Радзивилл, Елена

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пшездецкая, Елена»)
Перейти к: навигация, поиск
Елена Радзивилл

Портрет работы Марчелло Бачиарелли
Награды и премии:

Княгиня Еле́на Радзивилл, урождённая Пшезде́цкая (6 января 1753, Вильно — 1 апреля 1821, Варшава) — статс-дама, жена виленского воеводы М. И. Радзивилла; основательница парка Аркадия.

Дочь Антония Тадеуша Пшездецкого (1718—1772) и Екатерины Огинской. После смерти матери, её воспитывала тетка Александра Чарторыйская, жена гетмана М. К. Огинского. Получила хорошее образование, знала четыре языка, хорошо пела, играла на фортепиано и органе.

26 апреля 1771 года вступила в брак с Михаилом Иеронимом Радзивиллом (1744—1831). После свадьбы жила с мужем в Чернавчицах, потом в Неборове и во дворце Радзивиллов в Варшаве. Отличаясь красотой и образованностью, увлекалась литературой и искусством, по натуре живая и остроумная, княгиня Радзивилл имела большой успех в высшем свете, в т.ч. у короля Станислава Понятовского, с которым состояла в связи. Её вольное поведение, пренебрежение общественными приличиями шокировали даже Екатерину II.

В качестве интимной подруги графа О. М. Штакельберга, русского посла в Варшаве, способствовала успешному развитию политической карьеры мужа. При коронации Павла I пожалована в статс-дамы и меньшим крестом Ордена Св. Екатерины[1].

Много путешествуя и имея интерес к коллекционированию, княгиня Радзивилл собрала во дворце в Неборове прекрасную коллекцию картин, старинных монет и медалей, фарфора и серебра. Там была создана огромная библиотека, содержащая тысячи ценных книг, гравюр и карт. Во дворце бывали Фридрих Вильгельм II, Александр I, многие известные художники и поэты. Следуя моде и беря пример со своей подруги Изабеллы Чарторыйской, устроительницы Пулавского имения, Елена Радзивилл создала свой английский парк. Недалеко от Неборова с помощью архитекторов она разбила романтический дворцовый парк под названием «Аркадия», которому посвятила около 40 лет своей жизни. Он стал её радостью и гордостью.

Парк был выдержан в английском стиле, его садовые павильоны украшали произведения искусства - преимущественно античного, древнегреческого и римского. В июле 1795 года Елена Радзивилл принимала у себя Софию Потоцкую. Во время посещения парка «Аркадия» у Софии и возникла идея строительства знаменитого парка «Софиевка». Последние годы княгиню Радзивилл покинула былая жизнерадостность, познакомившись с ней, в 1818 году княжна Туркестанова писала[2]:

Княгиня очень добрая и любезная. Она очень изменилась и постарела. Это приписывают полнейшему расстройству её состояния: великолепную Аркадию вот-вот должны конфисковать... Она находится в чрезвычайно трудном положении. Несчастная женщина разорена, погрязла в долгах. Кроме того, на ней лежит ответственность за опеку имущества покойного Доминика. Она боится итогов судебного процесса, который ведет с Чернышевыми.
Скончалась в Варшаве в 1821 году, князь П. Вяземский писал А. Тургеневу[3]:
Здесь умерла княгиня Радзивилл, наша Екатерининская портретная дама и владетельница и творительница славной Аркадии...Она до конца жизни вплетала всегда розу в свои седые волосы и говорила, что это цветущая роза в снегу.


Дети

В браке имела десять детей, трое из которых умерли во младенчестве. По словам Вяземского, когда князя М. И. Радзивилла обвиняли, что она мало дает денег сыновьям своим, тот отвечал, что довольно и того, что дает он им свое имя, которое им не следует. Все знали, что один из Радзивиллов был сыном посла О. М. Штакельберга, другой — сын герцога Лозена и т. д[4].

Напишите отзыв о статье "Радзивилл, Елена"

Примечания

  1. П. Ф. Карабанов. Статс-дамы русского двора // Русская Старина. 1871. Т. 3.—С.47.
  2. Д. И. Исмаил-Заде. Княжна Туркестанова. Фрейлина высочайшего двора. — СПб.: Издательство «Крига», 2012. — 568 с.
  3. Остафьевский архив князей Вяземских. Том 2. ч.1.— СПб., 1899.—С. 184.
  4. П. А. Вяземский. Полное собрание сочинений в 12 т. — Том 10.— СПб., 1878.— С. 58.

Отрывок, характеризующий Радзивилл, Елена

– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.