Пьяцца-дель-Пополо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Пьяцца дель Пополо (итал. Piazza del Popolo — «Народная площадь»[1]) — площадь в Риме, от которой лучами расходятся на юг улицы Корсо (ведёт на пьяцца Венеция), Бабуино (на пьяцца ди Спанья) и Рипетта (на мавзолей Августа). Углы между улицами занимают весьма схожие по своему облику церкви-пропилеи Санта-Мария-деи-Мираколи (1681) и Санта-Мария-ин-Монтесанто (1679). На север же (в сторону Римини) уходит древняя Фламиниева дорога, по которой на протяжении столетий прибывала в Рим основная масса путников.

В своём нынешнем виде Пьяццу-дель-Пополо разбил в 1811-22 гг. архитектор Джузеппе Валадье (англ.). Он соединил площадь Наполеоновой лестницей со склоном холма Пинчио, на котором простираются сады виллы Боргезе. Посредине площади возвышается 36-метровый египетский обелиск, надписи на котором восхваляют деяния фараона Рамзеса II. Этот обелиск был перенесён из Гелиополя в Рим по прихоти Октавиана Августа в 10 г. до н. э. На протяжении столетий он стоял в Большом цирке, а к северным воротам Рима был перенесён по указанию папы Сикста V в 1589 году. Помимо обелиска площадь украшают четыре фонтана. Исторически (до 1826 года) Пьяцца-дель-Пополо являлась местом публичных казней. В настоящее время площадь закрыта для автомобильного движения.

Напишите отзыв о статье "Пьяцца-дель-Пополо"



Примечания

  1. В действительности название площади происходит от церкви Санта-Мария дель Пополо, так названной из-за прежде росших здесь тополей. Слова «тополь» и «народ» являются в латинском языке омонимами

Ссылки

Координаты: 41°54′38″ с. ш. 12°28′35″ в. д. / 41.91056° с. ш. 12.47639° в. д. / 41.91056; 12.47639 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.91056&mlon=12.47639&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Пьяцца-дель-Пополо

Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.