Тибетцы

Тибетцы

Численность и ареал
Всего: 5,4 млн. Китай (Тибет), Индия, Непал, Бутан, Балтистан, а также США, Канада
Язык	тибетский
Религия	тибетский буддизм, бон
Родственные народы	Другие гималайские народы балти бутиа ладахцы шерпы

Тибе́тцы — монголоидный народ, населяющий Тибет и говорящий на тибетском языке сино-тибетской группы языков. Численность: 5,4 млн чел. Верующие — преимущественно буддисты. Предки тибетцев с незапамятных времен обитали в бассейне среднего течения реки Цангпо. Письменность со своим алфавитом на основе санскритского с VII века.

Территория проживания и численность

Этническая территория тибетцев в настоящее время не имеет независимого статуса. Территориально она почти полностью относится к Китаю, где охватывает весь Тибетский автономный район, частично провинции Сычуань (Аба-тибетский и Ганьцзы-тибетский автономные округа, Мули-тибетский автономный уезд), Ганьсу (Ганнань-тибетский автономный округ и Тяньчжу-тибетский автономный уезд), Цинхай (Хайбах-тибетский, Хуаннань-тибетский, Хайнань-тибетский, Голо-Тибетский, Юйшу-Тибетский и Хайс-монгол-тибетский автономные округа) — на всех указанных территориях тибетцы проживают компактно и до настоящего времени составляют подавляющее большинство населения.

Тибетцы живут также в соседних китайских провинциях Юньнань (в частности, в Дицин-Тибетском автономном округе). В целом о численности тибетцев в Китае судить сложно, но известно, что по данным переписи 1959 года численность тибетцев в Китае составляла 6 330 567 человек.

Вне Китая тибетцы проживают также на крайнем севере Индии (штат Сикким, около 100 тыс. чел., оценка), в Непале (ок. 50 тыс. человек), дисперсно в Бутане (свыше 5 тыс. человек). Этнические тибетцы, эмигранты и изгои (часто их потомки) проживают на Западе, в частности, в США и Великобритании.

Субэтнос, язык и религия

В составе тибетцев выделяют этнолокальные группы амдова (провинция Цинхай), кхампа и сифань (провинция Сычуань и соседние районы Тибетского автономного района) и др.

Тибетцы говорят на многочисленных диалектах тибетского языка, принадлежащего к центральной группе сино-тибетской языковой семьи.

Тибетский язык имеет древнюю письменность (по крайней мере с VII в.) с использованием особой тибетской азбуки — на основе санскрита и представляет собой поперечно записываемое звуко-буквенное письмо.

По вероисповеданию большинство тибетцев являются буддистами.

Этническая история

Предки тибетцев издавна населяли среднее течение бассейна реки Цангпо (Брахмапутра) . Именно здесь археологи обнаружили остатки древних цивилизаций времен палеолита, неолита и железного века.

В VI в. предводитель племени, населявшего район Шаньнань, стал цанпо, то есть главой объединенных тибетских племен. В VII веке тибетский царь Сонцэн Гампо установил господство над всем Тибетом. Уже тогда тибетцы имели значительные связи с соседними китайцами — в частности, был заключен династический брак Сонцэна Гампо с принцессой Танского императорского двора Вэньчэн.

Правители монгольской империи Юань, в которую монголы включили Китай, в XIII в. приняли тибетский буддизм и установили связь с тибетскими первоиерархами школы Сакья по принципу «наставник — покровитель», установив над Тибетом контроль.

Для этноконсолидации тибетцев большое значение имело введение института Далай-ламы. Это привело к установлению Тибетского теократического государства (уже 5-й Далай-лама объединил под своим началом все тибетские земли), власть в которой помимо религиозного владыки осуществляло местное правительство Кашаг.

Независимый статус Тибетского государства сохранялся вплоть до 1949 года, когда в Тибет вторглись китайцы под предлогом освобождения тибетцев от теократической власти. К 1959 году весь Тибет окончательно вошел в состав КНР. Многие сторонники тибетской независимости, в том числе и 14-й Далай-Лама, бежали за границу, и уже в эмиграции продолжили (и продолжают) активную деятельность по защите национально-государственных прав тибетцев.

Сейчас действует тибетское правительство в изгнании, которое имеет преемственность от правительства независимого Тибета и является членом Организации непредставленных наций и народов.

Хозяйство и общество

По разновидностям занятий среди тибетцев выделяют несколько (три) хозяйственно-культурных типов:

• горные оседлые земледельцы — половина всех тибетцев; основными хозяйственными культурами являются ячмень, пшеница, иногда рис; в условиях нехватки воды используется искусственное орошение;
• полуоседлые земледельцы-скотоводы — переходный тип, объединяющий два вида хозяйственной деятельности;
• кочевники-скотоводы — яки, лошади, овцы, козы (для ношения клади).

Среди ремесел у тибетцев развитие получили гончарное, ткачество, литье из бронзы и меди, резьба на камнях и на дереве и др.

В современном Китае, тибетцы активно задействованы в промышленности, в том числе и мелкой частной.

К сер. ХХ в. тибетское общество оставалось практически закрытым и обособленным от остального мира — строй был полуфеодальным, хранилось много архаичных черт, выдающуюся роль в социуме играла теократическая верхушка; расслоение у скотоводов было выражено слабо.

Тибетская семья традиционно мала, брак преимущественно патрилокальный. У тибетцев известны случаи полиандрии и полигинии.

Материальная и духовная культура

Материальная культура

У тибетцев распространены как сельские поселения, так и значительная сеть городских (обычно города уличной планировки группировались вокруг храмовых комплексов). Тибетцы имеют давние архитектурные традиции — как светского (в том числе и дворцового), так и культового строительства, наибольшее влияние на которое оказали буддизм, индийская и китайская архитектура.

Традиционной в культовом строительстве была ступа (чойтэн) и её вариации, заметные в дворцовом строительстве. Храмы тибетцев обычно возвышенные. В традиционном декоре тибетских зданий выделяются буддистские и китайские мотивы, орнаменты (буддистский круг, драконы и т. д.).

Чёткое представление о тибетской городской архитектуре тибетцев дает внешний вид столицы тибетцев — города Лхасы, и в частности, один из самых ярких её архитектурных комплексов — дворцовый комплекс Потала, бывшая резиденция Далай-лам, который имеет серьёзные размеры — 117 м высотой и 360 м шириной, состоит из внешнего Белого дворца (административные корпуса) и внутреннего Красного дворца (культовая и жилая часть), с более 10 000 храмов и ступ и содержит огромную коллекцию буддистских скульптур и икон, крупную библиотеку.

Традиционные жилища оседлых тибетцев — довольно большие каменные или деревянные здания с использованием камня, где нижний этаж отдан под мастерскую, торговую лавку (в городах) или предназначен для скота (на селе), а верхний является жилым.

Полукочевые тибетцы (в высокогорье) живут в поселениях уличной планировки, состоящие из зданий небольшого размера, преимущественно одноэтажных.

Тибетские кочевники-скотоводы для привалов используют шерстяные палатки.

Традиционная мужская и женская одежда тибетцев — чуба, длинный халат с высоким воротом и длинными рукавами, летом из ткани, зимой — из овечьей шкуры. Обувь — кожаные сапоги с заостренным носом. У тибетцев есть разнообразные головные уборы, среди которых превалируют бараньи и подбитые мехом шапки, а повседневной прической женщин (а нередко и мужчин) были косы.

Основу устоявшегося рациона тибетцев составляла цампа— поджаренная ячменная мука, смешанная с чаем, маслом и солью, у скотоводов преобладала мясо-молочная диета. Популярными были изделия из муки — лапша и разновидность пельменей (момо, момо-ча).

Праздничным угощением у тибетцев служит выдержанная простокваша; второй национальный алкогольный напиток — ячменное пиво (чанг).

Народная медицина

Всемирную славу, уже во 2-й пол. ХХ в., получила тибетская народная медицина. Впрочем, она является одной из древнейших в мире. Ещё в VIII в. врач-учёный Юток Йонтен Гонпо (Yutok Yonten Gonpo) на основе медицинских традиций Тибета, Персии, Индии и Китая составил обобщенную книгу по лечению Четыре Тантры Лечения, дополнения и популяризацию которой осуществили последователи учителя.

Традиционная медицина тибетцев является преимущественно фитотерапевтической — применяются более 2 тыс. видов растений; также используются другие природные средства — около 40 видов животных и около 50 минералов.

Фольклор, народные традиции и праздники

Устное народное творчество тибетцев представлено мифами, эпосом (всемирно известная Гэсэриада на тибетский лад), легендами, сказками (сказочные рамочные повести, волшебные легенды, предания, байки, бытовые истории, в том числе о шутнике дядюшке Денби), пословицами и поговорками, танцами, сопровождаемыми песнями под аккомпанемент музыкальных инструментов — смычковых, свирелей, колокольчиков и бубнов, театрализованными представлениями (тибетская народная опера Аче Лгамо).

У тибетцев хранится множество интересных традиций, обычаев и обрядов. Летосчисление ведется по собственному лунному календарю. По нему же определяются точные даты проведения многочисленных традиционных тибетских праздников, наибольшее значение среди которых имеют праздник Нового года (Лосар, Ло Гсар), праздник Фонарей, праздник простокваши (Шодун, Шотон), праздники купания, праздники урожая и т. п.

Праздник Нового года Лосар / Ло Гсар сопровождается религиозными танцами лам, театральными постановками и народными гуляниями.

«Праздник простокваши» Шодун / Шотон, посвященный Будде, представляет собой городской праздник в центральном парке Лхасы — Норбулинка с традиционными народные гуляниями, представлениями на открытом пространстве, угощениями и ночными огнями.

Во время различных праздников тибетцы устраивают соревнования по национальным видам спорта — лошадиные и на яках гонки, стрельба из луков, традиционную борьбу кулаками и др.

Интересные факты

• Во время весеннего Праздника фонарей вся столица, город Лхаса, украшается фонарями, а на улицах выставляются лепные картины из подкрашенного сливочного масла.
• Каждый тибетец участвует в Празднике купания (принимает купель) трижды: при рождении, во время свадьбы и после смерти. Традиционно считалось, что людям не стоит полностью мыться, лишь по случаю важных событий.
• Трогательная история дружбы и обучения австрийского альпиниста Генриха Харрера и 14-го Далай-ламы (когда он был ещё ребёнком) в период между 1944 и 1951 годами (вплоть до вторжения китайских военнослужащих) нашла отражение в автобиографической книге Гаррера и легла в основу сюжета голливудской киноленты «Семь лет в Тибете».
• Слово «як» происходит из тибетского языка (གཡག་ — g.yag), где используется для обозначения самцов этих животных (самка яка по-тибетски называется dri или nak).

См. также

• Тибетские административно-территориальные образования
• Народы Китая
• Цзяжун
• Цян (народ)
• Лоба
• Шерпа
• Наси
• Мэньба
• Пуми

Литература

• Тибетцы // Народы мира. Историко-этнографический справочник., М.: «Советская Энциклопедия», 1988, стор. 439—440  (рус.)
• Кузьмин С. Л. Скрытый Тибет. История независимости и оккупации. — СПб.: издание А.Терентьева, 2010. [www.savetibet.ru/2010/03/10/tibet_book.html]  (рус.)
• [www.china.org.cn/russian/32212.htm Про тибетців на www.china.org.cn, Китайському інформаційному Інтернет-центрі]  (рус.)
• Решетов А. М., Яковлев А. Г., К вопросу о социально-экономических отношениях у тибетцев в первой половине ХХ в. // в кн. Социальная история народов Азии., М., 1975  (рус.)
• Кычанов Е. И., Савицкий Л. С. Люди и боги страны снегов., М., 1975  (рус.)
• Snellgrove D. L., Richardson H. E. A cultural history of Tibet., Boulder, 1980  (англ.)

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Тибетцы
• [www.china.org.cn/russian/32212.htm Тибетская национальность]. Статья на сайте Китайского информационного Интернет-центра.  (Проверено 25 апреля 2011)
• [www.etnolog.ru/people.php?id=TIBE Тибетцы на сайте etnolog.ru]
• [www.360doc.com/content/12/0813/22/276037_230028707.shtml Карты с долей народов по уездам КНР]
• [www.bbc.co.uk/russian/science/2014/07/140703_tibetan_altitude_dna.shtml Тибетцы могут жить высоко в горах благодаря редкому гену]. Русская служба Би-би-си (3 июля 2014). Проверено 30 сентября 2014.

Отрывок, характеризующий Тибетцы

Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.