Пятьдесят франков Леверье (Франция)

Банкнота Франции
Номинал:	50 франков
Ширина:	120 мм
Высота:	78 мм
Элементы защиты:	Водяной знак
Фон:	Фиолетовый, синий, зеленый
Дата печати:	1946 — 1951
Аверс
Рисунок аверса:	Урбен Жан Жозеф Леверье
Автор аверса:	Эжен Робер Пигьё(Poughéon), Андре Марлиат
Реверс
Рисунок реверса:	Нептун
Автор реверса:	Эжен Робер Пигьё(Poughéon), Г. Ренье

Пятьдесят франков Леверье — французская банкнота, эскиз которой разработан 14 марта 1946 года и выпускалась Банком Франции с 10 марта 1947 года до замены на банкноту пятьдесят франков Генрих IV.

История

Эта банкнота посвящена астроному и математику Урбану Леверье, относится к серии «Знаменитые люди Франции» начатой по решению Генерального совета Банка Франции в 1945 году и которая также включает в себя банкноты Сто франков Молодой крестьянин и Пятьсот франков Шатобриан. Серия выполнена в стиле ар-деко, вдохновившая разработку дизайна французских банкнот последней серии 1992 года. Для дизайна банкноты выбран портрет Урбана Леверье: известный научный деятель середины девятнадцатого века, работа которого способствовала открытию Нептуна в 1846 году, но его изображение было мало популярным (например, в отличие от Луи Пастера). Печаталась банкнота с 1946 по 1951 год и постепенно изымалась из обращения с 11 декабря 1951 года. Банкнота перестала быть законным платежным средством с 1 января 1963 года.

Описание

Авторами банкноты стали художник Эжен Робер Пигьё(Poughéon) (1886—1955) и гравёры Андре Марлиат и Г. Ренье. Доминирующие цвета: фиолетовый, синий, зелёный.
Аверс: портрет Леверье, взгляд которого обращён к небу, и на его лице расположена тень от его правой руки, а левой рукой он держит компас. Его имя напечатано сверху вниз, за Леверье расположена Парижская обсерватория.
Реверс: бог Нептун с трезубцем, держит правой рукой тритона. За Нептуном символы двух созвездий, Козерог и Водолей. Выноска «Нептун 1846». Число «50» расположено в верхнем левом углу, наполовину скрыто узором. Водяной знак представляет собой голову Нептуна в профиль. Размеры банкноты 120 мм х 78 мм.

Примечания

• Musée Carnavalet : L’art du billet. Billets de la Banque de France 1800—2000, Banque de France/Paris-Musées, 2000 — ISBN 978-2879004877
• Claude Fayette, Les billets de la Banque de France et du Trésor (1800—2002), C. Fayette Éd., 2003 — ISBN 978-2951634312
• Tristan Gaston-Breton : Indispensable Billet. Petites et grandes histoires du billet de banque en France, Le Cherche midi, 2007 — ISBN 978-2-7491-0444-7
• M. Kolsky, J. Laurent et A. Dailly : Les Billets de France, 1707—2000, coll. «Histoire du papier-monnaie français», Les éditions du Landit, 2009 — ISBN 978-26079260903

Также

• Французский франк

Отрывок, характеризующий Пятьдесят франков Леверье (Франция)

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.