Пэн Дэхуай

Пэн Дэхуай
彭德怀
Прозвище	Шичуань
Дата рождения	24 октября 1898(1898-10-24)
Место рождения	Шисян, уезд Сяньтань, Хунань
Дата смерти	29 ноября 1974(1974-11-29) (76 лет)
Принадлежность	НРА Красная армия Китая НОАК
Род войск	сухопутные войска
Годы службы	1916—1959
Звание	Маршал КНР
Командовал	Министр обороны КНР
Сражения/войны	Северный поход Пинцзянское восстание (июль 1928) Великий поход китайских коммунистов Японо-китайская война (1937—1945) Корейская война
Награды и премии

Пэн Дэхуай (кит. упр. 彭德怀, пиньинь: Péng Déhuái; 24 октября 1898 — 29 ноября 1974) — государственный и военный деятель КНР, заместитель премьера Госсовета КНР и министр обороны КНР (1954—1959), маршал КНР (1955).

Известен своей критикой Мао Цзэдуна и проводимой им политики «большого скачка».

Детство и юность

Пэн Дэхуай родился 24 октября 1898 года в большой крестьянской семье (по его собственному утверждению, обедневших середняков) в деревне Шисян уезда Сяньтань провинции Хунань. В 6 лет мальчик был отдан в частную школу традиционного китайского типа, где изучал древние конфуцианские книги. Когда ему было 8 лет, умерла его мать, заболел отец — семья не смогла платить за обучение и учёбу пришлось бросить. В 10 лет, когда семья окончательно обнищала, Пэн был вынужден нищенствовать, затем подрабатывал пастушком, продавал нарубленный хворост, ловил рыбу и носил уголь на продажу. В 13 лет юноша ушёл из дому работать на угольные копи, где был вынужден работать по 12-13 часов в сутки. Потрудившись на шахте два года, Пэн получил только одну годовую зарплату, поскольку владелец копей обанкротился и сбежал. Следующие два года юноша проработал на строительстве дамбы, где вновь столкнулся с непомерно тяжёлой эксплуатацией рабочих, за счёт которой наживалось руководство строительства. Трудности, выпавшие на долю юноши в эти годы, закалили его и способствовали формированию твёрдого характера.

Тяжелейшее положение в семье и обстановка в стране привели его к мысли о необходимости пойти на военную службу. В марте 1916 года, не достигнув 18 лет, Пэн вступил в хунань-гуансийскую армию. В июле 1918 года он был отправлен для сбора информации об обстановке в армии бэйянских милитаристов в Чаншу. После успешного выполнения задания Пэн был всё же схвачен и полгода провёл под стражей, претерпевая регулярные допросы и пытки. Спустя шесть месяцев, не добившись от арестанта никаких компрометирующих сведений и показаний, милитаристы отпустили Пэна.

Летом 1922 года друзья Пэн Дэхуая уговорили его вместе с ними поступить учиться на офицерские курсы в Хунани. Среди предметов, которые там преподавались, главными считались тактика, топография, фортификация, вооружение и боевая техника. Несмотря на то, что занятия были на удивление неинтересными для юноши, за год он успешно окончил курсы, а после их окончания вернулся в Национально-революционную армию вначале в качестве командира роты, затем с мая 1926 года стал командиром батальона, а с октября 1927 года — командиром полка. К этому времени Дэхуай уже был знаком с идеями Сунь Ятсена и полностью их поддерживал, в частности, его «три народных принципа».

Не являясь членом гоминьдана, Пэн принимал участие в Северном походе НРА, однако после контрреволюционного переворота Чан Кайши окончательно разочаровался в риторике Национальной Народной партии и перешёл на коммунистические позиции. На тот момент и в последующие годы он имел крайне скудные представления о коммунистической идеологии и являлся скорее рядовым повстанцем, которому коммунистическая пропаганда дала веру в улучшении жизни трудящихся, чем по-настоящему образованным коммунистом, осуществляющим руководство партией.

КПК

В начале 1928 года Пэн Дэхуай вступил в Коммунистическую партию Китая, члены которой уже давно наблюдали за деятельностью молодого военачальника, не скрывающего симпатии коммунистическим идеям. В июле 1928 года Пэн Дэхуай возглавил восстание в Пинцзяне. В результате победы восстания было образовано советское правительство рабочих, крестьян и солдат, а также сформирован 5-й корпус рабоче-крестьянской Красной армии, командиром которого и стал Пэн Дэхуай. В конце 1928 года главные силы 5-го корпуса перебазировались в Цзинганшань, где соединились с 4-м корпусом, возглавляемым Чжу Дэ и Мао Цзэдуном. В эти годы Пэн проявил себя как талантливый военачальник, искусный тактик: он принимал участие в разработке и осуществлении операций по отражению карательных походов Чан Кайши, принимал участие в Великом походе, в ходе которого руководил многими важными операциями и боями. Во время Великого похода проявились и первые разногласия между Дэхуаем и Мао Цзэдуном, хотя в борьбе против линии Чжан Готао и Ван Мина Шичуань^{[уточнить]} поддержал Мао.

В годы войны с Японией Пэн Дэхуай стал заместителем командующего 8-й армией, исполняющим обязанности секретаря Северокитайского бюро ЦК КПК.

После образования КНР в 1949 году Пэн Дэхуай становится членом Центрального народного правительства, заместителем председателя Народно-революционного военного совета, первым секретарём Северо-Западного бюро ЦК КПК, председателем Военно-административного совета Северо-Западного Китая, заместителем председателя Военного совета ЦК КПК.

Во время Корейской войны 8 октября 1950 года Пэн Дэхуай был назначен командующим частями китайских народных добровольцев, сражавшихся на корейском фронте. Пэн Дэхуай был награждён орденом «Национальный флаг» 1-й степени и званием Героя КНДР. По возвращении на родину Пэн Дэхуай посвятил себя оборонному и хозяйственному строительству. В начале 1954 года он был вновь избран членом Политбюро ЦК КПК, а 26 сентября назначен министром обороны КНР и одновременно заместителем премьера Госсовета КНР. Через год ему было присвоено воинское звание маршала КНР. По инициативе Пэн Дэхуая в НОАК была проведена реформа: установлена обязательность воинской службы, введена новая военная форма, назначено жалованье для профессиональных военных, установлено 18 воинских званий, введены регулярное обучение и строгая воинская дисциплина.

Пэн Дэхуай в советско-китайских отношениях

Встреча Пэн Дэхуая в Хабаровске. С советским школьником.	Пэн Дэхуай, маршал Е Цзяньин, Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев и Председатель Совета Министров СССР маршал Н. А. Булганин	Встреча Пэн Дэхуая с министром обороны СССР Р. Я. Малиновским. Москва, 1957 год

На VIII съезде КПК в 1956 году Пэн Дэхуай выступил с докладом о проблемах военного строительства. Он был недоволен культом личности в Китае и откровенно высказался об этом на съезде, поддержав предложение об исключении из Устава КПК «идей Мао Цзэдуна» как теоретической основы партии. Пэн Дэхуай требовал прекратить демонстрацию портретов Мао Цзэдуна и восхваление его в песнях, был против того, чтобы военнослужащие в своей присяге клялись в верности Мао.

Ли Чжисуй, личный врач Мао Цзэдуна, утверждал, что Пэн Дэхуай, известный своей прямотой, дважды критиковал Мао за его любовные похождения с танцовщицами танцевального ансамбля при корпусе его личной гвардии.

«Пэн был одним из самых порядочных и честных членов политбюро и, пожалуй, единственным, кто постоянно критиковал Мао. Пэн заявил, что Мао ведет себя как император и содержит около трех тысяч наложниц. Кроме того он обвинил Ло Жуйцина и Ван Дунсина в том, что они во всем потакают капризам вождя. В результате танцевальный ансамбль распустили…».

Он запретил воздвигать бронзовую статую Мао в Пекинском военном музее. Всё это позже, в годы «культурной революции», будет использовано как «доказательство» контрреволюционной деятельности Дэхуая.

В 1957 году маршал больше месяца (с 2 ноября по 3 декабря) провел в СССР с официальным визитом. После этого Пэн Дэхуай последний раз посетил Советский Союз 2 — 5 июня 1959 года, когда через Москву возвращался в Пекин из поездки по странам Восточной Европы.

Критика Мао Цзэдуна

В 1958 году Пэн Дэхуай совершил поездку по стране и увидел катастрофические последствия политики «Большого Скачка». Обнадеженный заявлениями Мао о необходимости критики деятельности КПК, он решил выступить с осуждением политики «коммунизации» деревни, завышения показателей массовой выплавки стали в кустарных печах — однако не собирался делать этого публично. В июне 1959, после нескольких неудачных попыток личного разговора с Председателем, он подал письмо с разъяснением своей критической позиции. Мао предал дело огласке: 17 июня оно было распространено среди делегатов Лушаньского пленума КПК, на котором Чжан Вэньтянь выступил с речью в поддержку Пэна. Свою поддержку выявили ещё два члена Политбюро, Ли Сяньнянь и Чэнь И; ряд других участников заняли выжидательную позицию. Мао обрушился на Пэн Дэхуая с критикой, заявив, что его позиция ошибочна, а критика не конструктивна.

Ситуация усугубилась тем, что Пэн и Чжан недавно вернулись из поездки по Восточной Европе, с посещением Москвы. В неделю появления злосчастного письма Хрущев выступил с публичным осуждением политики Большого Скачка, а шестью неделями раньше русские уведомили Пекин о расторжении договора о ядерных технологиях.

Таким образом Пэн Дэхуай получил обвинение в «военном заговоре» против центральной линии партии. Благодаря безупречной репутации он не был лишен места в Политбюро, однако должность министра обороны была передана Линь Бяо. Заседания Политбюро Пэн больше ни разу не посещал. Ему пришлось переехать в западный пригород Пекина, где его поместили в полуразрушенном домике У Саньгуя, имя которого являлось символом национального предательства. Там, находясь практически под домашним арестом, Пэн Дэхуай прожил почти шесть лет. Его жена Пу Аньсю приезжала к нему только по воскресеньям (на неё оказывали давление и требовали, чтобы она подала на развод). Пэн Дэхуай передал в ЦК свою маршальскую форму, свои награды и ордена. Чтобы не терять времени зря, Пэн Дэхуай занялся самообразованием; по его просьбе с ним занимались на дому два преподавателя Центральной партийной школы — по философии и политэкономии.

Осенью 1965 года первый секретарь Пекинского горкома КПК Пэн Чжэнь встретился с Пэн Дэхуаем и передал ему предложение Мао Цзэдуна поехать на юго-запад страны, чтобы руководить строительством военных сооружений. Пэн Дэхуай не согласился, сославшись на то, что давно оторвался от армии и ничего не понимает в военном строительстве, и попросил в письме Мао Цзэдуну, чтобы его послали работать в деревню, где он станет простым крестьянином. 23 сентября 1965 года Мао Цзэдун вызвал Пэн Дэхуая к себе и в личной беседе уговорил его всё-таки согласиться на предложенную работу.

Расправа с Пэн Дэхуаем

В ходе культурной революции в конце 1966 года хунвэйбины из «специальных отрядов по поимке Пэн Дэхуая» (они ссылались на указания Цзян Цин и Ци Бэньюя) ночью ворвались в дом маршала, связали его и увели. 27 декабря 1966 года его на поезде в сопровождении хунвэйбинов доставили в Пекин, где он был заключён в тюрьму. Начались надругательства и пытки. 1 января 1967 года Пэн Дэхуай написал последнее в своей жизни письмо Мао Цзэдуну. В апреле 1967 года Пэн Дэхуай был переведён в тюрьму НОАК на окраине Пекина, где его более 130 раз подвергали допросам, пыткам и истязаниям; хунвэйбины водили его на «Митинги борьбы с Пэн Дэхуаем», где публично избивали. Надругательствам, избиениям и оскорблениям подверглась также и его жена Пу Аньсю, которая была арестована хунвэйбинами, а затем направлена в «исправительно-трудовой лагерь», где находилась до 1975 года. В 1973 году у него было обнаружено раковое заболевание, и он был переведён в тюремный госпиталь. В 1974 году, несмотря на сделанную операцию, болезнь обострилась и 29 ноября того же года он скончался. На его похоронах не было ни души. Прах Пэн Дэхуая после сожжения был тайно отправлен в урне в Сычуань, с изменёнными личными данными.

Пэн Дэхуай был посмертно реабилитирован в 1978 году на III пленуме ЦК КПК 11-го созыва.

Воспоминания современников

«Пэн Дэхуай произвел на меня очень хорошее впечатление. Пожилой уравновешенный человек, он в разговоре был прям и откровенен, избегал парадных слов и многословия вообще, чем грешили некоторые другие китайский партийные и военные руководители. Пэн Дэхуай командовал войсками китайских добровольцев в Корее… Он рассказал, как его добровольцы воевали с американцами в горах Северной Кореи».

— Дважды Герой Советского Союза генерал армии А.П. Белобородов. Прорыв на Харбин. - М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1982. С.203.

Литература

• Мемуары маршала / перевод с китайского А. В. Панцова, В. Н. Усова и К. В. Шевелева; предисловие В. Н. Усова; под редакцией М. Л. Титаренко. — М., «Воениздат», 1988. — ISBN 5-203-00153-7
• Титов А. С. Пэн Дэхуай — герой китайской революции // Проблемы Дальнего Востока — 1978 — № 1

Ссылки

• [www.maoism.ru/library/anti-Peng_Dehuai.htm Решение VIII пленума ЦК КПК 8-го созыва об антипартийной группировке, возглавляемой Пэн Дэхуаем (фрагмент)]

Отрывок, характеризующий Пэн Дэхуай

Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.