Пфляйдерер, Отто

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пфлейдерер, Отто»)
Перейти к: навигация, поиск
Отто Пфляйдерер
Otto Pfleiderer
Род деятельности:

теолог

Дата рождения:

1 сентября 1839(1839-09-01)

Место рождения:

Кернен, Германия

Дата смерти:

18 июля 1908(1908-07-18) (68 лет)

Место смерти:

Гросс-Лихтерфельде, Берлин, Германия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отто Пфляйдерер (нем. Otto Pfleiderer; 1 сентября, 1839, Кернен — 18 июля, 1908, Гросс-Лихтерфельде, Берлин) — немецкий протестантский теолог[1].





Биография

В 1857—1861 годах Пфляйдерер учился в Тюбингенском университете у Фердинанда Кристиана Баура, позже в Англии и Шотландии. В 1870 году стал суперинтендентом при Йенском университете, вскоре там же ординарным профессором систематической теологии. Захоронен на Ланквицском кладбище в Берлине.

Основные труды

  • Die deutsche Religionsphilosophie und ihre Bedeutung für die Theologie der Gegenwart (1875)
  • Religionsphilosophie auf geschichtlichen Grundlage (1878)
  • Die Idee des ewigen Friedens (1895)
  • Die Entstehung des Christentums (1905)
  • Religion und Religionen (1906)
  • Die Entwicklung des Christentums (1907)

Напишите отзыв о статье "Пфляйдерер, Отто"

Примечания

  1. Мень А. В. Пфляйдерер // Библиологический словарь: в 3 т. — М.: Фонд имени Александра Меня, 2002.

Ссылки

  • [portal.d-nb.de/opac.htm?query=Woe%3D118593668&method=simpleSearch Otto Pfleiderer] в каталоге Немецкой национальной библиотеки  (нем.)
  • [www.berlin.de/imperia/md/content/basteglitzzehlendorf/geschichte/pfleiderer.pdf Ehrengräber und erwähnenswerte Grabstellen — Berlin.de] (в формате PDF)  (нем.)


Отрывок, характеризующий Пфляйдерер, Отто


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.