Пярт, Арво Августович
Поделись знанием:
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
| Арво Пярт | |||
 | |||
| Основная информация | |||
|---|---|---|---|
| Имя при рождении |
А́рво Пярт | ||
| Дата рождения |
11 сентября 1935 (88 лет) | ||
| Место рождения | |||
| Страна | |||
| Профессии | |||
| Награды |
| ||
А́рво Августович Пярт (эст. Arvo Pärt; 11 сентября 1935, Пайде, Эстония) — эстонский композитор, живёт в Берлине и Таллине.
Содержание
Биография
Родился в городе Пайде (эст. Paide) 11 сентября 1935 года. Окончил Таллинское музыкальное училище. В 1963 году окончил Таллинскую консерваторию по классу композиции у Х. Эллера. В 1958—1967 годах работал звукорежиссёром на Эстонском радио, писал музыку для кино.
С 1964 года Пярт впервые использовал в своих произведениях технику коллажа. В первой половине 1970-х годов, после православного крещения[1], писал мало, будучи занят поисками нового (собственного) стиля. Изучал старинную (преимущественно католическую) музыку — cantus planus, средневековый мотет, франко-фламандскую полифонию, что нашло отражение в ряде сочинений. После перерыва, в 1976 году вернулся к активной творческой деятельности. Так как его жена Нора была еврейского происхождения[2][3], в 1980 году Пярту с семьёй удалось эмигрировать из СССР по израильской визе[4][5]. Жил сначала в Вене, где подписал договор с крупным нотным издательством «Universal Edition», а в 1980 году переехал в Берлин, где (попеременно с Таллином) живёт и работает поныне.
Творчество
При том что Пярт экспериментировал в различных техниках и стилевых моделях, среди которых изоритмия («Modus»)[6], минимализм («Fratres»), серийность («Trivium»), неоклассицизм и коллаж («Коллаж на тему BACH»), сонорика («Если бы Бах разводил пчёл») и т. д., он не примкнул ни к одной из авангардных школ и в целом не поддержал радикализм, характерный для эстетики музыкального авангарда XX в.
Собственный стиль композитор определяет (начиная с 1976 г.) метафорически — как tintinnabuli (букв. «колокольчики»; подразумеваются небольшие церковные колокола с характерными «призвуками»)[7]. О музыке в этом стиле сам Пярт говорил:
Каждая фраза дышит самостоятельно. Её внутренняя боль и снятие этой боли, неразрывно связанные, и образуют дыхание <…> [В паузах нужно] научиться слушать тишину, уметь прочувствовать вибрацию каждого звука, его дление и переход в другой звук, весомость этого шага <…> Нельзя торопиться. Надо взвешивать каждый шаг от одной точки до другой на нотной бумаге. Надо, чтобы шаг был совершен только после того, как ты пропустил все возможные ноты через своё «чистилище». Тогда звук, претерпевший до конца все испытания, будет истинным.[8]
Музыку Пярта иногда относят к стилевому направлению «новой простоты» (нем. neue Einfachheit, англ. New Simplicity), а также называют «сакральным минимализмом» и «новой благозвучной музыкой». «Простой» в зрелой музыке Пярта считается гармония (расширенная тональность с ясно ощущаемой опорой на трезвучие, скупо украшенное мягкими «призвуками», то есть дополнительными конструктивными элементами вертикали), ритм (неоднократно повторяемые ритмоформулы, т.наз. «паттерны»), силлабический распев текста, прозрачная гомофонная фактура (нередко — контурное двухголосие) и т. д.
Авторские переложения и редакции
На протяжении жизни Пярт неоднократно редактировал собственную музыку. Наиболее часто редакция Пярта представляла собой переложение своего сочинения для иного (по сравнению с первоначальным) инструмента либо состава инструментов. Так, «Сумма», написанная первоначально (1977) как хоровое сочинение на текст католического Credo, было переложена в том же году дважды — для квартета продольных флейт и для гитарного дуэта, в 1991 — для струнного квартета и струнного оркестра, а в 2009 — для квартета саксофонов. «Зеркало в зеркале», написанное в 1978 для органа, в тот же год было переписано 9 (девять!) раз для разных составов. Рекордсмен по числу редакций — раннее сочинение «Fratres» (1977), которое претерпело 16 редакций (последняя, 2008 г. — для альта, струнного оркестра и ударных).
По утверждению архиепископа Илариона (Алфеева), на творческое и личное мировоззрение Пярта значительно повлияло общение с архимандритом Софронием (Сахаровым), учеником и биографом преподобного Силуана[9].
В ответ на убийство в России журналистки Анны Политковской Пярт объявил, что все его работы, написанные в 2006—2007 годах, будут посвящены её памяти (впрочем, по крайней мере, одно из сочинений тех лет посвящено памяти другого человека, писателя и президента Эстонии Леннарта Мери). Написанную в 2008 году симфонию № 4 «Лос Анджелес» Пярт посвятил Михаилу Ходорковскому и «всем остальным бесправным узникам в России»[10].
Признание
Музыка Пярта использовалась в российском кино, в том числе в фильмах «Покаяние» и «Изгнание», в документальных фильмах «Русский заповедник» и «Гении и злодеи».
За своё творчество композитор удостоен (негосударственных) наград и почётных званий. Доктор honoris causa Музыкальной академии Таллина и университета Тарту ((год присуждения?)). Почётный член Королевской шведской музыкальной академии ((год присуждения?)). Почётный член Американской академии искусств и литературы (1996). Премия «Грэмми» в категории «лучшее современное произведение» за сочинение «Покаянный канон» (год присуждения?). Лауреат датской музыкальной премии Леони Соннинг (Копенгаген, 2008). Почётный доктор музыки Сент-Эндрюсского университета (2010) и Оксфорда (2016). Консультант Папского совета по культуре (2011). В сентябре 2013 Патриархом Константинопольским Варфоломеем Арво Пярту присвоен титул архонта.
Список сочинений (выборка)
Для голосов и оркестра
- Наш сад («Meie aed»), кантата для детского хора и оркестра (1959/2003)
- Credo[11] для фортепиано, хора и оркестра (1968)
- Песня пилигрима (нем. Wallfahrtslied), для тенора или баритона и струнного оркестра (1984/2000)
- Te Deum[12] для хора, струнного оркестра и магнитофонной записи (1984-5, ред. 1992)
- Берлинская месса, для хора и органа или струнного оркестра (1992)
- Литания для солистов, хора и оркестра (1994)
- Как лань охотно стремится [к источникам вод] (исп. Como cierva sedienta)[13], для сопрано, хора и оркестра (1998)
- Песни восхождения (фр. Cantiques des degrés), для хора и оркестра (1999/2002)
- Цецилия, дева Римская (итал. Cecilia, vergine Romana), для хора и оркестра (1999/2002)
- In principio[14], для хора и оркестра (2003)
Для голоса и ансамбля
- На реках вавилонских (нем. An den Wassern zu Babel), для солистов или хора и органа или ансамбля (1976/1984)
- Саре было девяносто лет, для трёх солистов, ударных и органа (1977/1990)
- De profundis (Псалом 129) для хора, ударных и органа (1980)
- Страсти по Иоанну, для солистов, вокального ансамбля, хора и инструментального ансамбля (1982)
- Песня прялки (нем. Es sang vor langen Jahren), для альта (голоса), скрипки и альта (инструмента) (1984)
- Stabat Mater, для трёх солистов и струнного трио (1985)
- Miserere (Псалом 50), для солиста, хора и ансамбля (1989)
- Две колыбельные (нем. Zwei Wiegenlieder), для двух женских голосов и фортепиано (2002)
- Преподобный Агафон (фр. L’Abbé Agathon)[15], для сопрано и четырёх виолончелей (2004; ред. для других составов 2005 и 2008)
Для хора (и органа)
- Силлабическая месса (лат. Missa syllabica), для хора и органа (1977)
- Сумма (Credo), для хора (1977)
- Два славянских псалма (пс. 130 и пс. 96), для хора и солистов a cappella (1984)
- Магнификат, для хора (1989)
- Богородице Дево радуйся, для хора (1990)
- Блаженства (англ. Beatitudes, 1990; 2-я лат. редакция — 2001), для смешанного хора и органа
- Блаженный Петроний (лат. Beatus Petronius), для смешанного хора и 2 органов (1990)
- Statuit ei Dominus[16], для двух смешанных хоров и двух органов (1990)
- Я есмь истинная виноградная лоза (англ. I am the true vine), для смешанного хора a cappella (1996)
- После победы (итал. Dopo la vittoria), для хора (1996)
- Покаянный канон, для хора (1997)
- Женщина с алавастровым сосудом (англ. The woman with the alabaster box; на Мф 26:6-13), для смешанного хора a cappella (1997)
- Подношение кесарю (англ. Tribute to Caesar), для смешанного хора a cappella (1997)
- Триодь (Triodion), для хора[17] (1998)
- Литлморский тракт (англ. Littlemore Tractus)[18], для смешанного хора и органа (2000)
- Который был Сыном… (англ. Which Was the Son of…)[19] (2000)
- Nunc dimittis[20], для хора (2001)
- Мир тебе, Иерусалим (англ. Peace upon you, Jerusalem), для женского хора (2002)
- Salve Regina, для смешанного хора и органа (2002)
- Da pacem Domine[21], для смешанного хора и солистов a cappella (2004)
- Гимн для оксфордского колледжа Св. Иоанна (2005)
Оркестровые сочинения
- Некролог, для оркестра op.5 (1960)
- Симфония № 1 «Полифоническая», op.9 (1963)
- Perpetuum mobile[22], для оркестра op.10 (1963)
- Симфония № 2 (1966)
- Симфония № 3 (1971)
- Если бы Бах разводил пчёл (нем. Wenn Bach Bienen gezüchtet hätte), для фортепиано, духового квинтета, струнного оркестра и ударных (1976)
- Fratres[23] для камерного ансамбля (1976 и позже, написано много версий)
- Arbos[24] для медных духовых и ударных (1977/1986)
- Cantus (памяти Бенджамина Бриттена), для струнного оркестра и колокола (1977)
- Псалом, для струнного оркестра (1985/1995/1997)
- Festina lente[25], для струнного оркестра и арфы (1988)
- Сумма (Summa), для струнного оркестра (1991)
- Песнь Силуана (англ. Silouans Song) для струнного оркестра (1991)
- Трисвятое (Trisagion), для струнного оркестра (1992)
- Вершины и ухабы моего пути (нем. Mein Weg hat Gipfel und Wellentäler), для 14-ти струнных инструментов и ударных (1999)
- Восток-Запад (англ. Orient and Occident), для струнного оркестра (2000)
- Памяти Леннарта (Lennartile / Für Lennart), для струнного оркестра (2006)
- Плащаница (итал. La Sindone), для оркестра и ударных (2006)
- Симфония № 4 «Лос-Анджелес» (2008)[26]
Для инструментов и оркестра
- Коллаж на B-A-C-H фр. Collage sur B-A-C-H), для гобоя, струнного оркестра, клавесина и фортепиано (1964)
- Маленький концерт на B-A-C-H (нем. Concerto piccolo über B-A-C-H), для трубы, струнного оркестра, клавесина и фортепиано (1964)
- Pro et contra[27], концерт для виолончели и оркестра (1966, для Мстислава Ростроповича)
- Tabula rasa, двойной концерт для двух скрипок, струнного оркестра и подготовленного фортепиано (1977)
- Позвольте… (нем. Darf ich), для скрипки, колокола in Cis (ad lib.) и струнного оркестра (1995/1999)
- Lamentate. Дань почтения А.Капуру и его скульптуре Марсий[28], для фортепиано с оркестром (2002)
Инструментальные сочинения
- 2 сонатины, op.1, для фортепиано (1958/1959)
- Для Алины (нем. Für Alina), для фортепиано (1976)
- На выздоровление Аринушки. Вариации (нем. Variationen zur Gesundung von Arinuschka), для фортепиано (1977)
- Зеркало в зеркале (нем. Spiegel im Spiegel), для скрипки или виолончели и фортепиано (1978)
- Гимн великому городу (англ. Hymn to a Great City)[29], для двух фортепиано (1984; 2-я ред. 2000)
- Сумма (Summa) для струнного квартета (1990)
- Mozart-Adagio, для скрипки, виолончели и фортепиано (1992/1997)[30]
- Пассакалия, для скрипки и фортепиано (2003)
- Annum per annum[31], для органа (1980)
- Pari intervallo[32], для органа (1980; обработки для др. составов 1980, 1995, 2008)
Музыка к кинофильмам
- Бриллианты для диктатуры пролетариата (1975)
- Дознание пилота Пиркса (1979)
- Джерри (Gerry) (2002)
- Изгнание (2007)
- Ходорковский (2011)
- Место под соснами (The place beyond pines)(2012)
- Великая красота (La grande bellezza) (2013)
Напишите отзыв о статье "Пярт, Арво Августович"
Примечания
- ↑ Крещён под именем Арефа.
- ↑ [www.nytimes.com/2010/10/17/magazine/17part-t.html?pagewanted=all&_r=0 The Sound of Spirit]
- ↑ [www.newyorker.com/magazine/2002/12/02/consolations The uncanny voice of Arvo Pärt]
- ↑ [www.memo.ru/history/DISS/chr/XTC54-57.htm Хроника текущих собырий]
- ↑ [arvopart.ru/facts.html Интересные факты о жизни и творчестве Арво Пярта]
- ↑ Позже Пярт изъял «Модус», включив его музыку в (более крупное) сочинение «Саре было 90 лет».
- ↑ Латинское слово используется (Пяртом и его исследователями-музыковедами) именно в такой (неверной) орфографической форме; по правилами латыни мн.ч. от tintinnabulum — не tintinnabuli, а tintinnabula.
- ↑ Цит. по: Нестьева М. Берлинские каникулы // Советская музыка. — 1990. — № 12. — С. 121.
- ↑ [kiev-orthodox.org/site/faithculture/1196/ Иларион (Алфеев). Скучает душа моя о Господе…] // «Церковный вестник», № 15-16 (316317), август 2005.
- ↑ [archive.is/20120717014455/kommersant.ru/news.aspx?DocsID=1581283 Ъ-Новости — Посвященная Ходорковскому симфония претендует на Grammy]
- ↑ Верую (Символ веры, лат. яз.).
- ↑ Тебе Бога хвалим (лат. яз.).
- ↑ Псалом 41 (исп. язык).
- ↑ В начале [было Слово] (лат.).
- ↑ Агафон — пустынник египетский, живший во второй половине IV века.
- ↑ Постановил ему Господь [завет мира] (лат.). Интроит мессы в память о великомученике.
- ↑ На тексты православной Триоди, в англ. переводе.
- ↑ Литлмор — пригород англ. Оксфорда.
- ↑ Лк 3:23-38 (родословная Иисуса).
- ↑ Ныне отпущаеши (лат.), песнь Симеона.
- ↑ Господи, даруй [нам] мир (лат.), на текст старинного григорианского антифона.
- ↑ Вечный двигатель (лат.).
- ↑ Братья (лат.).
- ↑ Древо (лат.).
- ↑ Поспешай не торопясь (лат. поговорка).
- ↑ Посвящена М.Ходорковскому. См.: [os.colta.ru/news/details/6658/ Пярт написал симфонию для Ходорковского].
- ↑ За и против (лат.).
- ↑ Букв. «плачьте». Название обыгрывает итал. lamento и бренд заказчика сочинения, лондонской картинной галереи Tate Modern (галерея названа в честь сахарного короля и филантропа Генри Тейта).
- ↑ Предположительно — Нью-Йорку.
- ↑ На основе фортепианной сонаты F-dur Моцарта, KV 280.
- ↑ Год за годом (лат.).
- ↑ На равном расстоянии (лат.)
Литература
- [books.google.ru/books?id=7YsMZ6zeHSsC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Hillier P. Arvo Pärt. Oxford: Oxford UP, 1997]
- Arvo Part allo Specchio. Conversazioni, saggi e testimonianze/A cura di Enzo Restagno. Milano: Il Saggiatore, 2004.
- Gröhn C. Dieter Schnebel und Arvo Pärt: Komponisten als «Theologen». Münster: LIT Verlag. 2006.
- Arvo Pärt in Conversation. Dalkey Archive Press, 2012
- Токун Е. А. Арво Пярт. Tintinnabuli: техника и стиль. Дисс. на соискание уч. степени канд. искусствоведения. Московская гос. консерватория, 2010.
Ссылки
- [www.universaledition.com/Arvo-Paert/composers-and-works/composer/534/worklist/?sort=0#page=0 Список сочинений Арво Пярта] (на сайте изд-ва Unversal Edition)
- [www.arvopart.org Сайт, посвящённый творчеству Арво Пярта] (англ.) (работает нестабильно)
- [www.musicolog.com/part.asp Страница на сайте Musicolog] (англ.)
- [www.cdguide.nm.ru/composers/part.html Арво Пярт]: Статья из русской версии Музыкального словаря Гроува
- Пярт, Арво Августович (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Пярт, Арво Августович
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
Категории:
- Родившиеся 11 сентября
- Родившиеся в 1935 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Пайде
- Музыканты по алфавиту
- Композиторы по алфавиту
- Композиторы Эстонии
- Композиторы СССР
- Композиторы XX века
- Композиторы XXI века
- Кавалеры ордена Государственного герба 1 класса
- Кавалеры ордена Государственного герба 2 класса
- Выпускники Эстонской академии музыки и театра
- Академические музыканты СССР
- Академические музыканты Эстонии
- Композиторы-минималисты
- Исполнители ECM Records
- Почётные доктора Сент-Эндрюсского университета
- Почётные доктора Оксфордского университета
