Пять цивилизованных племён
Пять цивилизованных племён (англ. Five Civilized Tribes) — термин, обозначающий пять индейских народов США — чероки, чикасо, чокто, крики и семинолы — которые в начале XIX века уже усвоили многие обычаи и достижения белых поселенцев и установили довольно хорошие отношения с соседями.
Процесс культурной трансформации этих племён начали Джордж Вашингтон и Генри Нокс; при этом чероки и чокто успешно усвоили европейско-американскую культуру[1].
Вашингтон полагал, что индейцы имеют равные права с белыми, однако более примитивную общественную организацию. Он сформулировал принципы политики, поощряющей «обращение в цивилизацию», которую позднее продолжил Томас Джефферсон[2].
Историк Роберт Ремини, автор биографии Эндрю Джексона, писал: «они считали, что как только индейцы усвоят практику частной собственности, строительства домов, фермерства, образования для детей, обратятся в христианство, они добьются признания со стороны белых американцев»[3].
План Вашингтона из 6 пунктов включал:
- беспристрастное правосудие в отношении индейцев;
- покупку индейских земель на основании чётко сформулированных правовых актов;
- продвижение торговли;
- продвижение экспериментов, направленных на цивилизацию или «улучшение» индейского общества;
- право президента на предоставление индейцам «подарков»;
- наказания в отношении тех, кто нарушал права индейцев[4].
Правительство назначило агентов, таких, как Бенджамин Хокинс, которые жили среди индейцев и обучали их, в том числе на личном примере, образу жизни белых[1]. Племена юго-востока признали политику Вашингтона, основали школы, приняли практику фермерства, обратились в христианство и начали строить такие же дома, как у белых соседей. Многие индейские фермеры имели в собственности чёрных рабов.
«Пять цивилизованных племён» первоначально проживали на юго-востоке США. Их земли, однако, привлекали белых поселенцев юга США. В связи с этим на юге США возникло движение с требованием выселения индейцев. В 1830 году президент Эндрю Джексон, поддержанный на выборах данным движением, подписал Закон о выселении индейцев, согласно которому индейцы Пяти племён были насильственно переселены в специально созданные для них Индейские территории (ныне восток штата Оклахома). Многие погибли по пути или в новых местах. Данное переселение получило в историографии название Дорога слёз.
Во время Гражданской войны в США чокто и чикасо воевали, как правило, на стороне Конфедерации, в то время как маскоги, семинолы и особенно чероки оказались расколоты между двумя сторонами. В результате началась мини-гражданская война внутри племени чероки.
После переселения в Оклахому правительство США пообещало, что на индейские земли не будут подселяться новые белые поселенцы. Тем не менее, данное соглашение безнаказанно нарушалось белыми поселенцами даже до 1893 г., когда правительство официально разрешило подселение на черокские территории. В 1907 году Индейская территория и Территория Оклахома были объединены в штат Оклахома, где до сих пор «Пять племён» составляют значительную часть населения.
Напишите отзыв о статье "Пять цивилизованных племён"
Примечания
- ↑ 1 2 Perdue Theda. Chapter 2 "Both White and Red" // Mixed Blood Indians: Racial Construction in the Early South. — The University of Georgia Press. — P. 51. — ISBN ISBN 0-8203-2731-X.
- ↑ Remini Robert. "The Reform Begins" // Andrew Jackson. — History Book Club. — P. 201. — ISBN ISBN 0965063107.
- ↑ Remini Robert. "Brothers, Listen ... You Must Submit" // Andrew Jackson. — History Book Club. — P. 258. — ISBN ISBN 0965063107.
- ↑ Miller, Eric [www.dreric.org/library/northwest.shtml George Washington And Indians] (HTML). Eric Miller (1994). Проверено 2 мая 2008. [www.webcitation.org/66KKalqRM Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].
Ссылки
- [www.fivetribes.org/ Five Civilized Tribes Museum official site]
- [www.nativeamericans.com/FiveCivilizedTribes.htm Five Tribes article at nativeamericans.com]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Пять цивилизованных племён
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
