Пшемысл I

Пшемысл I<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь Познани
1241 — 1257
Соправитель:	Болеслав Набожный
Предшественник:	Генрих II Набожный
Преемник:	Пшемысл II, Болеслав Набожный
Князь Калиша
1244 — 1247
Предшественник:	Владислав Опольский
Преемник:	Болеслав Набожный
Князь Гнезно
1241 — 1249
Предшественник:	Генрих II Набожный
Преемник:	Болеслав Набожный
Князь Гнезно
1250 — 1253
Предшественник:	Болеслав Набожный
Преемник:	Болеслав Набожный
Князь Калиша
1250 — 1253
Предшественник:	Болеслав Набожный
Преемник:	Болеслав Набожный
Рождение:	между 1220-1221
Смерть:	4 июня 1257(1257-06-04)
Место погребения:	Кафедральный собор Святых Петра и Павла, Познань, Польша
Род:	Пясты
Отец:	Владислав Одонич
Мать:	Ядвига Поморская
Супруга:	Елизавета Силезская
Дети:	Пшемысл II, Евфросиния, Констанция, Анна, Евфимия

Пшемысл I Великопольский (польск. Przemysł I Wielkopolski) из династии Пястов (род. между 5 июня 1220 г. и 4 июня 1221 г. — ум. 4 июня 1257 в Познани) — князь Уйсьце и Накло с 1239 г, князь Великой Польши в 1241—1247 (совместно с братом Болеславом), князь Калишский в 1244—1247 и в 1249—1253, Познаньский в 1247—1257, Гнезненский в 1247—1249 и в 1250—1253.

Старший сын Владислава Одонича и Ядвиги, которая была вероятнее всего дочкой Мстивоя I, наместника Гданьска (согласно другим версиям происходила из чешского рода Пржемысловичей).

Биография

В 1239 после смерти отца унаследовал часть Великопольского княжества (Уйсьце и Накло). В 1241 после гибели князя Силезии Генриха II Набожного в битве при Легнице Пшемысл и его брат Болеслав завладели Познанью и Гнезно.

В 1242 году Пшемысл отобрал у силезского князя Болеслава оставшуюся часть Великой Польши.

В 1243 году на Великую Польшу напал гданьский князь Святополк и захватил пограничный город Накло, однако Пшемысл I воспользовался помощью и молниеносно отобрал город назад.

В 1244 Пшемысл I женился на Елизавете, дочери Генриха II Набожного. Этот брак позволил Пшемыслу перебросить часть сил для захвата Калиша, который принадлежал князю Владиславу Опольскому.

В 1247 году оппозиционная часть рыцарства заставила Пшемысла выделить брату Болеславу в удел Калиш, однако во внешней политики Владиславович старший сохранил полнату власти над Великой Польшей.

На следующий год великопольский князь разгромил оппозицию, а возглавлявшего её кастеляна познанского и его сыновей заточил в темницу. Свободу им вернул только в 1250 году.

В 1249 году Пшемысл забрал у брата Калиш, взамен которого отдал Гнезно.

В 1250 по неизвестным причинам заключил брата в тюрьму и стал правителем всей Великой Польши.

В 1251 году выдал замуж сестру за опольского князя Владислава.

В 1253 освободил брата и передал ему Калиш и Гнезно, оставив себе Познань. В том же году великопольский князь Пшемысл перенёс свою столицу Плоцк с правого берега реки Варты на левый.

8 мая 1254 года Пшемысл I участвовал в общепольском съезде князей Пястов, открытом в Кракове по случаю канонизации святого Станислава (на съезде присутствовали Болеслав Набожный, Казимир I Куявский, Владислав Опольский, Болеслав V Стыдливый).

В том же году Пшемысл Великопольский напал на земли вроцлавского князя Генриха III Белого, его войска шли уничтожая всё на своём пути. Разорили в том числе епископа вроцлавского, за что князь был отлучён от церкви. Отлучение сняли только после того, как Пшемысль возместил убытки. В сентябре этого же года Пшемысл совместно с братом Болеславом и Конрадом II глоговским напал на земли Белого, не трогая в этот раз церковное имущество.

Одним из наиболее острых проблем на всём протяжении правления Пшемысла I была политика сдерживания экспансии Бранденбурга. Благодаря большой мобильности великопольского рыцарства удалось отбить все нападения (на Санток в 1247 году, на Збасзин в 1251 году и на Дрезденко в 1252 году). Для того, чтобы избавиться от постоянной угрозы со стороны Бранденбурга, Пшемысл попытался в 1254—1255 годах посредством брака своей дочери Констанции с сыном маркграфа Бранденбурга Иоганна I — Конрадом наладить добрососедские отношения. Брак состоялся уже после смерти Пшемысла в 1260 году и оказался политическим промахом князя, так как дал основание для претензий на западные великопольские кастелянии.

В 1255 году, воспользовавшись тем, что познанский князь был занят другими делами, на владения Пшемысла напал гданьский князь Мстивой II и овладел в результате измены городом Накло. Та война не принесла успеха Мстивою и после уплаты Пшемыслом выкупа 500 гривен серебра Накло вернулось в 1256 году в состав Великой Польши.

Пшемысл I умер 4 июня 1257 года в Познани.

Семья

От брака с Елизаветой (Эльжбетой) было пять детей:

• Евфросиния (? — 17 февраля 1298 г.)
• Констанция (род. в 1245 г. или 1246 г., ум. 8 октября 1281 г.), жена Конрада I маркграфа Бранденбургского.
• Евфимия (род. в 1253 г., ум. 5 сентября 1298 г.) монахиня
• Анна (род. в 1253 г., ум. до 26 июня 1295 г.) монахиня
• Пшемысл II, (родился уже после смерти отца 14 октября 1257 г., ум. 8 февраля 1296 г.) польский король в 1295—1296 гг.

Познанским княжеством до совершеннолетия Пшемысла II управлял его дядя Болеслав.

Предки

Пшемысл I — предки

Болеслав III Кривоустый               Мешко III                       Саломея фон Берг               Одон I Великопольский                             Бела Слепой Венгерский               Эржебет-Гертруда Венгерская                       Илона Сербская               Владислав Одонич                                   Владимир Володаревич Галицкий               Ярослав Осмомысл                       София Венгерская (предположительно)               Вышеслава Ярославна Галицкая                             Юрий Долгорукий               Ольга Юрьевна Суздальская                       дочь хана Аепы Осеневича               Пшемысл I                                         Ядвига                                 </center>

Отрывок, характеризующий Пшемысл I

Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.