Дюпон де л’Этан, Пьер-Антуан

Пьер Дюпон де л’Этан
фр. Pierre Dupont de l'Étang
Генерал Дюпон
Прозвище	«Отважный генерал» (фр. Général audacieux)
Дата рождения	4 июля 1765(1765-07-04)
Место рождения	Шабане, провинция Лимузен (ныне департамент Шаранта), Франция
Дата смерти	9 марта 1840(1840-03-09) (74 года)
Место смерти	Париж, Франция
Принадлежность	Франция
Род войск	Пехота
Годы службы	1784 – 1808, 1814 – 1832
Звание	Дивизионный генерал
Часть	Великая армия
Командовал	Пех. дивизией (1803-07)
Сражения/войны	Вальми (1792), Маренго (1800), Хаслах-Юнгинген (1805), Ульм (1805), Дюренштейн (1805), Галле (1806), Фридланд (1807), Байлен (1808)
Награды и премии

Граф Пьер-Антуан Дюпо́н де л’Эта́н (фр. Pierre-Antoine Dupont de l'Etang; 4 июля 1765, Шабане, Лимузен — 9 марта 1840, Париж) — французский военачальник, дивизионный генерал (со 2 мая 1797 года), граф Империи (с 24 июня 1808 года), впоследствии военный министр временного правительства и Людовика XVIII (с 1 апреля по 3 декабря 1814 года).

Начало военной службы (1791—1797 годы)

Пьер-Антуан Дюпон родился в 1765 году в Шабане, провинция Ангулем. Получил военное образование в парижской Военной школе. Рано начал военную службу. В 1784 году служил в звании младшего лейтенанта во французском легионе графа Мальбуа, действовавшем на территории Голландии для поддержки демократической партии против Пруссии. После роспуска легиона в 1787 году, поступил в звании лейтенанта в артиллерийский полк на голландской службе. 21 июля 1791 года вернулся на французскую службу, и был зачислен в 12-й кавалерийский полк. В 1792 году, будучи адъютантом генерала Теобальда Диллона, которого собственные солдаты намеревались убить, Дюпон попытался спасти его от гибели и едва не погиб при этом сам. После этого генерал Артур Диллон, старший брат Теобальда, взял к себе Дюпона старшим адъютантом.

С Артуром Диллоном Дюпон принял участие в сражении при Вальми и в Арагонской кампании. В 1793 году был начальником Генерального штаба французских войск в Бельгии, а с 16 апреля того же года по приказу генерала Дампьера исполнял обязанности адъютанта штаба бригады. За взятие в плен князя Гогенлоэ 26 августа Дюпон прямо на поле боя был произведён комиссарами Конвента в бригадные генералы (звание утверждено лишь 31 октября 1795 года). С его удачным командованием связывается успех французской стороны в сражении при Ондшооте.

В конце 1795 года Дюпон был назначен на пост директора топографического кабинета (бюро) Директории (прообраз французского Генштаба), а в 1797 году произведён в дивизионные генералы, но уже вскоре, после переворота 18 фрюктидора, из-за своей репутации роялиста был вынужден уйти со службы.

Возвращение в армию и итальянские кампании (1799—1804 годы)

В 1799 году Дюпон вернулся на службу в армию и был назначен Карно начальником военного депо. Принял активное участие в перевороте 18 брюмера. 1 апреля 1800 года он был назначен начальником Генерального штаба Резервной (впоследствии Итальянской) армии, которой командовал генерал Бертье. В составе этой армии Дюпон отличился в битве при Маренго и 23 июня 1800 года был назначен чрезвычайным полномочным министром правительства Франции в Пьемонте — фактическим диктатором этого региона, находившегося под французской оккупацией.

В действиях при Флоренции и Тоскане Дюпон командовал правым крылом армии. 25 декабря 1800 года он атаковал с 14 тысячами человек австрийскую армию генерала Беллегарда (по разным источникам, от 45 до 70 тысяч) у Поццоло и смог продержаться сутки до подхода главных сил армии, заставивших австрийцев отступить. После битвы у Поццоло Дюпон получил в армии прозвище «Отважный генерал» (фр. Général audacieux). С 22 января 1801 года ему было вверено командование Итальянской армией. С марта 1802 года Дюпон возглавлял 2-й военный округ в Мельзере. 30 августа 1803 года в Кампьенском лагере, где формировалась Великая Армия Наполеона, Дюпон получил под своё командование дивизию (с августа 1805 года — 1-я дивизия 6-го корпуса маршала Нея).

Боевые действия в Центральной Европе (1805—1807 годы)

11 октября 1805 года генерал Дюпон со своей дивизией успешно сдерживал натиск 25 тысяч австрийцев в бою при Альбекке, а когда стемнело, Дюпону удалось отойти к Бренцу. В битве под Ульмом с 4 тысячами человек Дюпон атаковал 60-тысячное австрийское соединение; в ходе сражения деревня Ютинген пять раз переходила из рук в руки, а французы захватили четыре тысячи пленных.

После Ульма Дюпон поступил под командование маршала Мортье и своими решительными действиями спас его корпус от уничтожения 11 ноября, когда тот в процессе развёртывания вступил в столкновение со всей русско-австрийской армией под Кремсом. Головная дивизия корпуса, при которой в этот момент находился Мортье, попала в окружение, но Дюпону удалось её деблокировать.

С 5 октября 1806 года Дюпон — командир 1-й дивизии 1-го корпуса маршала Бернадота. 17 октября в битве при Галле Дюпон во главе нескольких (по разным источникам, пяти или шести) батальонов вытеснил с сильной позиции 12-тысячный прусский отряд герцога Вюртембергского. Его действия удостоились высшей похвалы Наполеона, сказавшего, что и с 60 тысячами человек ещё подумал бы, атаковать ли эти позиции. В дальнейшем он хорошо себя проявил при Любеке, Морунгене и Браунсберге, но особо отличился в битве при Фридланде. Прямо на поле боя он получил от императора орден Почётного легиона и обещание маршальского жезла за следующий военный успех.

15 сентября 1807 года Дюпон был назначен главнокомандующим в Берлине, а 3 ноября — командующим 2-м обсервационным корпусом в Жиронде.

Испано-французская война

В конце 1807 года во главе своих войск Дюпон был направлен в Испанию. Поначалу его миссия развивалась успешно: 26 декабря 1807 года он вступил в Виторию, 12 апреля 1808 года в Вальядолид, 24 апреля в Толедо, 2 июня — в Андухар. Затем колона Дюпона направилась вглубь Испании. Форсировав Сьерра-Морену, 7 июня он занял Кордову, отдав её на разграбление своим солдатам. Мародёрство и изнасилования продолжались несколько дней, сопровождаясь осквернением святых мест, что привело к народному возмущению и началу антифранцузского восстания по всей Испании.

7 июня 1808 года Дюпон нанес поражение испанцам при Альколеа, но, узнав о поражении французов при Кадисе, принял решение оставить Кордову. В ходе отступления через Сьерра-Морену к войскам Дюпона присоединились шеститысячный отряд генерала Веделя и четыре тысячи солдат Гобера, после чего под его началом оказались 22 тысячи человек, однако состав этой армии был разношёрстным и она в значительной степени состояла из необстрелянных новобранцев. С этими силами Дюпон намеревался двинуться в сторону Мадрида, но у Андухара получил приказ остановиться. После победы маршала Бессьера при Медина-де-Риосеко 14 июля 1808 года наступлению Дюпона на Андалусию Наполеоном была отведена решающая роль в испанской кампании.

Позиция, занимаемая армией Дюпона, была неудачной: перед ним был пересохший Гвадалквивир, а в тылу широкий горный проход Сьерра-Морены. Когда связь с Мадридом оказалась под угрозой, Дюпон приказал отступать, оставив Веделя прикрывать проход, но скорость его продвижения была низкой из-за большого обоза, в котором находилось около 1200 больных и раненых. В итоге Дюпон оказался в окружении 35-тысячной испанской армии Кастаньоса. Попытки соединиться с Веделем успеха не принесли, и тот со своей частью войск отошёл к Мадриду. В ходе боевых действий Гобер погиб, а сам Дюпон был серьёзно ранен. После того, как дезертировала входившая в его колонну швейцарская бригада, 21 июля Дюпон капитулировал практически без всяких условий, в обмен только на репатриацию во Францию. Единственным поставленным им условием было сохранение обоза, что дало повод в дальнейшем обвинить его в желании сохранить награбленное. Старшие офицеры были отпущены под честное слово, но прочие пленные были отправлены в Кадис, а оттуда, в нарушение условий капитуляции, на остров Кабреру. На протесты французов был получен ответ, что они не могут рассчитывать на снисхождение после своего поведения в Кордове. Из всех сдавшихся солдат Дюпона за шесть последующих лет в живых остались только 3 тысячи человек. Те, кто выжил в тяжёлых условиях, вернулись во Францию лишь в июле 1814 года.

Наполеон, узнавший о капитуляции, был в ярости и отдал приказ о расстреле Дюпона, которому незадолго до этого пожаловал графский титул. Приказ был отменён, когда стало известно о том, что в обозе, на сохранении которого настаивал Дюпон, было не награбленное добро, а больные и раненые. 5 сентября 1808 года Дюпон был перевезен в Кадис, а 21 сентября — в Тулон. По возвращении во Францию он был 15 ноября 1808 года доставлен в Париж и предан военному суду. Он был признан виновным, лишен чинов, титула, мундира и пенсии, его имя было вычеркнуто из списков кавалеров ордена Почётного легиона, имущество конфисковано, а сам он заключён в тюрьму, где находился вплоть до отречения Наполеона. Впоследствии, уже на острове Святой Елены, Наполеон признавал, что поражение Дюпона было скорее военной неудачей, нежели преступлением.

Дальнейшая судьба (1814—1840 годы)

После низложения Наполеона Дюпон был освобождён из тюрьмы и 3 апреля 1814 года был назначен военным министром в составе Временного правительства. Когда был создан кабинет министров Людовика XVIII, за Дюпоном, приветствовавшим возвращение Бурбонов, был сохранён этот пост. Тем не менее ввиду крайне низкой популярности Дюпона в армии, где он считался виновным за гибель солдат в Испании, и протестов, связанных с этим назначением, король уволил его с поста министра в начале декабря того же года. При увольнении Дюпон был произведён в командоры ордена Святого Людовика и получил под своё начало 22-ю дивизию. После получения известий о высадке Наполеона во Франции Дюпон был направлен командовать войсками на Луаре. 3 апреля 1815 года он был уволен с этого поста Наполеоном, а после повторного возвращения Бурбонов вновь принял командование 22-й дивизией. 9 сентября 1815 года он был назначен государственным министром и членом личного королевского совета.

С 10 января 1816 года Дюпон возглавлял 4-й военный округ в Type. В 1816—1830 годах он был депутатом Палаты представителей в парламенте. После победы Июльской революции 1830 года Дюпон был лишён всех постов и в 1832 году окончательно вышел в отставку. Умер Пьер-Антуан Дюпон в 1840 году.

Воинские звания

• Младший лейтенант (21 июля 1791 года, утверждён в звании 15 сентября 1791 года);
• Капитан (12 января 1792 года);
• Подполковник (18 сентября 1792 года, утверждён в звании 8 марта 1793 года);
• Полковник (16 апреля 1793 года, утверждён в звании 15 мая 1795 года);
• Бригадный генерал (26 августа 1793 года, утверждён в звании 31 октября 1795 года);
• Дивизионный генерал (2 мая 1797 года).

Титулы

• Граф Дюпон и Империи (фр. comte Dupont et de l'Empire; декрет от 19 марта 1808 года, патент подтверждён 24 июня 1808 года в Байонне)

Награды

• Кавалер ордена Святого Людовика (10 июня 1792 года);
• Легионер ордена Почётного легиона (11 декабря 1803 года);
• Великий офицер ордена Почётного легиона (14 июня 1804 года);
• Знак Большого Орла ордена Почётного легиона (11 июля 1807 года);
• Командор ордена Святого Людовика (6 декабря 1814 года).

Литературные труды

• «Свобода» (поэма, 1799)
• «Каталина, или Друзья-соперники» (поэма)
• «Искусство войны» (поэма в 10 песнях)
• Переводы Горация и других авторов

Литература

1. Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М.: Центрполиграф, 2000. С.183,253,309

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_d/dyupon_del_etan.html Биография генерала Дюпона в словаре К. А. Залесского]
• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915. — С. 264—265.

Отрывок, характеризующий Дюпон де л’Этан, Пьер-Антуан

– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».