Пылаев, Владимир Александрович
Владимир Александрович Пылаев (10 (22) октября 1888, деревня Дретено, Старорусский уезд, Новгородская губерния — 19 ноября 1937) — священнослужитель Православной Российской церкви, протоиерей, краевед.
Биография
Владимир Александрович Пылаев родился в семье священника и был старшим из 12 детей. Пошёл по стопам отца и деда и закончил Новгородскую Духовную семинарию. В июле 1909 года поступил Московскую Духовную академию, которую закончил со степенью кандидата богословия за сочинение на тему «Духовно-нравственный облик новгородских подвижников домонгольского периода». В 1914—1918 годах преподавал в духовном училище.
Служение
В 1922 году стал священником в Духовской церкви Старой Руссы.
Ещё 17 января 1919 года Отдел управления Новгородского губисполкома потребовал изъять из церквей метрические книги и совершить описи церковного имущества. В старорусских приходах прошли собрания верующих, которые обратились к властям с просьбой не изымать имущество и не стеснять проведение религиозных обрядов.
Принимая во внимание, что имущество церквей г. Старой Руссы принадлежит всецело их приходам, трудами которых, без всякого участия государства оно составилось; что данное имущество находится в полном распоряжении самих же приходов в лице своих же выборных лиц, составляющих собой приходские советы, которые ежегодно и отчитываются перед своими приходами; что такой порядок охраны имущества является наилучшей гарантией его целостности…[1]
Но прошении появилась резолюция: «Ввиду явной противозаконности ходатайства оставить без последствий[2]»
В 1922 году началось изъятие ценностей из храмов, ряд представителей духовенства оказали сопротивление. Среди них оказался и отец Владимир. В Старорусском уезде начались волнения. ГПУ начало следствие, которое установило:
В дополнении к эксцессу в Старорусском уезде выяснилось, что толпой руководили специальные провокаторы, а весь конфликт произошёл на почве фанатического настроения толпы, предположившей якобы изъятие церковных ценностей в монастыре, где происходило молебствие. В числе пострадавших 1 красноармеец и агент уголовного розыска. Арестовано 17 человек…[3]
Отец Владимир был арестован по обвинению «в агитации против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей». На судебном процессе, проходившем в Новгороде, его обвинили в том, что на собрании верующих, которое проходило 19 марта 1922 года в Духовской церкви, он агитировал против изъятия церковных ценностей. 5 декабря Новгородский Губернский революционный трибунал по военному отделению на выездной сессии в Старой Руссе по «Делу о старорусских беспорядках (1922)» признал его виновным по обвинению в участии в беспорядках и агитации против декрета об изъятии церковных ценностей и приговорил к расстрелу, который был заменён на 5 лет ареста.
В 1927 году вновь арестован и обвинён по статье 58-10 УК РСФСР.
В 1929 году вернулся в Старую Руссу и стал служить священником в Троицкой церкви. В 1933 году (по другим данным — 21 сентября 1934[4]) вновь арестован, но 14 ноября 1934 дело прекращено. Отец Владимир вернулся в Старую Руссу и продолжил службу в старорусских церквях Троицкой и Георгиевской.
24 октября 1937 года вновь арестован и Особой Тройкой при УНКВД СССР по Ленинградской области 10 ноября 1937 года по статьям 17,58-8,58-10 УК РСФСР приговорён к расстрелу. Содержался в Старорусской тюрьме, затем этапирован в Ленинград. Был обвинен в «нелегальной» религиозной деятельности (совершал крещения на дому у верующих) и в «религиозной пропаганде» (давал читать книги из своей библиотеки). Расстрелян 19 ноября 1937 года. Захоронен в Левашовской пустоши (Ленинградская область).
Иконопись
На Поместном Соборе, проходившем в 1917—1918 годах, было установлено празднование памяти всех святых, просиявших в нашей земле. По просьбе своего близкого друга, учившегося курсом старше, Афанасия, епископа Ковровского написал первую версию иконы «Все святые, в земле Российской просиявшие».[5][6] Но она не совсем понравилась епископу, и вторая версия создавалась монахиней Иулианией.[7]
Литературная деятельность
В 1916 году в редакции Сергиева Посада вышла первая книга В. А. Пылаева, посвященная родному городу «Старая Русса». Вскоре он начал работу над второй . Около 16 лет отец Владимир собирал информацию, и в 1929 году вышла книга «Старорусский край, природа и население».
Напишите отзыв о статье "Пылаев, Владимир Александрович"
Примечания
- ↑ Петров М. Н. Крест под молотом/Науч. ред. В. Л. Янин; НовГУ им. Ярослава Мудрого. — Новгород, 2000. — С.21.
- ↑ Государственный архив Новгородской области (ГАНО) Ф.735. Оп.2. Д.47. Л.2-50,106.
- ↑ Петров М. Н. Крест под молотом/Науч. ред. В. Л. Янин; НовГУ им. Ярослава Мудрого. — Новгород,2000. — С.88-89.
- ↑ [lists.memo.ru/d27/f397.htm Списки жертв]
- ↑ [derzhavnaya.info/all_rus.html Все святые, в земли российской просиявшие]
- ↑ [www.pravenc.ru/text/76846.html святитель Афанасий]
- ↑ [msdm.ru/content/view/246/166/1/6 Икона всех святых, в земли Русской просиявших].
Ссылки
- [www.pstbi.ru/bin/db.exe/ans/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuDuuiUdO6UUeiUd8WgeC*UU8iZei4UfOHUfe8ctk* о В. А. Пылаеве]
- Шведова В. [www.russa.narod.ru/almanakh/people/016.htm Священник, Исследователь, Писатель]
- [lists.memo.ru/d27/f397.htm Книга памяти Новгородской области]
Отрывок, характеризующий Пылаев, Владимир Александрович
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
