа» (или даже нескольких «мифов», в зависимости от позиции автора). Его начал ещё при жизни Пушкина Н. В. Гоголь в 1832 году, далее со своими эссе о Пушкине выступали В. Ф. Одоевский, А. А. Григорьев, Ф. М. Достоевский, Д. С. Мережковский, В. С. Соловьёв, М. О. Гершензон, С. Л. Франк, И. А. Ильин, Г. П. Федотов и другие.

Библиография

• Алексеев М. П. Пушкин и мировая литература. — Л., 1984.
• Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно-историческое исследование. — Л., 1972.
• Алексеев М. П. Пушкин. Сравнительно-историческое исследование. — Изд. 2-е. — Л., 1974.
• Арзамас и арзамасские протоколы / подг. М. С. Боровсковой-Майковой, предисл. Д. Д. Благого. — Л., 1933.
• Ахматова А. О Пушкине. — Л., 1977.
• Ахматова А. О Пушкине. — Изд. 3-е. — М., 1989.
• Бем А. Л. О Пушкине. — Ужгород, 1937.
• Бицилли П. М. Этюды о русской поэзии. — Прага, 1926.
• Бицилли П. М. Этюды о русской поэзии // Бицилли П. М. Избранные труды по филологии. — М., 1996.
• Благой Д. Д. Душа в заветной лире. — 1977.
• Благой Д. Д. Душа в заветной лире. — Изд. 2-е. — М., 1979.
• Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826—1830). — М., 1967.
• Бонди С. М. Мир Пушкина. — М., 1999.
• Бонди С. М. О Пушкине. — М., 1978.
• Бонди С. М. Новые страницы Пушкина. — М., 1931.
• Бонди С. М. Черновики Пушкина. — М., 1971.
• Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. Очерки. — М., 1974.
• Брюсов В. Я. Мой Пушкин. — М.—Л., 1929.
• Вацуро В. Э., Гилельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». — М., 1972.
• Вацуро В. Э., Гилельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». — Изд. 2-е. — М., 1986.
• Вересаев В. В. В двух планах. — М., 1929.
• Вересаев В. В. Спутники Пушкина. — М., 1937.
• Виноградов В. В. Стиль Пушкина. — М., 1941.
• Виноградов В. В. Язык Пушкина. — М.—Л., 1935.
• Гершензон М. О. Мудрость Пушкина. — М., 1919.
• Гершензон М. О. Статьи о Пушкине. — М., 1926.
• Гинзбург Л. Я. О лирике. — Изд. 2-е. — Л., 1974.
• Гофман М. Невеста и жена Пушкина. — Екатеринбург, 2001.
• Григорьева А. Д., Иванова Н. Н. Поэтическая фразеология Пушкина. — М., 1969.
• Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. — М., 1957.
• Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. — М., 1965.
• Долинин А. А. Пушкин и Англия.— М., 2007.
• Друзья Пушкина. — М., 1984.
• Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. — Л., 1924.
• Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. — Л. 1975.
• Лежнев А. З. Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования. — М., 1937.
• Лежнев А. З. Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования. — Изд. 2-е. — М., 1966.
• Лернер Н. О. Рассказы о Пушкине. — Л., 1929.
• Лотман Ю. М. Пушкин [статьи и заметки; комментарий]. — СПб., 1995.
• Лотман Ю. М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». — Тарту, 1975.
• Лотман Ю. М. Роман Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. — Л., 1980.
• Лотман Ю. М. Роман Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. — Изд. 2-е. — Л., 1983.
• Майков Л. Н. Пушкин. Биографические материалы и историко-литературные очерки. — СПб., 1899.
• Макогоненко Г. П. Роман Пушкина «Евгений Онегин». — М., 1963.
• Макогоненко Г. П. Творчество Пушкина в 1830-е гг. — Л., 1982.
• Модзалевский Б. Л. Пушкин и его современники. — СПб., 1999.
• Модзалевский Б. Л. Пушкин. — Л., 1929.
• Оксман Ю. Г. От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника». — Саратов, 1959.
• Петрунина Н. Н., Фридлендер Г. М., Над страницами Пушкина. — Л., 1974.
• Проскурин О. А. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. — М., 1999.
• Проскурин О. А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. — М., 2000
• Пушкин в мировой литературе. Сборник статей. — Л., 1926.
• Пушкин. Сборник памяти проф. С. А. Венгерова. — М.—П., 1922.
• Рассадин С. Драматург Пушкин. — М., 1977.
• Серена В. Пуговица Пушкина. — Калининград, 2001.
• Скрынников Р. Пушкин. Тайна гибели. — Спб., Нева, 2004.
• Стихи Пушкина 1820— 30-х гг. / ред. Н. В. Измайлов. — Л., 1974.
• Страхов Н. Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. — СПб., 1888.
• Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. — Л., 1960.
• Томашевский Б. В. Пушкин. — Кн. 1—2. — М.-Л., 1956—1961.
• Томашевский Б. В. Пушкин. — Кн. 1—2. — Изд. 2-е. — М., 1990.
• Томашевский Б. В. Пушкин. Работы разных лет. — М., 1990.
• Томашевский Б. В. Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения. — Л., 1925.
• Тыркова-Вильямс А. Жизнь Пушкина. — М., 2004.
• Узин В. С. О повестях Белкина. — П., 1924.
• Фейнберг И. Л. Незавершенные работы Пушкина. — М., 1955.
• Фейнберг И. Л. Незавершенные работы Пушкина. — Изд. 7-е. — М., 1979.
• Фейнберг И. Л. Читая тетради Пушкина. — М., 1985.
• Фридкин В. Из зарубежной пушкинианы. — М., 2006.
• Ходасевич В. Ф. О Пушкине. — Берлин, 1937.
• Ходасевич В. Ф. Поэтическое хозяйство Пушкина. — Л., 1924.
• Ходасевич В. Ф. Пушкин и поэты его времени / под. ред. Р. Хьюза. — Беркли, 1999.
• Цветаева М. И. Мой Пушкин. — М., 1967.
• Цветаева М. И. Мой Пушкин. — Изд. 3-е. — М., 1981.
• Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. — М., 1970.
• Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. — Изд. 4-е. — М., 1986.
• Цявловский М. А. Статьи о Пушкине. — М., 1962.
• Черняев Н. И. Критические статьи и заметки о Пушкине. — Х., 1900.
• Шкловский В. Б. Заметки о прозе Пушкине. — М., 1937.
• Щеголев П. Помещик Пушкин и другие очерки. — М., 2006.
• Щеголев П. Е. Из жизни и творчества Пушкина. — Изд. 3-е. — М.-Л. 1931.
• Эйдельман Н. Я. Пушкин и декабристы. — М., 1979.
• Эйдельман Н. Я. Пушкин. История и современность в художественном сознании поэта. — М., 1984.
• Эфрос А. М. Автопортреты Пушкина. — М., 1945.
• Эфрос А. М. Рисунки поэта. — М., 1933.

Отрывок, характеризующий Пушкинистика

«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.