Пушту

Пушту
Самоназвание:	پښتو
Страны:	Афганистан, Пакистан, Индия
Регионы:	Пуштунистан
Официальный статус:	Афганистан Афганистан Хайбер-Пахтунхва ФУПТ
Общее число говорящих:	от 40 до 60 млн.
Рейтинг:	33
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Индоиранская ветвь Иранская группа Восточноиранская подгруппа
Письменность:	арабский алфавит с добавлением знаков пушту
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	пуш 550
ISO 639-1:	ps
ISO 639-2:	pus
ISO 639-3:	pus — общий pst — центральный пушту pbu — северный пушту pbt — южный пушту
См. также: Проект:Лингвистика

Пушту́ (самоназв. پښتو [paʂto:], [paxto:], [pa:çte:]) — язык пуштунов, один из восточно-иранских языков. Является официальным языком Афганистана (вместе с дари) и некоторых регионов Пакистана. Распространён по всему южному и юго-восточному Афганистану и северо-западному Пакистану, а также в пуштунской диаспоре. Представлен большим количеством диалектов, которые по разным классификациям объединяются в две, три или четыре группы.

О названии

В русском языке существует три основных термина для обозначения этого языка: пушту, пашто и афганский (язык).

«Пушту» в настоящее время является основным названием этого языка в русскоязычной литературе. Точное происхождение такой формы неизвестно. Вероятно, это транслитерация устаревшего английского названия языка (Pushtu, [pʌʃˈtu:]^?.

Название «пашто» является самоназванием этого языка в юго-западных диалектах (Кандагар, Харнай). Оно произошло от *Parsawā- — «персидский». В разных диалектах самоназвание звучит по-другому, см. таблицу в разделе «Диалекты».

Носители этого языка называются по-русски пуштуны или афганцы. Последнее может также обозначать всех людей, живущих в Афганистане, независимо от национальной принадлежности. Самоназвание пуштунов — ед. ч. pəʂˈtu: n / pəxˈtu: n, мн. ч. pəʂˈta:ˌnə / pəxˈta:ˌnə; в Пакистане их называют также патха́ны (pəˈʈʰɑ:n).

Распределение различных названий в русскоязычных работах

Пушту	Пашто	Афганский
Пушту // Большая российская энциклопедия. Асланов М. Г. Пушту-русский словарь. М., 1985. Бертельс Е. Э. Строй языка пушту. Л., 1936. Ганиев А. Г. Очерки по глагольной фразеологии литературного пушту. Ташкент, 1985. Дворянков Н. А. Язык пушту. М., 1960. Калинина З. М. Очерки лексикологии современного литературного пушту. М., 1972. Калинина З. М. Сложноподчинённые предложения в современном литературном пушту. М., 1966. Лебедев К. А. Грамматика языка пушту. М., 1970. Лебедев К. А., Яцевич Л. С., Конарковский М. А. Русско-пушту-дари словарь. М., 1983. Лебедев К. А., Калинина З. М., Яцевич Л. С. Учебник афганского языка (пушту). М., 1963. Лебедев К. А., Яцевич Л. С., Калинина З. М. Русско-афганский словарь (пушту). М., 1973. Ханеев М. В. Грамматика языка пушту в таблицах. М., 2003.	Лебедев К. А. Грамматика языка пашто. М., 1956. Лившиц В. А., Оранский И. М. Изучение афганского языка (пашто) в отечественной науке // Очерки по истории изучения иранских языков. М., 1962. Грюнберг А. Л. Очерк грамматики афганского языка (пашто). Л., 1987. Мошкало В. В. Афганский (пашто) язык // Языки мира. Иранские языки III. Восточноиранские языки. М.: 2000.	Асланов М. Г. Афганско-русский словарь. М., 1966. Грюнберг А. Л. Очерк грамматики афганского языка (пашто). Л., 1987. Грюнберг А. Л., Эдельман Д. И. Афганский язык // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: восточная группа. М., 1987. Зудин П. Б. Русско-афганский словарь. М., 1955; 2 е изд. М., 1963. Лебедев К. А., Калинина З. М., Яцевич Л. С. Учебник афганского языка (пушту). М., 1963. Лебедев К. А., Яцевич Л. С., Калинина З. М. Русско-афганский словарь (пушту). М., 1973. Лившиц В. А., Оранский И. М. Изучение афганского языка (пашто) в отечественной науке // Очерки по истории изучения иранских языков. М., 1962. Шафеев Д. А. Краткий грамматический очерк афганского языка // П. Б. Зудин. Русско-афганский словарь. М., 1955. Мошкало В. В. Афганский (пашто) язык // Языки мира. Иранские языки III. Восточноиранские языки. М.: 2000.

Классификация

В пашто, так же как и в других восточно-иранских языках (памирских), сохранилась категория рода и различие прямого и косвенного падежей. Помимо них выделяют звательный падеж. Падежные отношения выражаются предлогами, которые дополняются и уточняются послеслогами. В фонетике и словаре заметно влияние соседних индийских языков.

Лексика состоит из собственно пуштунских (напр. «ورځ» wradz «день»), персидских («آسمان» ȃsmȃn «небо») и индийских («کړكۍ» kəṛkəy «окно», от «که‍ڑکی» kʰiṛki) по происхождению слов. В сферах религии, науки и политики преобладает арабская лексика («اجتماع» ijtimȃ «собрание, общество»), заимствованная, как правило, через персидское посредство (вследствие чего в пушту сохраняется персидское произношение некоторых арабских букв — напр. «مريض» («больной») в арабском marȋdˤ с эмфатическим «dˤ», в фарси же и пушту произносят «marȋz»; «اجتماع», «ijtimȃʕ(un)» («общество, собрание») по-арабски произносится с гортанным «'айном», в пушту же «'айн» не произносят: «ijtimȃ»).

Исконная лексика архаична по сравнению с другими иранскими языками, таблица ниже иллюстрирует эти различия.

Русский перевод	Фарси	Таджикский	Шугнанский	Рушанский	Сарыкольский	Ваханский	Пушту	Осетинский	Авестийский
сын	pesær (پسر)	писар	puts	puc	pɯts	putr	zo:j, zu:j (زوي)	фырт	putra
огонь	ɒtiʃ (اتش)	оташ	joːts	yuc	juts	rɯχniɡ	wo:r, o:r (اور)	арт	âtar
вода	ɒb (اب)	об	xats	xats	xats	jupk	ubə, obə (ابه)	*-æf, don	aiwyô, ap
кисть руки	dæst (دست)	даст	ðust	ðost	ðɯst	ðast	lɑ:s (لاس)	dus	zasta
ступня	pɒ (پا)	по	poːð	pu:ð	peð	puð	pxa, pʂa (پښه)	fad	?
зуб	dændɒn (دندان)	дандон	ðinðʉn	ðinðon	ðanðun	ðɯnðɯk	ɣɑ:x, ɣɑ:ʂ (غاښ)	dændag	?
глаз	tʃæʃm (چشم)	чашм	tsem	cam	tsem	tʂəʐm	stərɡa (سترګه)	cæstæ	chashman
лошадь	æsb (اسب)	асп	voːrdʒ	vurdʒ	vurdʒ	jaʃ	ɑ:s (آس)	æfsæ	aspa
облако	æbr (ابر)	абр	abri	abr	varm	mur	ʊrijədz (اوريځ)	ævragh	?
пшеница	gændom (گندم)	гандум	ʒindam	ʒindam	ʒandam	ɣɯdim	ɣanəm (غانم)	mænæwæ	?
мясо	ɡuʃt (گوشت)	гушт	ɡuːxt	ɡuːxt	ɡɯxt	ɡuʂt	ɣwəxa, ɣwəʂa (غوښه)	fid	?
много	besjɒr (بسيار)	бисёр	bisjoːr	ghak,fana	pɯr	təqi	ɖe:r, zijɑ:t (ډېر، زيات)	bewræ	paoiri, paoirîsh, pouru
высокий	bolænd (بلند)	баланд	biland	biland	bɯland	bɯland	lwəɻ (لوړ)	bærzond	berezô, berezañt
далеко	dur (دور)	дур	ðar	ðar	ðar	ðir	ləre:, lərə (لره، لرې)	idard	dûra, dûrât
хороший	χub (خوب)	хуб	χub	bashand	tʃardʒ	baf	xə, ʂə (ښه)	xwarz	vohu
маленький	kutʃik (كوچك))	хурд	dzul	bucik	dzɯl	dzəqlai	ləɡ, ləʐ (لږ)	minkhij	?
говорить	goft (گفت)	гуфт	lʉvd	luvd	levd	xənak	wajəl (ويل)	ʒorun	aoj-, mrû-, sangh-
делать	kærd (كرد)	кард	tʃiːd	tʃigo	tʃeiɡ	tsərak	kawəl (کول)	kænun	kar-
видеть	did (ديد)	дид	wiːnt	wuːnt	wand	winɡ	li:dəl, wi:n- (ليدل، وینـ)	winun	dî-

Лингвогеография

Географическое распространение

Как национальный язык в Афганистане, пушту распространен, прежде всего, на востоке, юге и юго-западе страны, а также в отдельных анклавах на севере и западе. По различным оценкам, пушту — родной язык 35-60 % населения Афганистана.

В Пакистане пушту — региональный язык, примерно 15,42 % населения всего Пакистана говорят на нём. Большинство носителей пушту сосредоточено в провинции Хайбер-Пахтунхва и в Зоне Племен, а также на севере Белуджистана. Кроме того, на пушту говорят в уездах Миянвали и Атток провинции Пенджаб, а также крупные диаспоры в Карачи и Хайдарабаде.

Пуштунские общины имеются в Таджикистане, Джамму и Кашмире, ОАЭ, Саудовской Аравии, северо-восточном Иране (в основном в провинции Восточный Хоросан, у афганской границы), а также в США, Британии, Таиланде, Канаде, Германии, Голландии, Швеции, Катаре, Австралии, Японии, России, Новой Зеландии, Казахстане и т. д.

Диалекты

Произношение самоназвания в различных диалектах пушту

Город	Произношение
Хост	Pāçte
Вардак	Paçto
Банну, Вана	Pāšte
Кветта	Pašto
Кандагар	Paʂto
Кабул	Paxto
Джамруд	Pāxto
Пешавар	Puxto

Существует несколько вариантов классификации диалектов пашто. Обычно выделяют четыре региональных стандарта (престижных диалекта): пешаварский (северо-западный), кабульский (северо-восточный), кандагарский (юго-восточный), кветтинский (юго-западный).

По историческим и племенным критериям выделяют карланские диалекты (все "фонетические" центральные). По особенностям консонантизма разделяют южную (западную) и северную (восточную) ветви: в первых ʃ~ʂ и ʒ~ʐ, а во вторых x и g. По особенностям вокализма выделяют центральные (южные) диалекты: в них литературной гласной ɑ соответсвует гласная ɒ~o, они же в свою очередь делятся на южные (с ʃ и ʒ и переходами o>e, u>i), северные (с x и g, без изменений o и u) и переходные (с x и g как у северных и переходами o>e, u>i как у южных).

Взаимопонимание носителей центральных и "внешних" диалектов затруднено. На центральных диалектах говорит до 15% всех пашто-язычных. Они населяют провинции Пактия и Хост, северную и восточную части провинции Пактика в Афганистане, а также несколько округов провинций Нанграхар и Вардак. На территории Пакистана носители южных диалектов расселены на обширной территории, полностью охватывающей агентства Куррам, Северный Вазиристан, Южный Вазиристан, а также часть округа Банну.

Большая часть носителей пашто говорит на диалектах северной ветви, хотя географически большую территорию занимают южные диалекты.

1. Южная ветвь (или Западная, Юго-западная, «мягкий» пашто)

• Кандагарский пушту (или южный, юго-западный)
• Кветтинский пушту (или юго-восточный)
• Шерани
• Марвати (Беттани)
• Язык\диалект Ванеци (иногда не включается)

2. Центральные диалекты (или Южные)

Южные:

• Хаттакский
• Баннуци
• Масудвола (Масидвола)
• Вазирвола
• Гурбазвола

Переходные:

• Тани
• Дзадрани

Северные:

• Хости
• Африди
• Бангаши-Тури-Зази
• Хогьяни
• Вардаки

3. Северная ветвь (или Восточная, Северо-восточная, «жёсткий» пахто)

• Хароти
• Центральный пушту (или северо-западный, Гильзаи, диалект Кабула)
• Северный (или восточный, диалект Джалал-Абада)
• Юсуфзаи (или северо-восточный, диалект Пешавара)

Кандахари (южный)

Кветтинский (юго-восточный)

Шерани

Вазирвола

Масудвола

Марвати

Баннучи

Тани

Хости

Хаттаки

Бангаш-Тури

Вардаки

Гильзаи

Северный

Юсуфзаи

Африди

Задрани

Хогьяни

Ванеци

История

Пуштуны часто считаются теми пактиями из сочинений Геродота или народом пактха из Ригведы. До сих пор не ясно, как сложилась древнейшая история этого народа, как и история его языка.

Древнейшим из образцов письменной литературы на этом языке считают стихи амира Крора VIII века, хотя это утверждение является спорным.

В Средние века языком афганской знати являлся дари, или фарси-кабули, однако в среде пуштунской элиты создавались многие художественные и исторические произведения, например «Кадастровая книга шейха Мали» XV века.

С начала XVIII в. все правители тогдашнего Афганистана (за исключением Хабибулы Калакани) являлись этническими пуштунами и владели пушту в качестве второго языка. Тем не менее, при дворе использовали персидский (дари), тогда как пушту был языком пуштунских племен.

Процесс популяризации пушту начался при Аманулла-хане и приобрёл статус своеобразной государственной идеологии. В 1930-х гг. активизировалось движение за расширение употребления языка пушту в общественной жизни и государственном делопроизводстве, что привело к созданию кабульского университета в 1932 году и восстанию в академии «Пашто Толына» в 1937 году. Однако, несмотря на данные события, афганская элита продолжала рассматривать дари как язык интеллигенции и как «символ культурного воспитания». В 1933 году Захир-Шахом был издан указ об изучении и использовании дари и пушту должностными лицами, а через три года пушту официально получил государственный статус с полными правами на применение в правительстве и в образовании. При этом этнически пуштунская королевская семья и большая часть чиновников продолжали разговаривать на дари. В результате этих мер язык пушту приобрёл статус национального языка, став символом афганского национального движения. Официальный статус языка подтверждён в 1964 году Конституционным собранием страны, вместе с этим афганский персидский язык был переименован в дари. Также был осуществлен перевод гимна страны на пушту.

В Пакистане официальный статус имеют английский и урду. На региональном уровне язык имеет статус в провинции Хайбер-Пахтунхва, Федерально управляемых племенных территориях и на севере провинции Белуджистан. В 1984 году было получено право на использование языка для преподавания в начальных школах. В государственных школах, находящихся в пуштунских регионах, пушту сейчас является языком обучения в 1-2 классах, а также обязательным предметом до 5 класса, при этом урду остаётся основным языком обучения. Англоязычные частные школы не преподают пушту даже на первичном уровне. По мнению некоторых исследователей, введение урду в качестве языка обучения стало причиной упадка многих языков коренных народов Пакистана, в том числе и пушту.

Письменность

Вероятно, письменная культура пуштунов начинает развиваться с XVI века, однако точное время происхождения письма остается неизвестным. Древнейшим датированным документом на пушту является книга Хайруль-Байян (خیرالبیان — «Преблагая весть») суфия Баязида Ансари, которая датирована 6 сентября 1651 года. Документы, которые до середины 20-го века датировались как более ранние, теперь считаются более поздней подделкой. Светская литература на пушту была создана в начале 17-го века, самым крупным её представителем является Хушаль-хан Хаттак. Известно, что последователи Хаттака (независимо от Баязида Ансари) адаптировали персидский алфавит для письма на пушту. Именно они считаются основателями современной письменности на пушту. В полной мере современная орфография стала использоваться где-то с середины 18 века. Самая ранняя рукопись в современной орфографии — найденная в Пешаваре копия дивана Ахмад-Шаха Абдали, датируемая 1750 годом. Тем не менее, время и обстоятельства формирования современного правописания остаются спорными.

В отличие от арабского и персидского языков, пушту не знает разнообразия почерков. В печати чаще всего употребляется «насх», а в качестве рукописного шрифта чаще всего используется «насталик» (особенно в Пакистане для местных диалектов) и его упрощённые разновидности («тахрири» и т. д.). В афганских школах с 1 по 6 классы проходят предмет чистописания — «حسن خط» («хороший почерк» или «правильность письма»), дающий учащимся знания об основах каллиграфии согласно почеркам «насх» и «насталик».

Пуштунский алфавит имеет некоторые буквы, отсутствующие в арабском и персидском алфавитах. Для церебральных согласных были добавлены знаки, образованные присоединение маленького кружка (который называют «panḍak», «ğaṛwanday» или «skəṇay») к знаку чистого согласного. Были добавлены буквы ښ и ږ, которые обозначают звуки x\ś и g\ź. Кроме того, добавлены буквы, обозначающие аффрикаты ts и dz (ими стали څ и ځ), а также несколько букв на основе арабской ي.

ا ā, — /ɑ, ʔ/	ب b /b/	پ p /p/	ت t /t̪/	ټ ṭ /ʈ/	ث s /s/	ج j /d͡ʒ/	ځ ź /d͡z/	چ č /t͡ʃ/	څ c /t͡s/	ح h /h/	خ x /x/
د d /d̪/	ډ ḍ /ɖ/	ﺫ z /z/	ﺭ r /r/	ړ ṛ /ɺ˞~ɻ/	ﺯ z /z/	ژ ž /ʒ/	ږ ǵ (или ẓ̌) /ʐ, ʝ, ɡ/	س s /s/	ش š /ʃ/	ښ x̌ (или ṣ̌) /ʂ, ç, x/
ص s /s/	ض z /z/	ط t /t̪/	ظ z /z/	ع — /ʔ/	غ ğ /ɣ/	ف f /f/	ق q /q/	ک k /k/	ګ g /ɡ/	ل l /l/
م m /m/	ن n /n/	ڼ ṇ /ɳ/	و w, ū, o /w, u, o/	ه h, a, ə /h, a, ə/	ي y, ī /j, i/	ې e /e/	ی ay, y /ai, j/	ۍ əi /əi/	ئ əi, y /əi, j/

Диакритические знаки

В пушту используются следующие огласовки:

Огласовка	Название	Произношение
َـ</div>	zwar, fatha	[a]
ٙـ</div>	zwarakəy	[ə]
ِـ</div>	zer, kasra	[i]
ُـ</div>	peš, zamma	[u]
ـٗ</div>	peš, zamma	[o]
ْـ</div>	sukȗn	отсутствие гласной

Лингвистическая характеристика

Фонетика и фонология

Гласные

	Передние	Ненапряж. передние	Средние	Ненапряж. задние	Задние
Верхние	i: u: ɪ ʊ e: ɵ: ɤ:•o: ə ɛ: ʌ•ɔ: a ɑ:•ɒ:
Ненапряж. верхние
Ср.-верхние
Средние
Ср.-нижние
Ненапряж. нижние
Нижние

Жирным шрифтом выделены позиционные и диалектные варианты звуков. Возможны вариации /ʌ~ə~ʊ/, /a~ɑ:/, /o:~ɤ:~ɵ:~e:/, /ɑ:~ɒ:~ɔ:~o:/, /u:~i:/ (в первом случае варианты даны от южных диалектов к северным, в остальных — от внешних к центральным). Звуки /ɛ:/ и /ɔ:/ — варианты дифтонгов /ai/ и /aw/ в северо-восточных диалектах. В безударных слогах ослабляется оппозиция гласных следующих рядов: /u — o — ʊ/, /e — i — ɪ/, /a — (ə)/.

Часть исследователей выделяют отдельные звуки /ʊ/ и /ɪ/, другие описывают их как краткие варианты /u:/ и /i:/.

В пушту имеется звук среднего ряда и среднего подъёма (зваракай, огубленное шва), обозначаемый в кириллической транскрипции либо как «ъ» (в большинстве советских изданий), либо как «ə». Во многих других языках (в том числе и в русском) этот звук также присутствует, однако в пушту он обладает смыслоразличительным значением. Также он схож с неударным «о» в слове «сутолока». Встречается преимущественно в ударном слоге. Во многих словах чередуется с a.

Помимо этого выделяют семь дифтонгов: /ay/, /əy/, /ɑ:w/, /aw/, /o:y/, /ɑ:y/, /u:y/. Они не являются «подлинными дифтонгами», могут быть разложены на гласные и согласные /y, w/.

В заимствованных из фарси (дари) словах лицами, владеющими этим языком, может сохраняться исконный вокализм. В речи пуштунов, не владеющих фарси, просиходит адаптация гласных по следующей схеме:

Фарси-Дари	i	e̞	eː	a (æ)	ɒː	o̞	o:	u:
Пашто	i		e(:)	a/ə	ɑ:	o/u	u:

Согласные

	Губные	Зубные	Альвеол.	Цереб.	Постальвеол.	Палатал.	Заднеязыч.	Увуляр.	Глоттал.
Носовые	m	n		ɳ			(ŋ )
Взрывные	p b	t̪ d̪		ʈ ɖ			k ɡ (kʷ , ɡʷ )	(q )	(ʔ )
Аффрикаты		(t͡s d͡z )			t͡ʃ d͡ʒ
Фрикативные	(f )		s z	(ʂ ʐ )	ʃ (ʒ ) (ɕ ʑ )	(ç ʝ )	x ɣ (xʷ ɣʷ )		h
Аппроксиманты		l				j	w
Дрожащие сонанты		ɾ (r )		ɽ

В скобках — заимствованные, диалектные и позиционные звуки. Звуки /q, f/ не свойственны пушту, они вошли в составе заимствований и в просторечии могут заменяться на /k, p/ соответственно. Звук n перед церебральными произносится как /ɳ/, а перед заднязычными — как /ŋ/. Лабиализованные /xʷ, ɣʷ, kʷ, ɡʷ/ могут передаваться как сочетания /xw, ɣw, kw, gw/, однако в позиции перед /u/, где они регулярно используются, лабиализация может не обозначаться.

В северных диалектах звук /h/ в позициях в начале и конце слова (рядом с гласной) может выпадать, а между гласными внутри слова — произноситься как /j/.

Звук /ɽ/ (изображается как ړ) является церебральным вариантом звука [r], на слух воспринимается как невнятное [rl]. Церебральный /ɳ/ может произноситься и писаться как /ɳɽ/.

Распространено мнение, что пушту исконно не были свойственны церебральные (ретрофлексные) звуки и те из них, которые встречаются сегодня, заимствованы из индийских языков. Это предположение может быть опровергнуто так: в урду представлены всего три церебральные согласные — ڑ ,ڈ ,ٹ (ʈ, ɖ, ɽ), в пушту же, кроме них, имеется ещё и самостоятельная ڼ (ɳ, в урду она позиционная), а в диалектах зачастую ښ и ږ (ʂ, ʐ). Кроме того, пуштунский ړ (ɽ), аналог ڑ в урду, может появляться в начале слова (ړندون ɽandu: n «слепота»), а в урду это недопустимо.

Наиболее распространённые кластеры согласных /t̪l/, /kl/, /bl/, /ɣl/, /lm/, /nm/, /lw/, /sw/, /br/, /t̪r/, /ɣr/, /pr/, /d̪r/, /wr/, /kɺ̢/, /mɺ̢/, /wɺ̢/ /xp/, /pʃ/, /pʂ/, /xr/, /zb/, /ʒb/, /d͡zm/, /md͡z/, /t͡sk/, /sk/, /sp/, /ʃp/, /ʂk/, /xk/, /ʃk/, /kʃ/, /kx/, /kʂ/, /ml/, /gm/, /ʐm/ и т. д.

В словах, заимствованных из английского языка, звуки /d, t/ произносятся как церебральные и обозначаются ډ и ټ соответственно.

Морфология

В пушту имеется несколько классов местоимений (личные, притяжательные, указательные, относительные и т. д.). Большинство из них склоняются в двух падежах (прямой и косвенный), а также различаются по числам. Некоторые местоимения различаются по родам.

Язык пушту обладает сложной и разветвленной глагольной системой. Причастия, наречия и отглагольные имена (существительные) традиционно причисляются к этой системе, по образцу арабской грамматики. Основа глагола в языке пушту — инфинитив, который всегда оканчивается на ـٙل -əl, а также является отглагольным именем (это же явление можно видеть в фарси и урду) и склоняется соответственно. Спряжение переходных и непереходных глаголов имеет некоторые различия, но имеются непереходные глаголы (около 40), спрягающиеся по типу переходных. Также имеется семь неправильных глаголов со своими особыми формами. В пушту два грамматических времени: настояще-будущее (делится на настоящее и будущее) и прошедшее (делится на прошедшее простое, проходившее (перфект) и давнопрошедшее (плюсквамперфект)). Также у глаголов могут образовываться формы страдательного залога. Пушту различает четыре наклонения: изъявительное, предположительное, условно-желательное, повелительное, а также особую потенциальную форму глагола.

Имена существительные и прилагательные не имеют четких различий в языке пушту, поэтому их можно объединить в одну часть речи. Имя может выступать в качестве любого члена предложения. У имен в пушту три падежа (по другой классификации — четыре), два грамматических числа (единственное и множественное) и два рода (мужской и женский). Существует две системы классификации пуштунских падежей: трехпадежная (прямой — косвенный — звательный) и четырехпадежная (прямой — косвенный I — косвенный II — звательный). Из правил склонения есть ряд немногочисленных исключений. Некоторые имена числительные также склоняются по двум падежам.

Отношения слов в предложении выражается частицами, в которые входят союзы, предлоги и послелоги и т. д. В этом плане пушту отличается от фарси наличием послелогов (в фарси есть только одна частица, иногда называемая послелогом — را ra), а также от урду, в котором совсем нет предлогов.

Образцы текста

Выдержка из Калама Рахмана Бабы:

زه رحمان په خپله ګرم يم چې مين يمه

چې دا نور ټوپن مې بولي ګرم په څه

Zə Rahmɑn pə xpəla gram jam t͡ʃe majan jama
t͡ʃe d̪ɑ nor ʈopan me boli gram pə t͡sə

«Я, Рахман, виню себя в том, что я влюблён,
Для чего же меня в этом винит остальной мир?»

Пословица (маталь):

اوبه په ډانګ نه بېليږي

Obə pə ḍāng na belegī

«Воду не оградишь забором» (то, что по естественным причинам должно быть вместе, не может быть разделено).

История изучения в России

В императорской России язык пушту впервые начал изучаться с 1855 г., когда по Высочайшему поведению академику истории и словесности азиатских народов Б.А. Дорну было разрешено преподавание языка пушту в Санкт-Петербургском университете. Академик Дорн владел только теоретическими основами языка пушту в их общем понимании применительно к системе восточно-иранских языков, но практически языком пушту не владел. В 1856 г. его лекции посещало несколько студентов факультета Восточных языков Санкт-Петербургского университета. Велось ли преподавание в последующие годы, остается неизвестным, как, впрочем, и то, как было организовано само преподавание. В 1911 г. в Ташкентской офицерской школе восточных языков при штабе Туркестанского военного округа было организовано изучение языка пушту по специальной программе. Преподавателем курса языка пушту был выпускник школы штабс-капитан В.В. Лосев, изучавший этот язык в период языковой стажировки в Индии (1905-1906). Лосев подготовил и первую грамматику языка пушту - Грамматика афганского языка (пушту). Ташкент, ок. 1910.

См. также

• Литература Афганистана

Литература

• Мсерианц Л. З. Статья в сборнике Научной ассоциации «Афганистан». — М. 1924.
• Raverty H. G. Dictionary of the Pushto or Afghan Language. 1867.
• Raverty H. G. Pushto Manual. — L. 1880.
• Geiger W. Die Sprache der Afghanen, Grundriss d. iranischen Philologie. B. II. — Strassburg. 1895—1904 (с подробной библиографией).
• Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.
• Н. А. Дворянков. Язык пушту.
• К. А. Лебедев. Афганистан: язык, литература, этнография. — М. 2003.
• М. Г. Асланов. Пушту-русский словарь. — М. 1985.

Ссылки

В Викисловаре список слов языка пушту содержится в категории «Пушту»

• [www.qamosona.com/ Free Online Pashto Dictionaries.]
• Дворянков Н. А. [www.pashtoon.ru/pushtu/dvorjankov-textbook/ Язык пушту]. — М.: Вост. лит., 1960. — 99 с. — (Языки зарубежного Востока и Африки). — 1400 экз.
• [www.pashtoon.ru/pushtu/grammatika-yazika-pushtu-uchebnoe-posobie-lebedev-k-a/ Грамматика языка пушту К.А.Лебедева]
• [www.pashtoon.ru/pushtu/pushtu-russkiy-slovar-aslanov-mg/ Афганско-русский словарь М.Г.Асланова.] Выполнен на основе западной лексики с включение элементов восточной.

Отрывок, характеризующий Пушту

Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему: