Пять столпов ислама

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

                              

Пять столпо́в исла́ма (араб. أركان الإسلام خمسة‎‎) — основные предписания шариата, образующие основу ислама и обязательные для всех верующих мусульман. К пяти столпам ислама относятся: шахада, намаз, ураза, закят и хадж.





Столпы

Столпы ислама не перечисляются в Коране, но были известны из хадиса Пророка. С их элементами согласно большинство мусульман. Каждое из пяти действий требует внутреннего духовного посвящения и внешнего признака намерения (ният), равно как и правильного завершения каждого действия[1].

Пять столпов ислама включают пять действий, обязательных для правоверного мусульманина, среди которых:[1]

  • декларация веры, содержащая исповедание единобожия и признание пророческой миссии Мухаммада (шахада);
  • пять ежедневных молитв (намаз);
  • пост во время месяца Рамадан (ураза);
  • религиозный налог в пользу нуждающихся (закят);
  • паломничество в Мекку (хадж).

Со временем некоторые религиозные группы добавили к пяти столпам и другие элементы или модифицировали их. Чаще всего шестым столпом ислама называют джихад, обозначающий с теологической точки зрения прежде всего «борьбу с собственными страстями»[1].

Свидетельство

Свидетельство, или шахада — произнесение догмата, который провозглашает принцип единобожия: «Ашхаду ал-ля иляха илля Ллах, ва ашхаду анна Мухаммадан расулю-Ллах». Символ веры, свидетельствующий об исповедании верующим единобожия и признании пророческой миссии Мухаммеда. Произнесением шахады начинаются мусульманские молитвы и любое религиозные или светские мероприятие, проводимые в исламских странах[1]. Она содержит в себе два основных догмата ислама:[2]

  1. исповедание единобожия, монотеизм;
  2. признание пророческой миссии Мухаммада.

Шахада возникла как молитвенный и различительный возглас, которым первые мусульмане отличались от язычников-многобожников и других иноверцев. Во время битв шахада служила боевым кличем, что дало название понятию шахид — мученик. Первоначально шахидами называли воинов, павший в войне против врагов ислама с шахадой на устах[3].

Шиитская шахада отличается от суннитской добавлением слов об Али ибн Абу Талибе: «ва `Алийюн Валийю л-Лах», что означает «и Али — друг Аллаха». В общем виде шиитская шахада имеет вид: «Свидетельствую, что нет Божества кроме Аллаха, и ещё свидетельствую, что Мухаммад — Посланник Аллаха и Али — друг Аллаха».

Троекратное произнесение шахады перед официальным лицом составляло в Средние века ритуал принятия ислама[4]. С точки зрения ислама, с момента произнесения шахады в Божественном Присутствии («с искренностью в сердце») человек считается мусульманином и должен соблюдать и остальные постановления шариата и Сунны.

Молитва

Каждый совершеннолетний мусульманин обязан пять раз в день совершить молитву. Намаз совершается в определенное время, в соответствии с установленным ритуалом[1]. В Коране нет ясных предписаний совершения молитв, хотя есть многие указания на такие частности, как время молитв, молитвенные формулы, некоторые движения и др. Весь порядок моления сложился как подражание молитвенным позам и движениям пророка Мухаммада и закреплен памятью первых мусульман. Единообразие молитвы отрабатывалось практически в течение более чем полутора веков и было письменно зафиксировано ханафитским богословом Мухаммадом аш-Шайбани (ум. 805)[5].

Все молитвенные формулы и слова должны произноситься на арабском языке. В зависимости от правовой школы (мазхаба), некоторые молитвенные формулы могут отличаться[5].

Ежедневный молитвенный цикл состоит из пяти обязательных молитв (фард):

название
молитвы
кол-во
ракаатов
время
совершения
утренняя (фаджр) 2 с рассвета до восхода солнца
полуденная (зухр) 4 с полудня до времени когда солнце начинает клонится к западу
предвечерняя (аср) 4 с предзакатного времени до захода солнца
вечерняя (магриб) 3 после захода солнца до потемнения
ночная (иша) 4 с позднего вечера до полуночи

В некоторых случаях можно объединять полуденную с предвечерней молитвой и вечернюю с ночной молитвой. Запрещено молиться точно в полдень и в моменты восхода и захода солнца. Кроме ритуальных молитв, мусульманин имеет возможность прямого обращения к Богу с помощью мольбы (дуа), произносимой в любое время и на любом языке[5].

Намаз можно совершать как индивидуально, так и коллективно в любом подходящем месте. Полуденный намаз в пятницу (джума-намаз) совершается в мечети и имеет большую социальную значимость. Она предоставляет возможность мусульманам услышать проповедь имама и ощутить себя единым целым[1].

Место, на котором совершается молитва, должно быть ритуально чистым (тахара), для чего молящиеся могут расстелить молитвенный коврик. Ритуальная чистота мусульман включает в себя действия, цель которых — достижение обрядовой чистоты и имеет «внутреннюю» и «внешнюю» стороны. «Внутренняя тахара» предполагает очищение души от неблаговидных помыслов, гнева и греха, а «внешняя тахара» — очищение тела, одежды, обуви, жилища и т. д[2].

Во время коллективного намаза молящиеся становятся рядами за имамом, который руководит молением. Женщины должны молиться отдельно от мужчин или становятся сзади. Во время моления нельзя разговаривать, есть, пить, смеяться, совершать посторонние движения и т. п. Нельзя молиться в опьяненном, одурманенном и бредовом состоянии. Больные и инвалиды имеют послабления в обряде намаза и могут совершать его как сидя, так и лёжа, совершая движения мысленно. Обряд намаза одинаково исполняется последователями всех исламских течений, за исключением самых «крайних», отрицающих любую обрядность[5].

Основой молитвы является ракаат, который представляет собой цикл молитвенных поз и движений, сопровождаемых произнесением молитвенных формул. Все позы, движения и молитвенные формулы следуют друг за другом в строго определенном порядке, нарушение которого чревато недействительностью молитвы. Молитва совершается в в состоянии ритуальной чистоты (вуду (омовение)). Молящийся должен встать обратившись лицом к Мекке (кибла). Для точного определения направления на Мекку в мечетях строят ниши для имамов (михрабы) и особым образом расстилают ковры. Если время молитвы застигает мусульманина в пути, то он может определить киблу по солнцу или ориентируясь на ближайшую мечеть[2].

Встав в направлении Мекки с опущенными вдоль тела руками, молящийся произносит вслух или про себя формулу намерения (ният). Затем он поднимает руки на уровень лица, ладонями в сторону киблы и произносит формулу возвеличения Аллаха (такбир). Взяв за запястье левую руку в правую он прижимает их к груди (киям) и произносит первую суру Корана (Аль-Фатиху), а после неё какую-либо короткую суру Корана. После чтения аятов из Корана совершается поясной поклон (руку) с произнесением хвалы Аллаху. Выпрямившись молящийся произносит слова: «Да услышит Аллах того, кто восхвалил его» (тасми) и опускаясь на колени, совершает земной поклон (суджуд). Выпрямившись, он садится на пятки (джилса) и произносит слова: «О, Аллах прости меня». Далее молящийся повторяет земной поклон и садится на пятки. Во втором и последнем ракаате молящийся читает молитвенную формулу «ташаххуд», а после его завершения в последнем ракаате произносит приветственную формулу «Мир вам и милосердие Божье» направо и налево[5].

Помимо обязательных молитв, мусульмане могут совершать и добровольные молитвы, которые считаются богоугодными[2].

Милостыня

Закят — налог в пользу нуждающихся мусульман. Факихи толкуют этот термин как «очищение [от греха]». Европейские исследователи видят в нём заимствование из древнееврейского закут («добродетель») или проникновение из сирийского языка через арабов-христиан. Генетически закят связан с доисламским обычаем создания своеобразного «фонда» взаимопомощи племени и раздела захваченной добычи[6].

В мекканских сурах закят означает благое деяние, милостыню, материальную помощь. Обложение закятом появилось, очевидно, сразу же после переселения первых мусульман в Медину. Нежелание платить закят после смерти пророка Мухаммеда явилось одной из причин вероотступничества[6].

Сура Ат-Тауба [koran.islamnews.ru/?syra=9&ayts=60&aytp=60&=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 9:60] (пер. Э. Кулиева)
Пожертвования предназначены для нищих и бедных, для тех, кто занимается их сбором и распределением, и для тех, чьи сердца хотят завоевать, для выкупа рабов, для должников, для расходов на пути Аллаха и для путников. Таково предписание Аллаха. Воистину, Аллах – Знающий, Мудрый.

Закят выплачивается взрослыми дееспособными мусульманами. Женские украшения, золотая и серебряная отделка оружия не облагались налогом. Собранные суммы должны расходоваться в течение года и только в том округе, где они собраны[6].

Наименование Нисаб
1 посевы 5 васков (975 кг)
2 виноградники и финиковые пальмы 5 васков (975 кг)
3 скот 5 верблюдов, 20 коров или 40 овец
4 золото и серебро 20 динаров или 200 дирхамов
5 товары при соответствующей цене

Право на получение помощи из закята имеют: неимущие; бедняки; сборщики заката; «лица, заслуживающие поощрения»; мукатабы; несостоятельные должники; приезжие, не имевшие средств для возвращения домой[6].

Пост

Пост установлен пророком Мухаммадом в 624 году и восходит к доисламской практике благочестивого уединения (итикаф). Предписание соблюдения поста обозначено в Коране и сунне пророка Мухаммеда. Продолжительность поста — 29 или 30 дней. Время — с рассвета (сухур) до заката солнца (ифтар)[1].

Пост заключается в полном воздержании в светлое время суток от приёма пищи, питья, исполнения супружеских обязанностей и т. п., то есть от всего, что отвлекает от благочестия. С заходом солнца запреты на приём пищи, питья и исполнения супружеских обязанностей снимаются. Ночью рекомендуется проводить время в размышлениях, чтении Корана. В течение месяца Рамадан рекомендуется больше совершать богоугодные дела, раздавать милостыню, улаживать ссоры и т. д[7].

Пост обязателен для всех взрослых мусульман. Те, кто не может соблюдать его по каким-либо обстоятельствам (дальняя поездка, война, плен и т. п.), кто не может отвечать за свои поступки (психически неполноценные), а также те, кому пост может принести какой-либо вред (больные, престарелые люди, беременные и кормящие женщины) от поста освобождаются[1]. Кроме того, к посту не допускаются женщины во время менструации и преступники, не отбывшие наказания[7].

Освобожденные от поста по временным обстоятельствам должны выдержать его в течение следующего года в удобное время. Нарушившие пост случайно должны возместить потерянные дни после окончания месяца. Те, кто нарушил пост умышленно, должны кроме возмещения этих дней принести покаяние (тауба) и совершить искупительные действия (каффара). Открытое пренебрежение и демонстративное нарушение поста расценивается как правонарушение и наказывается в соответствии с законами страны, в которой это произошло[7].

Паломничество

Мечтой каждого мусульманина является паломничество (хадж) в Мекку и Медину. В Медине находится могила пророка Мухаммеда, а в Мекке — главная святыня ислама, Кааба. Исламские источники утверждают, что Кааба впервые была построена Адамом, разрушена во время потопа, но восстановлено пророком Ибрахимом (Авраамом) и его сыном Исмаилом. Согласно исламскому преданию, начало совершения паломничества относится к эпохе Ибрахима. Древние арабы, вплоть до завоевания мусульманами Мекки, совершали паломничество к Каабе, в которой находились их идолы. В своем нынешнем виде хадж существует со времени пророка Мухаммеда. Сам пророк Мухаммед совершил своё единственное («прощальное») паломничество в 632 году[2].

Хадж является обязанностью каждого мусульманина; кто не способен совершить хадж, может послать вместо себя «заместителя». Женщины могут совершить хадж только в сопровождении мужчин (махрам)[2]. Хадж совершается ежегодно в месяц зуль-хиджа исламского календаря и состоит из серии обрядов[8]. Паломничество в Мекку совершается через два месяца и десять дней после окончания Рамадана и приурочено ко времени одного из двух главных праздников мусульман — Курбан-байрам (Ид аль-адха). Хадж совершается с целью увековечить память о жертве, которую собирался принести пророк Ибрахим. Ежегодно более десяти миллионов паломников со всего мира собираются в Мекке, чтобы укрепить мусульманское единство и упрочить связи. Все паломники, вне зависимости от уровня доходов, одеты в одинаковые белые одежды (ихрам). Согласно исламскому вероучению, хадж снимает с человека его грехи[1].

К 7 зуль-хиджа паломники прибывают в Мекку. После принятия ихрама паломники совершают обряд «малого паломничества», после чего те, кто решил совершить умру и хадж раздельно, выходят из ихрама и обрезают прядь волос. Непосредственно перед хаджем они возобновляют ихрам. Те же, кто решил объединить умру и хадж (киран), остаются в ихраме до окончания хаджа[8].

На 8 зуль-хиджа (яум ат-тарвия) паломники запасаются водой и отправляются через долины Мина и Муздалифа к долине Арафат. Часть паломников располагается непосредственно в долине Арафат, часть же проводит ночь с 8 на 9 зуль-хиджжа в долине Мина[8].

В полдень 9 зуль-хиджа начинается стояние у горы Арафат, которое продолжается до захода солнца. Во время стояния у горы Арафат верующие стоят с поднятыми к Богу лицами и возносят ему молитвы. Затем паломники бегом устремляются в долину Муздалифа (ифада)[8].

На 10 зуль-хиджа (яум ан-нахр) после утренней молитвы паломники направляются в долину Мина для бросания семи камешков в последний из трех столбов (джамрат аль-акаба), символизирующий Иблиса. За этим обрядом следует жертвоприношение животных. В этот день во всем исламском мире отмечается праздник Курбан-байрам. Обрив голову или обрезав прядь волос, паломники направляются в Мекку для совершения прощального тавафа. Те, кто совершил хадж без умры, после тавафа выполняют сай[8]. Сай совершается в память о Хаджар (Агари), которая искала воду между холмами Сафа и Марва[1].

С 11 по 13 зуль-хиджа (айям ат-ташрик) паломники продолжают совершать жертвоприношения, бросают камешки во все три столба в долине Мина[8].

Основные обряды хаджа были определены самим пророком Мухаммедом. Ритуал паломничества подробно разработан представителями основных религиозно-правовых школ (мазхабов). Хадж играл важную историко-культурную и социально-политическую роль в средневековом мусульманском мире. Своё идеологическое и политическое значение он сохраняет и в настоящее время[8].

Наряду с хаджем существует и «малое паломничество» — умра, которое можно осуществить в другое время года. Умра считается богоугодным делом, но не равноценным хаджу. Люди совершившие паломничество, как правило, пользуются всеобщим уважением и получают звание хаджи[2].

Напишите отзыв о статье "Пять столпов ислама"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Гогиберидзе, 2009, с. 183—185.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Кругосвет.
  3. Ислам: ЭС, 1991, Шахада, с. 296.
  4. Ислам: Словарь атеиста, 1988, с. 247.
  5. 1 2 3 4 5 Ислам: ЭС, 1991, ас-Салат, с. 204.
  6. 1 2 3 4 Ислам: ЭС, 1991, Закат, с. 74.
  7. 1 2 3 Ислам: ЭС, 1991, ас-Саум, с. 208.
  8. 1 2 3 4 5 6 7 Ислам: ЭС, 1991, аль-Хаджж, с. 261.

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Пять столпов ислама

Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.