Пяэскюла (микрорайон)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пяэскюла
Нымме
Прежние имена:

Peeskül, Петровская слобода

Прежний статус:

Деревня

Площадь:

6,6[1] км²

Население:

9948[1] чел.

Территория микрорайона (красный цвет) на фоне района Нымме (жёлтый)

Координаты: 59°22′ с. ш. 24°38′ в. д. / 59.37° с. ш. 24.64° в. д. / 59.37; 24.64 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.37&mlon=24.64&zoom=14 (O)] (Я)

Пяэскюла (эст. Pääsküla) — микрорайон в районе Нымме города Таллина. Его население составляет 9 948 человек (1 января 2014)[1].

Основными улицами микрорайона являются улицы Парну маантеэ, Вабадусе пуйестеэ и Кадака пуйестеэ[2]. Через микрорайон курсируют автобусные маршруты номер 10, 14, 18, 20, 20А, 27, а также некоторые пригородные маршруты[3]. Некоторые кварталы одноэтажных деревянных домов были построены за счёт Финляндии после окончания Второй мировой войны в качестве компенсации за ущерб причинённый СССР военными действиями[4].





История

Деревня Пяэскюла впервые упоминается в Датской поземельной книге, основанной на данных произведенной датскими монахами в 1219-1220 годах «большой эстонской описи». Согласно книге, поселение составляло 20 сох и являлось важдным пунктом западного и северного-западного направления из Таллина[5].

Своё название деревня ведёт от брода через реку, который находился на её территории (эст. pääs — проход, эст. küla — деревня). В настоящее время река тоже называется Пяэскюла. Свою важность эта переправа утратила со строительством каменного моста, первые упоминания о котором датируются 1579 годом[5].

В 1526 году земли деревни принадлежали мызе Харку таллинского комтура ливонского ордена. С 1526 года деревня входила во владения мызы Яльгимяэ. Согласно ревизии 1725-1726 годов, в Пяэскюла находилось 7 хуторов, население составляло около 50 человек. В вышедшем 1798 году атласе Людвига Августа Меллина, деревня была расположена с обоих берегов реки, в ней находилась водяная мельница и трактир[5].

В подчинении мызы Яльгимяэ деревня находилась до продажи хуторов, которая произошла в конце XIX века. После этого Пяэскюла вошла в состав волости Сауэ[5].

В 1912 году служащие морской крепости Императора Петра Великого выкупили землю в Пяскюла для строительства дачного пригорода, который получил название «Петровская слобода». Помимо этого, жители пригорода построили одноимённую железнодорожную станцию, которую в народе стали называть «Петровка». Станция была открыта 1 мая 1915 года[5].

В 1917 году все работы над морской крепостью были остановлены. Прекратилось также и строительство дачного пригорода. Пассажирская станция «Петровская слобода», а также станция, находившаяся на служебной железной дороге, орбсуживающей крепость, были переименованы в «Пяэскюла». Последняя была закрыта в 1919 году[5].

26 апреля 1923 года Петровская слобода вошла в состав посёлка Нымме. В 1920—1930 годах в Пяэскюла началось активное строительство жилых домов. В 1938 году здесь был построен дом престарелых, а в 1940 лечебница для больных туберкулезом. В настоящее время дом престарелых снесен, а здание бывшей лечебницы является жилым домом[5].

В 1950 году в Пяэскюла было построено локомотивное депо для электропоездов. Депо продолжает работу и в наше время[5].

С 1966 года в микрорайоне находилась свалка, которая стала большой экологической проблемой и была закрыта в 2003 году. В 2002 году в Пяэскюла был построен бассейн Нымме[5].

Население

По данным самоуправления Таллина, на 1 января 2014 года население Пяэскюла составляло 9948 человек. Мужчин среди них 46%. Эстонцы составляют 80% жителей микрорайона[1].

Численность населения по годам
(Источник: Tallinn Arvudes[6])
200820102011201220132014
9477 9571 9586 9843 9852 9948

Напишите отзыв о статье "Пяэскюла (микрорайон)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Peeter Kuulpak. Tallinna asumid // [www.tallinn.ee/est/Tallinn-arvudes-2014-3 Tallinn Arvudes 2014]. — Tallinn: Tallinna Linnakantselei, 2014. — С. 53. — 187 с. — ISBN 978-9949-17-310-5.
  2. [kaart.tallinn.ee/Tallinn/Show?REQUEST=Main Tallinna veebikaart]
  3. soiduplaan.tallinn.ee/#stop/04102-1,04002-1/map
  4. [eestielu.delfi.ee/eesti/tallinn/nomme/elu/unustatud-majad-uhesuguste-majade-pikad-read.d?id=60900197 Unustatud majad: ühesuguste majade pikad read]
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Robert Nerman, Leho Lõhmus, 2013, p. 198-200.
  6. [www.tallinn.ee/est/Tallinn-arvudes Tallinn Arvudes] (эст.). Tallinna Linnavalitsus. Проверено 2015-15-05.

Литература

  • Robert Nerman, Leho Lõhmus. Pääsküla // Tallinna asumid ja ametlikud kohanimed. — Tallinn: Tallinna Linnaplaneerimise Amet, 2013. — P. 198-200. — 312 p. — ISBN 978-9949-33-215-1.

Отрывок, характеризующий Пяэскюла (микрорайон)

После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.