Пянда

Пянда

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Пянда (Пенда) — русский землепроходец, открывший в 1623 году реку Лену.

Происхождение

Сведений о личности Пянды имеется очень мало. Его записи («скаски») не сохранились, а вся информация о нём собрана в середине XVIII века историком Г. Миллером. Неизвестно ни его настоящее имя, ни места рождения и смерти, ни судьба до и после путешествия на Лену. Наиболее вероятно, что Пянду звали Демидом Софоновичем. По другой версии — Пантелеем Демидовичем. Вероятно он происходил из поморов.

Открытие Лены

В 1619 году Пянда прибыл из Енисейска в Мангазею. Там он собрал группу в 40 человек и пошёл с ними в Туруханск для скупки пушнины. В то время до русских промышленников в Туруханске от тунгусов стали доходить сведения о большой и богатой пушным зверем реке (Елюенэ) к востоку от Енисея.

Руководствуясь этими сведениями, в 1620 году Пянда с товарищами выдвинулись на стругах вверх по Нижней Тунгуске. На ней они провели 2 года, торгуя с местным населением и зимуя в специально построенных зимовьях. От эвенков Пянда узнал, что рядом с его последним зимовьем на берегу Нижней Тунгуски протекает другая крупная река. Весной 1623 года их отряд перешёл Чечуйский волок и достиг реки Лены в районе современного Киренска. Оттуда Пянда начал сплав вниз по реке. Он доплыл до района современного Якутска, где ознакомился с бытом кангаласских якутов, и повернул назад. Вверх по Лене землепроходцы поднялись до района Жигалово, а оттуда перешли на Ангару, по которой спустились в Енисейск.

За время своего путешествия Пянда преодолел более 8 тыс. км ранее не известных речных путей, открыл реку Лену и удобный путь на неё. Всё это стало важными предпосылками для дальнейшего продвижения русских землепроходцев на восток.

Литература

• Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий. — М.: Просвещение, 1983. — Т. 2. — С. 268-271.
• Миллер Г. Ф. История Сибири. — М.: Издат. фирма «Восточная литература», 2000. — Т. II. — 796 с.
• Никитин Н. И. Сибирская эпопея XVII века. Начало освоения Сибири русскими людьми. — М.: Наука, 1987. — 176 с. — Серия «Страницы истории нашей Родины».
• Никитин Н. И. Освоение Сибири в XVII веке. — М.: Просвещение, 1990. — 144 с.: ил. — ISBN 5-09-002832-X

Ссылки

• [www.arktika-antarktida.ru/sever/pyanda.shtml Пянда Пантелей Демидович]
• [www.emaproject.com/north_article.html?q=%D0%9F%D1%8F%D0%BD%D0%B4%D0%B0%20%D0%9F.%D0%94. ПЯНДА П. Д.]

Отрывок, характеризующий Пянда

Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.