Пшеницын, Константин Фёдорович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пшеницын, Константин Федорович»)
Перейти к: навигация, поиск
Константин Федорович Пшеницын<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Второй секретарь Свердловского обкома ВКП(б)
март 1935 года — май 1937 года
Предшественник: Василий Андреевич Строганов
Преемник: Константин Васильевич Аболяев
 
Рождение: 1892(1892)
Богородский уезд Московской губернии
Смерть: 23 мая 1937(1937-05-23)
г. Свердловск
Партия: КПСС (с 1917 г.)


Константин Федорович Пшеницын (1892—1937) — партийно-государственный руководитель, первый секретарь Приморского обкома ВКП(б) (1933—1934), второй секретарь Свердловского обкома ВКП(б) (1935—1937), член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) (1934—1937).





Биография

Родился в 1892 г. в семье рабочего. Окончил двухклассное училище (1905). С 1905 г. ученик прядильщика, мастеровой чертежной мастерской Богородско-Глуховской мануфакуры (Богородский уезд Московской губ.).

С 1913 г. на военной службе чертежник инженерного управления в г. Иркутске, тогда же начал революционную деятельность.

После февральской революции 1917 г. был избран членом и работал в Иркутском Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, в Сибирском военном комиссариате. Участвовал в военных действиях против атамана Семенова.

После октябрьской революции работал секретарем технического отдела областного военного совета в г. Иркутске. В 1918 г. работал в особом отделе Сибирского военного комиссариата.

После ликвидации советской власти в Сибири бежит на Дальний Восток, был арестован контрразведкой колчаковских войск, в начале 1920 г. освобожден под денежный залог. В 1920 г. в военном совете (г. Владивосток) политуполномоченный, секретарь, председатель военно-технического отдела.

В 1921 г. работает в полномочном представительстве ГПУ по Дальне-Восточной Республике и заведующим особым отделом Дальбюро ЦК РКП(б). С 1922 г. секретарь Приморского губкома РКП(б)—ВКП(б).

В 1926 г. заведующий организационным отделом и отделом распределения кадров Дальне-Восточного крайкома ВКП(б). С 1927 г. ответственный инструктор ЦК ВКП(б). В 1929—1931 гг. заместитель заведующего организационно-распределительным отделом, заместитель заведующего культурно-пропагандистским отделом ЦК ВКП(б).

С 1931 г. секретарь Нижне-Волжского крайкома ВКП(б). С 1933 г. секретарь Приморского обкома ВКП(б).

С 1934 г. член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). С 1935 г. одновременно второй секретарь Свердловского обкома ВКП(б).

23 мая 1937 г. К. Ф. Пшеницын покончил жизнь самоубийством (выстрелил себе в голову).

Из партии исключен не был. Тем не менее, 12 августа 1958 г. бюро Свердловского обкома КПСС приняло постановление о реабилитации К. Ф. Пшеницына в партийном отношении (посмертно)[1].

Память

О Пшеницыне писателем Михаилом Ильичем Матюшиным написана «Повесть о Константине Пшеницыне» (1983 г.)[2].

Напишите отзыв о статье "Пшеницын, Константин Фёдорович"

Литература

  • Приморский край: Краткий энциклопедический справочник. Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 1997. 595 с. [irkipedia.ru/content/pshenicyn_konstantin_fedorovich]
  • Сушков А. В., Яркова Е. И. «Я не враг народа». Документы о причинах самоубийства второго секретаря Свердловского обкома ВКП(б) К. Ф. Пшеницына. 1937 г. // Исторический архив. 2008. № 3. С. 110—129.
  • Сушков А. Крах «империи товарища Кабакова»: свердловское руководство в политических водоворотах 1937 года // Веси [г. Екатеринбург]. 2013. № 6 (92). Август. Спецвыпуск «Екатеринбург—Свердловск—Екатеринбург». С. 46—84. [www.cdooso.ru/phocadownload/userupload/editions/vesi_mag_2013_06.pdf]
  • Сушков А. Неизвестный 1937-й. «Дело визовского бунтаря» Максима Григорьева // Веси [г. Екатеринбург]. 2014. № 8 (104). Октябрь. «Средний Урал». С. 16—47. [www.cdooso.ru/phocadownload/userupload/editions/vesi_mag_2014_08.pdf]

Примечания

  1. Сушков А. В., Яркова Е. И. «Я не враг народа». Документы о причинах самоубийства второго секретаря Свердловского обкома ВКП(б) К. Ф. Пшеницына. 1937 г. // Исторический архив. 2008. № 3. С. 110—129
  2. В. Кирпиченко - Писатели Дальнего Востока. Биобиблиографический справочник. Выпуск 2 - [litrus.net/book/read/88822?p=40 Страница 40]

Отрывок, характеризующий Пшеницын, Константин Фёдорович

Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.