Пыльная быль

</td></tr> </td></tr>

Пыльная быль
Студийный альбом группы «Сплин»
Дата выпуска	май 1994
Записан	1993—1994
Жанр	фолк-рок электроника арт-рок
Длительность	39:50
Продюсер	Александр Морозов
Лейбл	1994 Frost Records 1997 Sound Product 2002 Мистерия звука 2008 Navigator Records
Хронология группы «Сплин»
— Пыльная быль (1994) Коллекционер оружия (1996)
Обложка альбома (Переиздания 2002, 2007)

К:Альбомы 1994 года

«Пыльная быль» — дебютный студийный альбом российской рок-группы Сплин. Рабочее название «Репетиции на сердце». Первоначально был записан на аудиокассету «в студии одного из театров, по ночам, в атмосфере строжайшей секретности» (как было написано во вкладыше к альбому). На самом деле был записан в звуковой студии петербургского театра «Буфф», где работали в тот момент Александр Васильев и Александр Морозов.

Альбом оказался неожиданно популярным и быстро распространился по всему Санкт-Петербургу необычайно крупным для дебюта тиражом в 10 000 экземпляров.

Издавался четыре раза различными лейблами: 1994 (Frost Records), 1997 (Sound Product), 2002 (Мистерия звука) и 2008 (Navigator Records).

Все песни, записанные в этот альбом, написаны солистом группы Александром Васильевым, за исключением песни «Под Сурдинку», автором слов которой был русский поэт Саша Чёрный. Именно благодаря строкам этого стихотворения и появилось название группы — «Сплин»:

Как молью изъеден я сплином…

Посыпьте меня нафталином,

Сложите в сундук и поставьте меня на чердак,

Пока не наступит весна.

История создания

«Я знаю „Пыльную Быль“ изнутри, как этот альбом делался. К моменту начала записи мы с Саней Морозовым, можно сказать, срослись настолько, что даже выработали свой язык. Поэтому специально, хотя могли сами все наиграть, приглашали участвовать в альбоме людей, которые не знали, чем мы живем, нашего менталитета. Это делалось для того, чтобы влить „живую кровь“ и по возможности как можно дальше отойти от традиционных форм».

Александр Васильев

В 1986 году Александр Васильев познакомился с Александром Морозовым (по прозвищу Моррис), играющим на бас-гитаре, учась в Ленинградском институте авиационного приборостроения. Позже Васильев вспоминал: «Все произошло спонтанно: один приятель позвал меня на репетицию в группу, где играл наш нынешний басист Саша Морозов. Там мы и познакомились. Мы не пропускали ни одного рокового концерта, все это безумно заряжало, и хотелось сделать что-то в этом роде. Нам было по 16-17 лет, когда мы собрали первую группу». Именно этот музыкальный дуэт (школьно-институтскую группу), под названием «Митра», стал прообразом группы «Сплин». Первые песни Васильева были записаны в домашних условия, на квартире Морозова, у которого находился магнитофон «Рекорд» и микрофон. В составе коллектива «Митра» впоследствии было ещё несколько человек. «Митра» пыталась вступать в питерских Рок-клубах, однако не прошли прослушивание. Васильев уходит служить в армию, где служит писарем в стройбате. Там он начинает писать песни, часть которых впоследствии попадёт на альбом «Пыльная быль». После демобилизации, в 1992 году, он устраивается на место монтировщика сцены в Ленинградском Академическом театре комедии, а после поступает в Театральный институт, на отделение экономики. Учёбу он совмещал с работой монтировщика сцены, ночного сторожа и работой на кондитерской фабрике. В 1993 году он встретился с Морозовым, и они устраиваются работать в театр «Буфф», где знакомятся с клавишником Николаем Ростовским.

Музыканты зарабатывали средства на запись дебютного альбома разными способами. Музыканты в поисках заработка даже снялись в рекламе: «А случилось это так: в 94-м году, когда денег на существование не было вообще, фирма „Союз — контракт“ предложила мне напеть рекламный ролик, на мотив „Who is developed“ Пола Маккартни. У меня не получилось, спел Стас, наш гитарист. Это была реклама „Херши — колы“» — вспоминал Васильев эту подработку. Сам альбом «Пыльная быль» был записан с помощью сессионных музыкантов.

27 мая 1994 года будущий состав группы собрался в ресторане, чтобы отметить окончание процесса записи альбома. Именно там они и познакомились с гитаристом Стасом Березовским. Именно эта дата стала считаться днем рождения группы «Сплин». Впоследствии в состав группы был включён и барабанщик Николай Лысов.

Список композиций

№	Название	Длительность
1.	«Жертва талого льда»	6:01
2.	«Холодные зимы»	1:31
3.	«Мне сказали слово»	3:08
4.	«Под сурдинку»	3:27
5.	«Гроза»	3:44
6.	«Война»	2:31
7.	«Сказка»	5:20
8.	«Серебряные реки»	2:53
9.	«Твоё разбитое пенсне»	1:23
10.	«Сказочный леший»	1:42
11.	«Санкт-Петербургское небо»	2:30
12.	«Звери»	2:36
13.	«Рыба без трусов»	3:05

Участники записи

• Александр Васильев: голос, акустическая гитара, музыка и слова (кроме 4 — стихотворение Саши Чёрного 1909 г.).
• Александр Морозов: бас-гитара, drum-machine.
• Николай Ростовский: клавишные, синтезатор, саксофон и духовые инструменты.

В записи принимали участие:

• Евгений Мясников: клавишные инструменты.
• Андрей Сударушкин: гитара.
• Сергей Иванов: гитара.
• Александр Морозов — запись, сведение, программирование и продюсирование.

Критика

Ксения Рождественская написала:

Альбом по-питерски хорош и зануден: легкий налет гребенщиковской пасторальности сочетается с грязным звуком очередного поколения питерского подполья. Разборки с великой литературой, столь характерные для русского рока вообще и для умных инфантилов в частности, здесь вполне изящны: мне, мол, сказали слово, я и заплел его в строку… альбом инфантильный, наивный, прекрасный.

Александр Хлупин отметил:

Альбом получился по-хорошему наивным и немного робким. Но в нём молодой коллектив проявил явную творческую индивидуальность, что случается нечасто. Сплин в первом альбоме попытался соединить элементы фолка, гитарного рока и даже джаза. Впоследствии элементы джаза группой не использовались… Что касается текстов, то Васильев создал свою особую манеру поэтического языка, круто замешанного на философских экспериментах, интеллектуальном стёбе, скромном эротизме и псевдосказочной образности. Первый альбом задал хороший тон, но не определил направление развития группы.

Отрывок, характеризующий Пыльная быль

Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!