Пяст

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пяст Пахарь»)
Перейти к: навигация, поиск

Пяст (польск. Piast) — легендарный предок династии Пястов. Согласно Хронике Галла Анонима, Пяст был сыном бедного пахаря Котышко. У него была жена Жепиха (Репка) и сын Земовит.





Биография

Хроника Галла Анонима является единственным ранним историческим источником, в котором содержится предание о происхождении династии Пястов. Согласно Хронике, князь полян Попель II устроил пир в честь пострижения[1] своих двоих сыновей. Неожиданно без приглашения на пир пришли двое чужеземцев, которых не только не пустили за стол, но и отогнали от Гнезно — столицы полян, в которой и проводился праздник. Чужеземцы отправились прочь из города и в пригороде случайно встретили пахаря князя, который пригласил их в дом. Оценив гостеприимство хозяина, гости сказали ему «Пусть наш приход будет вам на радость и вы получите от нас избыток благополучия, а в потомстве честь и славу». Пяст, как и Попель, также проводил пир в честь пострижения своих сыновей. Гостеприимный хозяин пригласил странников за стол и разделил с ними трапезу, хотя и был бедняком. Еды и питья не должно было хватить с избытком, но случилось чудо: пиво в бочонке не кончалось, а заколотого поросёнка хватило, чтобы наполнить десять мисок, что также вызвало удивление хозяина. Осознав чудо, Пяст и Жепиха, предварительно посовещавшись с гостями, решили пригласить на пир князя и всех его гостей. Когда пир начался, чужеземцы совершили обряд пострижения сына Пяста и дали ему имя Земовит[2]. Возмужав, Земовит изгнал Попеля и сам стал князем полян. Хотя существование Земовита и ставится под сомнение, многие авторитетные исследователи склоняются в пользу его историчности[3].

Позднейшие легенды

Записанное Галлом Анонимом предание о Пясте было без существенных изменений воспроизведено и в хронике Винцентия Кадлубка. Первое значительное дополнение к нему относится только к началу XIV века и содержится в Хронике Дзежвы, согласно которой таинственные гости Пяста были не кем иным, как ангелами Иоанном и Павлом.

В Великопольской хронике действие перенесено из Гнезно в Крушвицу, причём избрание князя состоялось во время второго появления чужеземцев, которые только тогда сотворили чудо, умножив еду и питьё. Князем же был избран не Земовит, а сам Пяст, по Хронике называвшийся так потому, что «ростом был мал, но крепок телом и красивой наружности»[4]. Эта версия была повторена Длугошем, который добавил, что избрание Пяста на княжение происходило в условиях вторжения соседей после смерти Попеля, и ошибочно датировал эти события 954 или 964 годом. Также Длугош приводит рассказ о переносе столице из Крушвицы в Гнезно. Согласно хронисту, Пяст умер в возрасте 120 лет, не сумев, однако, восстановить государство в границах, существовавших до раздела княжества между детьми Лешека III.

Мартин Бельский повторил рассказ Длугоша, добавил сведения о том, что Пяст был бортником или колесником. Согласно Бельскому, после смерти Попеля князем было решено избрать того, кто первым окажется на другой стороне озера. В это время Пяст возвращался с пасеки, расположенной на другой стороне озера, благодаря чему и был избран на княжение. К сведениям Длугоша о смерти Пяста в возрасте 120 лет, Бельский добавил, что его правление длилось 50 лет, а избрание состоялось в 842 году.

Пяст как символ

Во время расцвета идеологии сарматизма и шляхетской демократии в Польше образ Пяста стал восприниматься как синоним «польскости» и идеалов пасторализма (сельского уклада жизни). Особенно часто шляхта прибегала к этому образу во время выборов монарха, требуя избрания «Пяста», то есть поляка, в отличие от иностранных кандидатов.

В эпоху Просвещения образ Пяста стал символом «честного предка», действующего на благо государства не силой оружия, а тяжёлой работой. Идеальным «пястом» представал Казимир Великий. Во времена расцвета романтизма Пяст стал синонимом «польскости», идеалом добродетели и символом демократизма. Образ Пяста — счастливого крестьянина стал популярен в период Молодой Польши. Образ Пяста также активно эксплуатировался польскими левыми партиями, что нашло отражение в названии Польской народной партии «Пяст».

Образ в историографии

С течением времени образ Пяста в польской историографии претерпевал значительные изменения. В XIX веке была популярна версия о том, что Пяст был майордомом князя Попеля. Считалось даже (по версии, предложенной Тадеушем Войцеховским), что слово «пяст» было не именем, а названием должности, происходящим от слова «пестовать». В качестве аналогии приводилось правление Пипина Короткого, бывшего майордомом, что, однако, не помешало ему устранить последнего представителя королевской династии Меровингов и самому стать королём франков.

Позднее некоторые исследователи, такие как, например, Казимир Шляский и Генрих Ловмянский, видели в предании о Пясте отображение установления власти полян над гоплянами.

В изданном в 1986 году труде «Предание о Пясте и Попеле» Яцек Банашкевич предложил трактовать свидетельства о Пясте-пахаре в рамках теории трёх функций Жоржа Дюмезиля в качестве героя-символа третьей (земледельческой) функции.

Образ в культуре

Пяст в кинематографе

Напишите отзыв о статье "Пяст"

Примечания

  1. Пострижение — славянский обряд посвящения в отрочество.
  2. Галл Аноним. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Gall/frametext1.htm Хроника или деяния князей или правителей польских. Книга I] // Славянские хроники / перевод Л. М. Поповой. — М.: Глагол, 1996. — С. 333—334.
  3. Jasiński K. Rodowód pierwszych Piastów. — Warszawa, 1992 (репринт). — S. 46-47.
  4. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/vel_hron/01.php «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI—XIII вв]. — М.: Издательство Московского университета. — С. 64-65. — 264 с.

Литература

  • Щавелёв А. С. [dgve.csu.ru/bibl/Schavelev_2007.shtml Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян. М.: Северный паломник, 2007.]
  • Banaszkiewicz J. Podanie o Piaście i Popielu. — Warszawa, 1986.
  • Łowmiański H. Dynastia Piastów we wczesnym średniowieczu // Początki Państwa Polskiego. — T. 1. — Poznań, 1962.
  • Łowmiański H. Początki Polski. — T. 5. — Warszawa, 1973.
  • Strzelczyk J. Mity, podania i wierzenia dawnych Słowian. — Poznań, 2007.
  • Trawkowski S. Jak powstawała Polska. — Wyd. 5. — Warszawa, 1969.

Отрывок, характеризующий Пяст

Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.