Петров, Пёохон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пёохон Петров»)
Перейти к: навигация, поиск
Пёохон Петрович Петров
Род деятельности:

сказитель-улигершин

Дата рождения:

1866(1866)

Место рождения:

улус Хадахан (Ханьян), Балаганский уезд, Иркутская губерния

Гражданство:

СССР СССР

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

1943(1943)

Место смерти:

Нукутский район, Усть-Ордынский Бурят-Монгольский национальный округ

Пёохон Петро́в (18661943) — бурятский улигершин, сказитель народных эпосов-улигеров.





Биография

Пёохон Петров родился в улусе Хадахан близ Балаганска, ныне село в Нукутском районе Усть-Ордынского Бурятского округа. Его отец Петруунха Бааниев (Петр Иванов) был известным улигершином и передал знания сыну.

Пёохон Петров знал до двадцати больших эпических произведений, суммарным размером более 100 тысяч стихотворных строк. А также десятки сказок, легенд, преданий, пословиц, поговорок, загадок, шаманских песнопений и призывов. Был знатоком шаманских обрядов и народных обычаев. Знал историю бурятских и монгольских родов и племён. Был гидом колхозного краеведческого музея. Не обладая певческим голосом, П. Петров не пел улигеры, а декламировал как стихи.

Фольклор Петрова записывали Р. Ф. Тугутов, С. П. Баддаев, А. И. Шадаев. В начале 1940-х годов И. Н. Мадасон записал у Петрова 12 537 стихотворных строк. Записанный И. Н. Мадасоном текст «Гэсэра», в его унгинской версии, был издан в Улан-Удэ в 1960 году в виде академического издания. Перевод на русский язык и комментарии А. И. Уланова.

В 1959 году в Улан-Удэ был издан унгинский вариант «Гэсэра» («Абай Гэсэр хүбүүн») от П. Петрова в литературной обработке Н. Балдано. Этот вариант дважды издавался в Москве в издательстве «Художественная литература» (1968, 1973) в переводе С. И. Липкина.

Издания

Также издавались сказительные варианты «Гэсэра» в изложении П. Петрова:

  • «Держава утренних жаворонков», Москва, 1968, перевод С. Липкина.
  • «Карающий меч Гэсэра», Улан-Удэ, 1964 год, 1969 год, 1994 год в пересказе М. Степанова.
  • Полный поэтический перевод «Гэсэра» в переводе В. Солоухина, Улан-Удэ, 1986 год, Москва, 1988 год.
  • «Великий Гэсэр», Москва 1999 год, перевод А. Преловского.

Память

В августе 1991 года в родном селе П. Петрова, Хадахане, начались празднования 1000-летия эпоса «Гэсэр».

В 1993 году был снят документальный фильм о П. Петрове «Улигершин».

Напишите отзыв о статье "Петров, Пёохон"

Литература

  • Дугаров Д. С. Улигер // Музыкальная энциклопедия / под ред. Ю. В. Келдыша. — М.: Советская энциклопедия, Советский композитор, 1981. — Т. 5.
  • Предание балаганских бурят / Запись Р. Ф. Тугутова // Фольклор Восточной Сибири: Сб. — Иркутск, 1938.
  • Легенды, сказки / Записал и перевел с бурят-монг. Р. Ф. Тугутов. — Улан-Удэ: Бурят.-Монг. гос. изд-во, 1994.
  • Нохой дуун = Песня собаки; Шонын дуун = Песня волка: Из цикла народных произведений «песни животных, зверей и птиц» // Усть-Ордын дуун = песни Усть-Орды: Сборник / Составитель В. К. Петонов. — Улан-Удэ, 1987.
  • Проигранное состязание / Запись Р. Ф. Тугутова // Стихи и легенда о Байкале. — Иркутск, 1938
  • Там, где был цветущий луг; О чем рассказывал старик Байкал; Одинокий Ока; Проигранное состязание: Легенды и предания / Запись. Р. Ф. Тугутова // Стихи и легенды о Байкале: Сборник — Иркутск, 1938.
  • Балдаев С. П. Бурятские улигершины и гэсэршины // С. П. Балдаев Избранное. — Улан-Удэ, 1961.
  • Тугутов И. Сказитель из Приангарья: К 125-летию со дня рождения улигершина Пёохона Петрова // Бурятия. — 1991
  • Шерхунаев Р. А. Пёохон Петров (1866—1943) // Выдающиеся Бурятские деятели (XVII — нач. XX в.). — Улан-Удэ, 2001. — Ч.2, вып. II

Ссылки

См. также

Отрывок, характеризующий Петров, Пёохон

Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.