Пятый конгресс Коммунистического Интернационала

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пятый конгресс Коммунистического Интернационала

Пятый конгресс Коминтерна. Андреевский зал Кремля.
Дата проведения

17 июня8 июля 1924 года

Место
проведения

Москва, РСФСР

Участники

504 делегата от 46 партий

Рассмотренные вопросы
  • Ленин и Коминтерн
  • доклад о деятельности и тактике Исполкома Коминтерна
  • мировое экономическое положение
  • вопрос о программе
  • о тактике профсоюзов
  • национальный вопрос
  • организационные вопросы
  • о фашизме
Последовательность
Четвёртый конгресс Коммунистического Интернационала Шестой конгресс Коммунистического Интернационала

Пятый конгресс Коммунистического Интернационала проходил 17 июня — 8 июля 1924 в Москве.

В работе конгресса приняли участие 504 делегата от 46 коммунистических и рабочих партий и 14 рабочих организаций из 49 стран. Впервые конгресс прошёл без участия В. И. Ленина.

Основной задачей съезда был анализ важнейших исторических событий, прошедших с момента Четвёртого конгресса: поражение революционных выступлений в Германии и Болгарии, репрессии против коммунистов в Италии и Польше, лейбористское правительство Макдональда в Великобритании, уход многих национальных компартий в подполье и сокращение их численности. В связи с этим возникла необходимость пересмотра стратегии и тактики Коминтерна.





Основные вопросы

Основные вопросы, обсуждавшиеся на V Конгрессе, были: 1) Ленин и Коминтерн, 2) доклад о деятельности и тактике Исполкома Коминтерна, 3) мировое экономическое положение, 4) вопрос о программе, 5) о тактике профсоюзов, 6) национальный вопрос, 7) организационные вопросы, 8) о фашизме.

Значительное внимание было уделено необходимости большевизации национальных компартий, борьбе с оппортунистическими элементами и усилению дисциплины в рядах Коминтерна. Резолюцией конгресса ИККИ были поручены контрольные функции за деятельностью компартий с правом корректировки и даже отмены решений их руководящих органов, их программных документов. Была введена практика посылки инструкторов орготдела ИККИ на съезды партий для передачи директив ИККИ. Компартии должны стать массовыми, налаживать связь с рабочими, гибко менять свою тактику в соответствии с изменениями политической ситуации и с учётом национальных особенностей. Все входящие в Коминтерн партии должны были перестроить свою структуру на основе производственных ячеек (во многих из них ещё преобладал социал-демократический территориальный принцип организации).

В рамках обсуждения тактики Единого фронта, конгресс подчеркнул, что он смотрит на эту тактику, как на способ борьбы за диктатуру пролетариата, «метод агитации и революционной мобилизации масс для целого периода»; создание каких-либо коалиций с буржуазно-демократическими партиями невозможно. Социал-демократия рассматривалась левым флангом буржуазии, в резолюции конгресса было отмечено: «все буржуазные партии, и особенно социал-демократия, принимают более или менее фашистский характер, прибегая к фашистским методам борьбы с пролетариатом». Главной причиной таких оценок стала оценка контрреволюционной деятельности социал-демократии Германии и Болгарии в ходе революционных выступлений 1923 года.

Конгресса принял решение о необходимости коммунистам вести революционную работу в реформистских профсоюзных организациях, решительно борясь с «ультралевыми» уклонами в этом вопросе, так как последние грозили превратить компартии в незначительные группировки без влияния среди рабочих масс.

Оценивая положение мирового хозяйства, конгресс отметил, что период промышленного и аграрного кризиса продолжается, неизбежны новые обострения социальных противоречий и новые бои между буржуазией и пролетариатом, при одновременном повороте мелкой буржуазии в сторону пролетариата.

Во время работы конгресса «польская комиссия», возглавляемая Сталиным, рассмотрела ситуацию в руководстве Коммунистической рабочей партии Польши (КРПП). В результате польская делегация переизбрала Бюро ЦК КРПП, от руководства были отстранены А. Варский и Э. Прухняк. По версии современного исследователя М. М. Мухамеджанова, причиной «польского вопроса» явилось выступление поляков, которое было расценено как оппозиционное[1].

См. также

Напишите отзыв о статье "Пятый конгресс Коммунистического Интернационала"

Примечания

  1. Мухамеджанов М. М. [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/6/Mukhamedzhanov_Komintern/#_ednref24 Коминтерн: страницы истории]

Ссылки

  • [krasnoe.tv/node/19324 5-й Всемирный Конгресс Коммунистического Интернационала (хроника)] на Красном ТВ

Отрывок, характеризующий Пятый конгресс Коммунистического Интернационала

– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.