Пять хороших императоров

Пять хороших императоров — пять последовательно правивших римских императоров из династии Антонинов: Нерва, Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий (первое время его соправителем был Луций Вер). За время их правления (96 — 180 н. э.), которое отличалось стабильностью и отсутствием репрессий, Римская империя достигла своего наивысшего расцвета.

Происхождение термина

Термин введён Эдуардом Гиббоном, который писал:

«Если бы у кого-нибудь спросили, в течение какого периода всемирной истории положение человеческого рода было самое счастливое и самое цветущее, он должен бы был без всяких колебаний назвать тот период, который протёк от смерти Домициана до восшествия на престол Коммода».

— «История упадка и разрушения Римской империи»

Впрочем, сходные мысли можно найти ещё у Николо Макиавелли:

«Кроме того, прочтя историю римских императоров, государь увидит, как можно образовать хорошую монархию, ибо все императоры, получившие власть по наследству, за исключением Тита, были плохими; те же из них, кто получил власть в силу усыновления, оказались хорошими; пример тому — пять императоров от Нервы до Марка; когда императорская власть стала наследственной, она пришла в упадок».

— «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия»

Характеристики эпохи

Во внутренней политике было достигнуто примирение императоров с сенатом. Сенаторы не подвергались репрессиям и земельным конфискациям. Сенат активно пополнялся провинциальной знатью и в значительной степени утратил свои старые аристократические традиции. Окончательное признание получил самодержавный взгляд на императорскую власть.

Во внешней политике империя достигла своего максимального расширения. При Траяне в результате победоносных войн с даками и Парфией были присоединены Дакия, Аравия, Армения и Месопотамия. Однако уже Адриану от последних двух провинций пришлось отказаться и перейти от наступления к обороне на границах.

Наследование

Наследование власти обеспечивалось бескровным путём. Каждый император при жизни усыновлял (адоптировал) себе преемника, который выбирался им с одобрения сената и армии из числа авторитетных военачальников или администраторов. Эту традицию заложил Нерва, который столкнулся с недовольством армии и, чтобы избежать новой гражданской войны, усыновил военачальника Траяна. Историк Дион Кассий писал:

«Итак, Траян стал цезарем, а позднее императором, несмотря на то, что у Нервы были кровные родственники. Однако тот ставил безопасность государства куда выше родственных привязанностей. Его решение также не смог поколебать тот факт, что Траян был испанцем по рождению, а не римлянином и даже не италиком, и что вплоть до того времени ни один иностранец никогда не властвовал над Римом; ибо он был твёрдо уверен, что человека следует оценивать по его способностям, а не по происхождению».

Марк Аврелий нарушил этот принцип, провозгласив соправителем своего родного сына — Коммода, который оказался не способен управлять страной. Своими тираническими действиями он вызвал всеобщую ненависть и был убит в 192 году. После этого Рим был ввергнут в долгую череду войн между различными претендентами на трон. (см. кризис III века и солдатские императоры).

Оценки

Римские историки, которые чётко делили всех императоров на «хороших» и «плохих», относили Антонинов к числу хороших и составили их биографии исключительно в хвалебных тонах. Нерве, по выражению Тацита, удалось соединить несоединимое — принципат и свободу. Траян стал для римлян мерилом успеха, последующие императоры желали походить на него. Антонин носил прозвище Пий — Благочестивый. А Марк Аврелий воплотил идеал правителя, став философом на троне.

Современные исследователи, соглашаясь со многими фактами, тем не менее склонны с большей осторожностью превозносить данную эпоху, поскольку вся сохранившаяся о ней информация отражает точку зрения лишь высшего слоя римского общества.

• Nerva Tivoli Massimo.jpg

  Марк Кокцей Нерва

• Traianus Glyptothek Munich 336.jpg

  Марк Ульпий Нерва Траян

• Bust Hadrian Musei Capitolini MC817.jpg

  Публий Элий Траян Адриан

• Antoninus Pius Glyptothek Munich 337 cropped.jpg

  Тит Элий Цезарь Антонин (Антонин Пий)

• Marcus Aurelius Glyptothek Munich.jpg

  Марк Аврелий Антонин

Литература

• Johannes Pasquali: Die Adoptivkaiser. Das römische Weltreich am Höhepunkt seiner Macht (98-180 n. Chr.), projektverlag, Bochum 2011, ISBN 978-3-89733-229-4
• Oliver Schipp: Die Adoptivkaiser — Nerva, Trajan, Hadrian, Antonius Pius, Mark Aurel und Lucius Verus. Wissenschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt 2011.

Отрывок, характеризующий Пять хороших императоров

Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.