Монгольское квадратное письмо
Письмо Пагба-ламы | |
Тип письма: | |
---|---|
Языки: |
монгольский, китайский, тибетский, санскрит, уйгурский |
Территория: |
Китай династия Юань |
Создатель: | |
Дата создания: | |
Происхождение: | |
Развилось в: |
нет |
Родственные: | |
Диапазон Юникода: |
[www.unicode.org/charts/PDF/UA840.pdf U+A840–U+A87F] |
ISO 15924: |
Phag |
| |
См. также: Проект:Лингвистика |
Письмо Пагба-ламы, (монг. дөрвөлжин үсэг, tulγur (dörbelǰin, pagba) bičig/üsüg, «квадратное письмо; письмо Пагбы»; тиб. ཧོར་ཡིག་གསར་པ་, hor yig gsar pa, «новое монгольское письмо»; кит. упр. 蒙古[新]字, пиньинь: měnggǔ [xīn]zì, буквально: «[новое] монгольское письмо»; кит. упр. 八思巴字, пиньинь: bāsībā zì, буквально: «письмо Пагбы»; кит. трад. 國字, упр. 国字, пиньинь: guó zì, буквально: «национальное письмо»; кит. трад. 方體字, упр. 方体字, пиньинь: fāngtǐzì, буквально: «квадратное письмо»; кит. трад. 元國書/字, упр. 元国书/字, пиньинь: yuánguó shū/zì, буквально: «юаньское письмо») — письменность типа абугида, происходит от тибетского письма. Её создал тибетский лама Дрогон Чогьял Пагпа (в русской литературе Пагба-лама) для Хубилай-хана, монгольского правителя династии Юань в Китае, как единое письмо для языков всех народов, подчинявшихся династии Юань: монгольского, тибетского, китайского, санскрита, древнеуйгурского и, возможно, персидского. Письмо почти вышло из употребления после свержения юаньской династии минской династией. Сохранилось огромное число памятников данного письма, что позволяет современным лингвистам получить представление о фонетике и развитии китайского языка и других языков региона в XIII—XIV веках.
Содержание
История
Монгольское письмо этого периода использовало уйгурский алфавит с минимальными изменениями, которое недостаточно отражало фонетику монгольского языка. С созданием стабильного полиэтнического государства — империи Юань — Пекин впервые стал столицей одновременно для Китая, Кореи, Тибета, Монголии, Юньнани и других регионов. В результате появилась проблема письменной коммуникации двора монголов и многонационального чиновничьего аппарата с носителями языков с принципиально иными фонетическими принципами, в первую очередь китайского.
Монгольский хан и император династии Юань Хубилай-хан обратился к своему духовному наставнику, тибетскому монаху, главе школы Сакья, Пагба-ламе с тем, чтобы последний создал новый алфавит для всей империи. Пагба использовал индийскую традиционную филологию и знакомые ему тибетское письмо и индийские письменности на основе деванагари с тем, чтобы оно годилось также для китайского и монгольского языков.
Получившееся письмо было известно под несколькими названиями, в том числе «монгольское квадратное письмо».
Несмотря на происхождение письма, тексты письмом Пагба-ламы записывались не горизонтально, как тибетским письмом, а вертикально с расположением строк слева направо, как в уйгурском и монгольском письме.
Письмо вышло из употребления после падения династии Юань в 1368 г. По мнению таких лингвистов, как Гэри Ледьярд, это письмо послужило одним из источников корейского письма хангыль[1]. В 20-м веке письмо Пагба-ламы также использовалось на тибетских деньгах, наряду с традиционным тибетским.
Формы
В отличие от своего предка, тибетского письма, все буквы письма писались последовательно (комбинация /CV/ всегда писалась как CV, то есть знак для гласного следовал за знаком для согласного, в отличие от тибетского и многих индийских письменностей, где этот принцип нарушался) и в строке (то есть знаки для гласных не были диакритическими). Тем не менее, знаки для гласных, как и в письме-предке, имели отдельные начальные формы (в отличие от обозначений гласных в открытых слогах, начинавшихся на согласный), таким образом, письмо Пагба-ламы является классической абугидой. Как и в тибетском языке, краткое /a/ писалось только в самом начале слова. Буквы слогов в письме писались слитно, образуя силлабические блоки.
Существовал ряд графических разновидностей письменности.
Юникод
Юникод, начиная с версии 5.0,[www.unicode.org/versions/Unicode5.0.0/] зарезервировал диапазон U+A840 по U+A877 для 56 знаков письма Пагбы.
Напишите отзыв о статье "Монгольское квадратное письмо"
Примечания
- ↑ Ledyard, Gari K. The Korean Language Reform of 1446. Seoul: Shingu munhwasa, 1998.; Ledyard, Gari. "The International Linguistic Background of the Correct Sounds for the Instruction of the People." In Young-Key Kim-Renaud, ed. The Korean Alphabet: Its History and Structure. Honolulu: University of Hawai'i Press, 1997.
См. также
Литература
- Балданжапов П. Б. Jirüken-ü tolta-yin tayilburi. Монгольское грамматическое сочинение XVIII века. Улан-Удэ, 1962.
- Дирингер Д. Алфавит. М. 1963, 2004.
- Кара Д. Книги монгольских кочевников. М., 1972.
- Фридрих Й. История письма. М. 2004.
- [altaica.ru/SECRET/quadrat.htm#intro Введение к книге Н. Н. Поппе "Квадратная письменность". Издательство АН СССР, 1941]
- [altaica.ru/SECRET/quadratshrift.pdf Софронов М.В. К изучению квадратной письменности // Олон улсын монголч эрдэмтний III их хурал. II боть, Улаанбаатар 1977]
Ссылки
- [www.babelstone.co.uk/Phags-pa/index.html BabelStone: Phags-pa Script] (with free fonts)
- [www.omniglot.com/writing/phagspa.htm Omniglot: Phags-pa script]
- [www.ancientscripts.com/hphagspa.html Ancientscripts: hPhags-pa]
- [web.archive.org/web/20040629163528/kr.geocities.com/tomchiukc/Language/Mongolian/MidMongolian.html Mongolian characters after Kubli-Khan](недоступная ссылка — история, копия)
Отрывок, характеризующий Монгольское квадратное письмо– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер. – Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе. Помолчав несколько времени, Платон встал. – Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая: – Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель. – Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер. – Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься? – Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра? – А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул. Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе. В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника. Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые. Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости. Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность. Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно. |