Пюсель, Жан
Жан Пюсель | |
фр. Jean Pucelle | |
Дата рождения: |
около 1300 |
---|---|
Дата смерти: | |
Подданство: | |
Жанр: | |
Учёба: | |
Стиль: |
гризайль, миниатюра |
Работы на Викискладе |
Жан Пюсе́ль (фр. Jean Pucelle) — французский художник-миниатюрист, который упоминается в документах с 1319 по 1335 годы.
Биография и творчество
Жана Пюселя считают мастером, заложившим основы французской национальной живописи. Его имя было введено в научный обиход в конце XIX века, когда французский учёный, знаток средневековых рукописей Леопольд Делиль, изучая «Бельвильский бревиарий» (Париж, Национальная библиотека), обнаружил надпись, в которой Пюсель упоминается как глава мастерской по изготовлению манускриптов. В другом случае имя Пюселя вместе с именами двух его коллег, было найдено в краткой надписи, сделанной в Библии, которую переписал английский копиист Роберт Биллинг («Библия Роберта де Биллинга», Национальная Библиотека, Париж). Кроме этого было обнаружено, что Жан Пюсель фигурирует в инвентарной описи герцога Беррийского, как автор «Часослова Жанны д’Эврё» «с чёрно-белыми картинками, предназначенными для проповедников» (Музей Метрополитен, Нью-Йорк). Интересно, что этот «Часослов» фигурирует в герцогской описи как «Часослов Пюселя». Подобное обозначение в описи было далеко от принятой в то время практики классификации книг в королевских библиотеках и может рассматриваться как величайшее посвящение, своеобразная акколада. Миниатюры трёх перечисленных рукописей стали фундаментом для изучения творчества художника. В дальнейшем имя Жана Пюселя было обнаружено в налоговых отчётах и иных документах.
Точная дата рождения художника неизвестна; вероятно, он родился около 1300 года. Исходя из стилистических особенностей его миниатюр, учёные предположили, что, до того как Пюсель стал самостоятельным художником, приблизительно в 1315-1320 годах он прошёл обучение у Мастера Оноре из Амьена, художественное ателье которого располагалось на той же улице Эренбурк, на которой впоследствии открыл свою мастерскую и Пюсель. С другой стороны, в миниатюрах художника обнаруживается явная связь с произведениями Дуччо и Джотто, поэтому возникла гипотеза (документально не подтверждённая), что приблизительно в 1320 году он мог побывать в Италии и познакомиться с современными достижениями сиенской и флорентийской живописных школ. К периоду между 1319 и 1324 годами относится самое первое упоминание Пюселя, обнаруженное в архивных документах; в нём сообщается о передаче денег за выполнение эскиза печати для братства госпиталя Сен Жак о Пелерин в Париже, то есть к этому времени он уже имел собственную мастерскую. В 1323-1326 годах Пюсель работал над «Бельвильским бревиарием». В 1327 году из его мастерской вышел манускрипт, известный сегодня как «Библия Роберта де Биллинга». К 1325—1328 годам относят создание «Часослова Жанны д’Эврё». В 1330—1335 годах Пюсель и его мастерская работали над манускриптом «Чудеса Нотр-Дам» (Национальная библиотека, Париж). Творческая жизнь мастера была успешной, полной открытий, но непродолжительной — он скончался в 1335 году.
С именем Жана Пюселя связан новый этап в развитии французской миниатюры. Он был выразителем чисто французского духа — тонкого, лёгкого и ироничного. Его миниатюры полны новыми прочтениями старых сюжетов, а поля страниц разрисованы гротесками, получившими название «дролери» (от фр. droler — забавлять). В этих «дополнениях» к главному сюжету страницы можно видеть затейливые фантазии и иронию, когда человеческое тело заканчивается, например, рыбьим хвостом, а из под монашеского плаща выглядывают козлиные копыта или птичьи лапы.
Известный французский учёный Андре Шастель выделяет три стилистические особенности, которые отличают миниатюры Пюселя от предыдущей французской живописи и важны для понимания сути творчества художника. Во-первых, это пластическая моделировка фигур. Независимо от того, выполнены они в гризайле или полихромны, фигуры в его миниатюрах похожи на статуи, освещенные ярким светом, а не на плоские силуэты, размещённые на раскрашенном заднике, как это было в предшествующей живописи. Удивляет свобода, с которой он поворачивает фигуры в самых разных ракурсах. Несомненно, это свидетельство знакомства с новейшими достижениями живописи, в частности, творчеством Дуччо и Джотто.
Во-вторых, это интуитивное (не научное, как во времена Ренессанса) чувство пространства, которое он старался воплотить в своих работах, (что, по мнению экспертов, также было инспирировано работами итальянцев). Попытку передачи пространственного объёма можно видеть, например, в миниатюре «Благовещение» из «Часослова Жанны д’Эврё», где фигуру Богоматери художник разместил в некоем подобии табернакля, постаравшись передать его глубину. Миниатюра почти полностью копирует подобный же сюжет из знаменитой «Маэсты» Дуччо. Исследователи отмечают, что Пюсель использовал в своей работе разные виды построения перспективы — обратную, осевую и некоторые элементы прямой. Чтобы лучше передать состояние световоздушной среды, обволакивающей фигуры, он сгущал тона в глубине интерьера, придавая ему более реальный вид.
В-третьих, это юмор, присущий многим его миниатюрам. На полях страниц пюселевских манускриптов размещается удивительный, забавный бестиарий, в котором переплетены самые разнообразные растения, насекомые, птицы и животные (в этих натуралистических рисунках животного мира учёные видят начало того «готического натурализма», который станет главной особенностью всей живописи северной Европы XIV—XV веков). Например, на листе из «Бельвильского бревиария» (лист 24, verso) можно видеть улитку, стрекозу, фазана, бабочку, пьющую нектар из цветка, и обезьянку, схватившую бабочку-красавку за крыло. Изображение стрекозы (demoiselle) на миниатюрах Пюселя, судя по всему, было чем-то вроде личной подписи художника, поскольку в ином значении слово «demoiselle» означает то же, что и слово «pucelle» — «служанка». Вероятно, так шутливо художник «подписывал» свои миниатюры. В его иронии, сопровождающей священные тексты, учёные видят зарождение и визуальное воплощение того свободомыслия, которое спустя века со всей полнотой выразится в эпохе Просвещения.
«Пюселевский стиль» несколько десятилетий (до 1380-х годов) доминировал на рынке французской миниатюры. Его последователи, такие как Жан Ленуар, Мастер Бокето, Мастер «Снадобья Фортуны» и др. не внесли никаких серьёзных новаций. Перемены стали происходить с появлением придворной «интернациональной готики», но и художники, работавшие в этой новой манере, использовали многое из богатого наследия Пюселя (в частности, дроллери), в связи с чем его считают одним из отцов-основателей этого стиля.
Основные произведения
«Бельвильский бревиарий» был заказан приблизительно в 1323—1326 годах неизвестным доминиканским конвентом и предназначался для Жанны Бельвильской, супруги Оливье де Клиссона. У манускрипта богатая история. 15 лет спустя после своего создания бревиарий принадлежал Жанне Бельвильской; в 1380 году был в коллекции французского короля Карла V (1364—1380), затем, у его сына Карла VI (1380—1422), который подарил его своему зятю, английскому королю Ричарду II. Далее, английский король Генрих IV подарил бревиарий герцогу Жану Беррийскому (1340—1416), который передал его своей племяннице Марии Французской, монахине в Пуасси. У монахинь Пуасси книга находилась до 1559 года. В бревиарии в сумме 876 листов (два тома: 1-й — 446 листов — собрание летних молитв, 2-й том 430 листов — собрание зимних молитв), каждый лист размером 240×170 мм. Текст написан на латыни. В тексте содержится сообщение о том, что манускрипт изготовлен в мастерской Пюселя, которому ассистировали Жаке Маси, Ансьё де Сенс и Жан Шеврие. Бревиарий представляет собой совершенно новое слово в художественном оформлении рукописей; в нём удивительная гармония текста, орнаментов и миниатюрных иллюстраций. Колористическое богатство миниатюр свидетельствует о том, что в мастерской Пюселя были собраны великолепные помощники. Хранится в Национальной библиотеке, Париж.
«Часослов Жанны д’Эврё» вероятно был заказан французским королём Карлом IV для своей супруги Жанны д’Эврё (ок. 1310—1371) по случаю свадьбы, либо коронации. После смерти Жанны в 1371 году манускрипт перешёл к королю Карлу V, затем к его брату, герцогу Жану Беррийскому (1340—1416), в библиотеке которого он отмечен в 1401 году. Впоследствии часослов оказался у барона Луи-Жюля дю Шателе, а в XIX веке в коллекции баронов Эдмонда и Альфонса Ротшильдов. В 1954 году барон Морис де Ротшильд продал часослов Музею Метрополитен, Нью-Йорк, где он хранится до сих пор. В манускрипте 209 листов размером 94×64 мм, текст на латыни, 25 миниатюр во всю страницу и около 700 мелких маргинальных фигурок на полях листов. Миниатюры выполнены в технике гризайля, с которой Пюсель, вероятно, познакомился во время поездки в Италию. Эксперты считают, что это единственный манускрипт выполненный Жаном Пюселем лично, без помощников. Миниатюры часослова делятся на три цикла; два первых посвящены страстям Христовым, третий — девяти эпизодам из жития короля Людовика Святого, который был канонизирован в 1297 году и страстно почитался при французском дворе. Применение разных оттенков серого при почти полном отсутствии красок учёные считают не склонностью художника к аскетизму, но разновидностью утончённого украшения, своеобразным шиком. Так же как в «Бельвильском бревиарии», в миниатюрах часослова видны итальянское влияние и благочестивость, а в маргиналиях — французская раскованность.
Третий манускрипт, с точно установленным авторством мастерской Пюселя — «Библия Роберта де Биллинга» (1327, Национальная библиотека, Париж, MS. Lat. 11935). Миниатюры этой рукописи более консервативны, в них нет той искромётности и изобретательности, которые можно видеть в двух лучших произведениях Пюселя. Возможно это связано с предпочтениями заказчика или с тем, что миниатюры выполняли два его помощника (Пюсель был главой, директором, ответственным за весь проект, за его дизайн, и за финансирование). Манускрипт «Чудеса Нотр-Дам» (1330—1335, Национальная библиотека, Париж; Ms. Nv. Acq. Fr. 24541) приписан его мастерской по стилистическим характеристикам. Мера участия самого Пюселя в миниатюрах этих рукописей остаётся предметом дискуссий. Подобным же образом мастерской Жана Пюселя приписывают ещё ряд манускриптов: «Бревиарий Бланш Французской», «Часослов Жанны Савойской», «Часослов Иоланды Фландрской», «Часослов Жанны II Наваррской», однако миниатюры этих рукописей выполнены, скорее всего, не им самим, а в «стиле Пюселя», то есть, его помощниками или последователями.
- 2 Jean Pucelle. Belleville Breviary, 1323-26. Bibliotheque Nationale, Paris. (MS. Lat. 10484, folio 37 recto).jpg
Бельвильский бревиарий, том I, лист 37. Вверху: Испытание веры св. Петра, внизу: Самсон и Далила
- 3 Jean Pucelle. The Robert de Billing Bible. 1327 Bibliotheque Nationale, Paris (MS. Lat. 11935, fol.5).jpg
Библия Роберта де Биллинга, лист 5, Миниатюры из «Книги Бытия». Национальная библиотека, Париж
- 4 Jean Pucelle. Hours of Jeanne d'Evreux. 1325-28, Metropolitan Museum, New-York.jpg
Часослов Жанны д’Эврё, «Поцелуй Иуды» и «Благовещение». Сама Жанна д’Эврё изображена внизу на красном фоне часословом в руке. Музей Метрополитен, Нью-Йорк
- 5 Jean Pucelle Hours of Jeanne d'Evreux. 1325-28, Metropolitan Museum, New-York.jpg
Часослов Жанны д’Эврё, «Пьета» и «Бегство в Египет». Музей Метрополитен, Нью-Йорк
- 6 Jean Pucelle, Hours of Jeanne d'Evreux. 1325-28, Metropolitan Museum, New-York.jpg
Часослов Жанны д’Эврё, «Распятие» и «Поклонение волхвов». Музей Метрополитен, Нью-Йорк
- 8 Jean Pucelle, Hours of Jeanne d'Evreux. 1325-28, Metropolitan Museum, New-York.jpg
Часослов Жанны д’Эврё, Миниатюра из цикла Людовика Святого. Музей Метрополитен, Нью-Йорк
- 9 Workshop of Jean Pucelle. Annunciation. Miniature from Hours of Jeanne of Savoy. Musee Jacquemart Andree, Paris.jpg
Мастерская Пюселя. Благовещение. Миниатюра из Часослова Жанны Савойской. Музей Жакмар Андре, Париж
Библиография
- Э. Лайта, Ранняя французская живопись, Будапешт 1973, стр. 9, илл.2
- Воронина Т. С., Мальцева Н. Л., Стародубова В. В., Искусство Возрождения в Нидерландах, Франции, Англии. М. 1994 стр. 79-80
- Энциклопедический словарь живописи (под редакцией М. Лаклотта), М. 1997, стр. 786
- K. Morand. Jean Pucelle. Oxford, 1962
- F. Deuchler. «Jean Pucelle: Facts and Fictions.» The Metropolitan Museum of Art Bulletin, v. 29, no. 6 (February, 1971). pp. 253–256
- A. Chastel. French Art. Prehistory to the Middle Age. Flammarion. Paris-New-York, 1994 pp. 286–290
- Ingo F. Walther/Norbert Wolf. Codices illustres. The world’s most famous illuminated manuscripts 400 to 1600. Taschen 2005 pp. 206–211, 478—479
Напишите отзыв о статье "Пюсель, Жан"
Ссылки
- [www.oneonta.edu/faculty/farberas/arth/arth214_folder/jeanne_d_evreux.html Краткий искусствоведческий анализ Часослова Жанны д’Эврё] (англ.). ART at the State University of New York, College at Oneonta. Проверено 8 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FyF9twh1 Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
Отрывок, характеризующий Пюсель, Жан
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.
Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.