Пшибось, Юлиан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пшибось»)
Перейти к: навигация, поиск
Юлиа́н Пши́бось
польск. Julian Przyboś
Место рождения:

Гвозьница-Дольна Австро-Венгрия (ныне Подкарпатское воеводство

Место смерти:

Варшава

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Род деятельности:

писатель, публицист, дипломат

Язык произведений:

польский

Премии:

Государственная премия ПНР (1964)

Награды:
Цитаты в Викицитатнике

Юлиа́н Пши́бось (польск. Julian Przyboś; (5 марта 1901, Гвозьница-Дольна, Австро-Венгрия (ныне Подкарпатское воеводство) — 6 октября 1970, Варшава) — польский поэт, эссеист, переводчик и публицист. Дипломат. Лауреат Государственной премии ПНР (1964).

Ведущий поэт краковского «Авангарда» начала 1920-х годов. Новатор.





Биография

Еще будучи учеником гимназии, увлекался социалистической и анархистской литературой. С 1918 — член Польской военной организации. Участник акций саботажа и диверсий против австрийских властей. В конце 1918-начале 1919 — участвовал в сражениях за Львов.

Окончив гимназию добровольцем в июне 1920 вступил в ряды Войска Польского и участвовал в польско-большевистской войне, сражении под Львовом и Красне, где был взят в плен, но бежал.

К тому времени, когда Пшибось окончил Ягеллонский университет в Кракове в 1924 году, он уже начал публиковать свои стихи и прозу в журнале «Zwrotnica», одном из основных печатных средств краковского поэтического авангарда.

В своих ранних работах, первых сборниках стихов «Винты» (1925) и «Обеими руками» (1926), он представил свою теорию поэзии как новую языковую систему, характеризующуюся краткими, но, вместе с тем, сложными метафорами.

Реализовал программу группы краковского «Авангарда», в которую входил: отказ от поэзии как выражения чувств в пользу рационалистической конструкции стиха, метафоризация переживаний, понимание поэзии как автономной языковой конструкции.

В 1930-е годы в творчестве Пшибося появляются социальная проблематика, мотивы общественного протеста («В глубь лес» (1932) и «Уравнение сердца» (1938). В стихах послевоенных лет он придерживался основных положений авангардистской поэзии.

Автор статей и эссе о литературе и искусстве («Смысл поэзии» (1963); «Записки без даты» (1970)).

С 1931 по 1933 год писал также для журнала «Linia» («Линия»), был членом группы под названием «AR» («Революционных художников») в Лодзи (1930—1935).

Во время Второй мировой войны жил во Львове и оккупированной нацистами Гвозьнице, писал стихи для движения Сопротивления.

После войны работал на государственной службе в качестве дипломата и польского посла к Швейцарии (1947—1951).

Избирался председателем Союза писателей Польши.

Избранная библиография

Сборники стихов:

  • Śruby (1925)
  • Oburącz (1926)
  • Z ponad (inna spotykana wersja tytułu — Sponad) (1930)
  • W głąb las (1932)
  • Równanie serca (1938)
  • Póki my żyjemy (1944)
  • Miejsce na ziemi (1945)
  • Najmniej słów (1955)
  • Narzędzie ze światła (1958)
  • Próba całości (1961)
  • Więcej o manifest (1962)
  • Na znak (1965)
  • Kwiat nieznany (1968)

Награды

Память

В Гвозьнице-Дольной создан Биографический музей Юлиана Пшибося (филиал Жешувского краеведческого музея).

Напишите отзыв о статье "Пшибось, Юлиан"

Ссылки

  • [culture.pl/pl/tworca/julian-przybos Julian Przyboś] (польск.)

Отрывок, характеризующий Пшибось, Юлиан

После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.