День Святой Троицы

Эта статья — о церковном праздновании. О славянской обрядности см. Троицын день.

Запрос «Сошествие Святого Духа» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Запрос «Пятидесятница» перенаправляется сюда; о иудейском празднике см. Шавуот.

День Святой Троицы
</td>
Эль Греко. «Сошествие Святого Духа на апостолов».
Тип	христианский, в ряде стран государственный
Иначе	Неделя святыя Пентикостии, Пятидесятница, Троицын день, Троица
Установлен	в честь сошествия на апостолов Святого Духа в 50-й день по Пасхе
Отмечается	большинством христиан мира
Дата	50-й день (8-е воскресенье) по Пасхе, 10-й день по Вознесению
Празднование	богослужения, фестивали, народные гулянья
Связан с	Пасхой и днем Святого Духа

День Свято́й Тро́ицы (сокр. Троица), Пятидеся́тница (греч. Πεντηκοστή), Неде́ля святой Пятидеся́тницы, (греч. Κυριακή της ἁγίας Πεντηκοστής), иногда Духов день — один из главных христианских праздников.

Православные церкви празднуют День Святой Троицы в воскресенье в день Пятидесятницы — 50-й день после Пасхи (Пасха 1-й день). Праздник входит в число двунадесятых праздников.

В западно-христианской традиции в этот день празднуют Пятидесятницу или сошествие Святого Духа на апостолов, а собственно День Святой Троицы празднуют в следующее воскресенье (57-й день после Пасхи).

В Новом Завете

Сошествие Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы (Шавуот) описано в Деяниях святых апостолов (Деян. 2:1-18). В пятидесятый день после Воскресения Иисуса Христа (десятый день после Его вознесения) апостолы находились в Сионской горнице в Иерусалиме, «…внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» (Деян. 2:2-4).

В этот день в городе по случаю праздника находились иудеи из разных городов и стран. Услышав шум, они собрались перед домом, где находились апостолы, и так как «каждый слышал их говорящих его наречием» (Деян. 2:6), все пришли в изумление. Некоторые из них насмехались над апостолами и «говорили: они напились сладкого вина» (Деян. 2:13). В ответ на такую реакцию:

Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим: они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня; но это есть предреченное пророком Иоилем: И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут. И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать. (Деян. 2:14-18)

Название и толкование

Своё первое название праздник получил в честь сошествия Святого Духа на апостолов, которое им обещал Иисус Христос перед Своим вознесением на небеса. Сошествие Святого Духа указало на тройственность Бога. Что пишет по этому поводу Иоанн Златоуст:

„И наполнил весь дом“. Бурное дыхание было как бы купелью водною; а огонь служит знаком именно обилия и силы. Этого никогда не случалось с пророками; так было только теперь — с апостолами; а с пророками — иначе. Например, Иезекиилю дается свиток книжный, и он съедает то, что должен был говорить: „и было“, говорит он, „в устах моих сладко, как мед“ (Иез. 3:3). Или еще: рука Божия касается языка другого пророка (Иер. 1:9). А здесь (все делает) сам Дух Святой и таким образом является равночестным Отцу и Сыну

Соответствующий текст в католицизме — молитва Veni Sancte Spiritus. Veni per Mariam.

В день Пятидесятницы, по мнению епископа Александра (Милеанта), была образована вселенская апостольская Церковь (Деян. 2:41-47).

В Новом Завете прямо не упоминается, что Богоматерь была вместе с апостолами при сошествии Святого Духа. Традиция её присутствия на иконописных изображениях этого события основана на указании в Деяниях апостолов, что после Вознесения ученики Иисуса «единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами и Мариею, Матерью Иисуса, и с братьями Его» (Деян. 1:14). По этому поводу епископ Иннокентий (Борисов) пишет: «Могла ли в момент прихода Святого Духа не присутствовать та, что зачала и родила через Его посредство?».

Богослужение

В православии

Название в богослужебных книгах: «Неде́ля святы́я Пентико́стии» (церк.-слав. Нєдѣ́лѧ свѧты́ѧ Пєнтико́стїи, греч. Κυριακή της ἁγίας Πεντηκοστής) В этот день в православных храмах совершается одна из наиболее торжественных и красивых служб в году. Накануне, в субботу вечером служится праздничное всенощное бдение, на Великой вечерни которого читается три паремии: первая из них рассказывает о том, как Святой Дух сходил на праведников в Ветхом завете (Чис. 11:16-17 + Чис. 11:24-29), вторая (Иоил. 2:23-32) и третья (Иез. 36:24-28) паремии, по вере Православной церкви, являются пророчествами о сошествии Святого Духа на апостолов в Пятидесятницу; впервые после Великого поста поётся на стиховне знаменитая стихира шестого гласа Царю небесный, которая повторяется ещё дважды после этого на утрене всенощного бдения; начиная с этого дня молитва Царю небесный становится первой молитвой обычного начала как церковных, так и домашних молитв. На утрене служится полиелей и читается Евангелие от Иоанна, 65-е зачало (Ин. 20:19-23); на утрени поются два канона этого праздника: первый написан Космой Маюмским, второй Иоанном Дамаскиным. В сам праздник служится праздничная литургия, на которой читается Апостол, 3-е зачало (Деян. 2:1-11) и читается составное Евангелие от Иоанна, 27-е зачало (Ин. 7:37-52 + Ин. 8:12). После литургии служится девятый час и великая вечерня, на которой поются стихиры, прославляющие сошествие Святого Духа, во время вечерни трижды молящиеся во главе со священником совершают коленопреклонение — встают на колени, а священник читает семь молитв (первый и второй раз коленопреклонения иерей читает по две молитвы, а третий раз — три молитвы) о Церкви, о спасении всех молящихся и о упокоении душ всех усопших (в том числе и «во аде держимых») — этим завершается послепасхальный период, во время которого в храмах не совершается коленопреклонений и земных поклонов.

Тропарь, кондак и задостойник в Неделю святой Пятидесятницы

	На греческом	На церковнославянском(транслитерация)	На русском
Тропарь праздника, глас 8 (Ἦχος πλ. δ')	Εὐλογητὸς εἶ, Χριστὲ ὁ Θεὸς ἡμῶν, ὁ πανσόφους τοὺς ἁλιεῖς ἀναδείξας, καταπέμψας αὐτοῖς τὸ Πνεῦμα τὸ ἅγιον, καὶ δι' αὐτῶν τὴν οἰκουμένην σαγηνεύσας, φιλάνθρωπε, δόξα σοι.	Благослове́н еси́, Христе́ Бо́же наш, и́же прему́дры ловцы́ явле́й, ниспосла́в им Ду́ха Свята́го, и те́ми уловле́й вселе́нную: Человеколю́бче, сла́ва Тебе́	Благословен Ты, Христе Боже наш, явивший премудрыми рыбаков, ниспослав им Духа Святого и через них уловивший вселенную. Человеколюбец, слава Тебе!
Кондак праздника, глас 8 (Ἦχος πλ. δ')	Ὅτε καταβὰς τὰς γλώσσας συνέχεε, διεμέριζεν ἔθνη ὁ Ὕψιστος· ὅτε τοῦ πυρὸς τὰς γλώσσας διένειμεν, εἰς ἑνότητα πάντας ἐκάλεσε, καὶ συμφώνως δοξάζομεν τὸ πανάγιον Πνεῦμα.	Егда́ снизше́д язы́ки слия́, разделя́ше язы́ки Вы́шний, егда́ же о́гненныя язы́ки раздая́ше, в соедине́ние вся призва́, и согла́сно сла́вим Всесвята́го Ду́ха.	Когда сошел Всевышний и языки смешал, Он этим разделял народы; когда же огненные языки раздал, Он к единению всех призвал, и мы согласно славим Всесвятого Духа.
Задостойник праздника, глас 4 (Ἦχος δ')	«Χαίροις Ἄνασσα, μητροπάρθενον κλέος. Ἄπαν γὰρ εὐδίνητον εὔλαλον στόμα. Ῥητρεῦον, οὐ σθένει σε μέλπειν ἀξίως. Ἰλιγγιᾷ δὲ νοῦς ἅπας σου τὸν τόκον Νοεῖν ὅθεν σε συμφώνως δοξάζομεν»	Ра́дуйся, Цари́це, матероде́вственная сла́во, вся́ка бо удобообраща́тельная благоглаго́ливая уста́ вити́йствовати не мо́гут, Тебе́ пе́ти досто́йно, изумева́ет же ум всяк Твое́ Рождество́ разуме́ти. Те́мже Тя согла́сно сла́вим.	Радуйся, Царица, матерям и девам слава! Ибо никакие подвижные красноречивые уста, ораторствуя, не могут Тебя воспевать достойно; изнемогает и всякий ум, стремясь постигнуть рождение от Тебя Христа; потому мы Тебя согласно славим.

По русской традиции, пол храма (и домов верующих) в этот день устилается свежескошенной травой, иконы украшаются берёзовыми ветвями, а цвет облачений — зелёный, изображающий животворящую и обновляющую силу Святого Духа (в других православных Церквах употребляются также облачения белого и золотого цветов). На следующий день, в понедельник отмечается День Святого Духа.

В католицизме

В Католической церкви и в лютеранстве празднование Пятидесятницы (Сошествия Святого Духа) и дня Святой Троицы разделено, день Святой Троицы отмечается в следующее воскресенье за Пятидесятницей. В католической традиции праздник сошествия Святого Духа открывает так называемый «цикл Пятидесятницы». В него входят:

• День Святой Троицы (воскресенье, 7 день по Пятидесятнице)
• Праздник Тела и Крови Христовых (четверг, 11 день по Пятидесятнице)
• Праздник Пресвятого Сердца Иисуса (пятница, 19 день по Пятидесятнице)
• Праздник Непорочного Сердца Девы Марии (суббота, 20 день по Пятидесятнице)

Праздники сошествия Святого Духа и день Святой Троицы имеют в римском литургическом календаре высший статус — торжества. Цвета облачения священников в день Пятидесятницы — красные, в напоминание об «огненных языках», сошедших на апостолов; а в день Святой Троицы — белые, как и в другие великие праздники. В день сошествия Святого Духа служится две мессы по различному чину — месса навечерия (в субботу вечером) и месса днём (в воскресенье днём).

Боже, тайной сегодняшнего праздника Ты освящаешь Церковь Твою, в которую призваны все народы. Ниспошли всему миру обильные дары Духа Святого и соверши в сердцах верующих те чудеса, которые Ты сотворил в начале проповеди Евангелия. Через Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог, во веки веков — Коллекта мессы днём праздника Пятидесятницы

В некоторых восточноевропейских странах (Польша, Белоруссия) и в католических храмах России также существует традиция украшать храм ветвями деревьев (берёзы).

Иконография

Подробнее по этой теме см. Православная иконография Троицы.

Развитие иконографии праздника начинается с VI века, его изображения появляются в лицевых Евангелиях (Евангелие Рабулы), мозаиках и фресках. Традиционно изображается Сионская горница, в которой согласно книге Апостольских деяний собрались апостолы. В их руки помещают книги, свитки или придают их пальцам благословляющий жест (исторически являющийся жестом оратора или проповедника).

Традиционными персонажами сцены сошествия Святого Духа являются:

• 12 апостолов, причём место Иуды Искариота обычно занимает не Матфий, а Павел;
• иногда - Богородица (известна уже по миниатюрам VI века, затем исчезает в восточной традиции (сохраняясь в западной) и вновь появляется на иконах с XVII века).

Пустое место между Петром и Павлом (в композициях без Богородицы) напоминает о присутствии Святого ДухаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) — отсутствующего на этой второй «Тайной вечери» Иисуса Христа. Апостолы, как правило, располагаются подковообразно, что также близко иконографически к «Христу между учителями». Эту же композицию, связанную с переносом на плоскость традиционного изображения Сошествия в куполе храма, будут повторять изображения Вселенских соборов, поскольку их задача — выражать идею соборности, общности, отчётливым образом выраженную здесь.

В верхней части иконы обычно изображаются лучи света или пламени. Этот нисходящий огонь — основанный на библейском описании (Деян. 2:3) способ изображения сошествия Святого Духа, наряду с которым, особенно в западной традиции, может использоваться образ опускающегося голубя, перенесённый из описания Крещения Господня.

В нижней части, внутри подковообразной композиции оставлено тёмное пространство, обозначающее первый этаж дома в Иерусалиме, под горницей, где произошло событие. Оно может оставаться не заполненным, ассоциируясь таким образом с пустой гробницей Христа и будущим воскресением мёртвых либо с миром, ещё не просвещённым апостольской проповедью Евангелия. На средневековых миниатюрах здесь обычно изображались (вслед за подкупольными композициями) толпы народа из разных стран, бывшие свидетелями сошествия Святого Духа. Позже их сменяет (изредка изображается вместе с ними) фигура царя с двенадцатью малыми свитками на полотне. Существует трактовка этого образа как царя Давида, чьё пророчество о воскресении Христовом цитировал апостол Пётр в своей проповеди (Деян. 2) и чья могила, как считается, расположена на первом этаже под сионской горницей. Менее распространены толкования его как пророка Иоиля, также цитируемого Петром, Адама, отпавшего Иуды (ср. Деян. 1:16) или Иисуса Христа в образе Ветхого Денми, пребывающего со своими учениками до скончания века.

Традиционным, хотя и поздним толкованием является понимание царя как образа народа, к которому обращена евангельская проповедь и который представлен правителем. В руках царь держит растянутое покрывало, на котором уложено 12 свитков, — они символизируют апостольскую проповедь (либо, по другому толкованию, совокупность народов империи). В связи с этим толкованием рядом с фигурой стала помещаться греческая надпись κόσμος — «мир», по которой образ царя получил наименование «Царь-Космос».

По мнению философа Евгения Трубецкого образ царя на иконе символизирует Космос (Вселенную). В своей работе «Умозрение в красках» он писал:

…внизу в подземелье, под сводом томится пленник — «царь космос» в короне; а в верхнем этаже иконы изображена Пятидесятница: огненные языки нисходят на апостолов, сидящих на престолах во храме. Из самого противоположения Пятидесятницы космосу царю видно, что храм, где восседают апостолы, понимается как новый мир и новое царство: это — тот космический идеал, который должен вывести из плена действительный космос; чтобы дать в себе место этому царственному узнику, которого надлежит освободить, храм должен совпасть со вселенной: он должен включить в себя не только новое небо, но и новую землю. И огненные языки над апостолами ясно показывают, как понимается та сила, которая должна произвести этот космический переворот.

Данная трактовка, основанная на расширенном толковании греческого слова «κόσμος», встречается и у ряда искусствоведов. В церковной среде используется понятие Царь-Космос, но в значении мира (Вселенной), без трактовок, свойственных светской философии.

Народные традиции

В Италии, в память о чуде схождения огненных языков, было принято разбрасывать лепестки роз с потолка церквей, в связи с чем этот праздник на Сицилии и в других местах Италии называлась Pasqua rosatum (Пасха роз). Другое итальянское название, Pasqua rossa, произошло от красного цвета священнических одежд Троицы.

Во Франции во время богослужения было принято дуть в трубы, в воспоминание звука сильного ветра, который сопровождал сошествие Святого Духа.

На северо-западе Англии в Троицу (иногда на Духову пятницу после Троицы) проводились церковные и часовенные шествия, так называемые «Духовские прогулки» (англ. Whit Walks). Как правило, в этих шествиях участвовали духовые оркестры и хоры; девочки были одеты в белое. Традиционно проводились «Духовские ярмарки» (иногда называемые «Троицкими элями»). С Троицей были связаны традиции варить пиво, танцевать мореску, устраивать сырные гонки и турниры лучников.

Согласно финской поговорке, если не найти себе пару до Троицы, весь следующий год останешься одиноким.

В славянской народной традиции день называется Троицей или Троицыным днём и отмечается как праздник либо один день (воскресенье), либо три дня (с воскресенья по вторник), а в целом период троицких праздников включает Преполовение, Вознесение, Семик, предшествующую Троице неделю, саму троицкую неделю, отдельные дни недели, следующей за троицкой, которые празднуются во избежание засухи или града или как поминки по нечистым покойникам (прежде всего четверг), а также Петровское заговенье. Троица завершает весенний цикл, и по прошествии следующего за ней Петровского поста начинается новый — летний сезон.

Подробнее по этой теме см. Троицын день.

См. также: Майское дерево

Пятидесятница на разных языках

От греч. Πεντηκοστή «Пятидесятница»
Латынь	лат. Pentecoste (аналогично в большинстве западноевропейских языков)
Старославянский	ст.-слав. Пентикостія, Пятидесятница
Болгарский	Петдесетница
Немецкий	Pfingsten
Шведский	Pingst
Словенский	Binkošti (заимствовано из немецкого)
Венгерский	Pünkösd (заимствовано из немецкого)

От лат. Rosālia, Pascha rosata «Праздник роз, розовая Пасха»
Итальянский	Pasqua rosatum, Pasqua rossa
Неаполитанский	Pasca rusata
Греческий	греч. Ρουσάλια
Румынский	Rusalii
Албанский	Rrëshajët, rrushajët
Древнерусский	др.-рус. Рѹсалиѩ

От ст.-слав. Троица
Русский	Троица, Троицын день
Словацкий	Turíce
Вепсский	Stroicanpäiv
Мокшанский	Тройця
Марийский	Тройчын
Удмуртский	Трочинь

От «Дух»
Сербский	Духови
Хорватский	Duhovi
Македонский	Духовден
Амхарский	Päracliṭos — от греч. παράκλητος «Утешитель (эпитет Святого Духа)»

От «Белое воскресенье» (по цвету одежд катехуменов)
Английский	Whitsun — от White Sunday
Валлийский	Sulgwyn — от (Dydd) Sul «воскресенье» + gwyn «белый, святой, благословенный»
Фарерский	Hvítusunna
Исландский	Hvitasunnu-dagr

Другое
Финский	Helluntai — от др.-сканд. hælgho dagher «святые дни»
Латышский	Vasarsvētki «летний праздник»
Чешский	Letnice
Осетинский	Кæрдæгхæссæн «перенос травы»

См. также

• Православная иконография Троицы

Литература

• Троица / [www.inslav.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=831:2011-08-29-08-34-05&catid=12:2009-08-05-10-49-56&Itemid=22 Т. А. Агапкина] // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2012. — Т. 5: С (Сказка) — Я (Ящерица). — С. 320–325. — ISBN 978-5-7133-1380-7.
• Катовiч А., Крук Я. Летнiя святы. Книга 1. Навуковае выданне. — Мн.: Адукацыя i выхаванне, 2009. — 368 с. — ISBN 978-985-6029-99-1.  (белор.)

Ссылки

• [troitsa.paskha.ru/ Православный веб-сайт о дне Святой Троицы]
• [www.ethnomuseum.ru/troica Троица] // Российский этнографический музей

Отрывок, характеризующий День Святой Троицы

– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.