Пётр Алеут

Святой мученик Пётр Алеут
Чукагнак
Икона святого Петра Алеута
Рождение	Кадьякский архипелаг, Аляска
Смерть	в 1815 году Калифорния
Почитается	в Православной Церкви в Америке
Канонизирован	в 1980 году
В лике	мучеников
День памяти	24 сентября по новому стилю
Подвижничество	мученическая смерть

Пётр Алеу́т (до крещения — Чукагнак (или Чунагнак), Cungagnaq; † 1815, Калифорния) — святой, прославленный в лике мучеников Православной Церковью в Америке. Память совершается 24 сентября.

О мученическом подвиге святого Петра известно из свидетельских показаний Ивана Кыглая и писем ссылающегося на него Семёна Ивановича Яновского (схимонаха Сергия), правителя Русской Америки в 1818—1820 годах. Согласно им, в 1815 году Пётр Алеут, православный верующий, был захвачен в плен испанцами в северной Калифорнии и был замучен до смерти за исповедание православия и отказ принять католическую веру.

Православный алеут

Точные место и дата рождения святого Петра, равно как этническое происхождение, не известны. Предполагается, что родился он на островах Кадьякского архипелага, входивших в состав Русской Америки. Русские обычно называли всех местных жителей алеутами, из-за преобладания последних среди населения.

С начала работы Кадьякской духовной миссии, состоявшей из монахов Валаамского монастыря, алеуты охотно принимали крещение. Предполагается, что Чукагнак, в крещении Пётр, был одним из духовных сыновей преподобного Германа Аляскинского.

Мученичество

Самым южным поселением Русской Америки, основанным в 1812 году Российско-Американской компанией (РАК) для сельскохозяйственных нужд русской Аляски, был форт Росс. Форт располагался на побережье северной Калифорнии, в 80 км от Сан-Франциско. Имея стратегически выгодное местоположение, новое поселение не давало покоя испанским колонизаторам, имевшим свои виды на территорию.

В 1815 году поблизости от Форт-Росса группа из 14 кадьякских алеутов, работавших на РАК под руководством одного из русских, занималась промыслом морских животных. Из-за непогоды их байдарки пристали к берегу у залива Сан-Педро (англ. San Pedro Bay), где их пленили испанские солдаты.

Яновский утверждал, что солдаты передали алеутов иезуитам, которые стали мучить пленных и принуждать к принятию католической веры. Исследователи сходятся во мнении, что иезуитов в Калифорнии в то время быть не могло: алеутов мучили францисканцы. В качестве возможного места мучения называют францисканскую миссию Долорес (исп. La Misión de San Francisco de Asís).

На попытки францисканцев навязать католичество, алеуты показывали нательные крестики и отвечали, что они уже приняли христианскую веру давно на Кадьяке и другой принять не желают. На что им возражали, что по мнению католиков они — еретики. Им дали время на размышления, оставив по двое в заточении на несколько дней без еды и томимых жаждой. Через некоторое время Петра и его соседа снова стали допрашивать. Соседом Петра по заточению оказался алеут по имени Иван Кыглай. Именно он стал свидетелем мученического подвига святого Петра. Сперва ему отрезали по одному суставу у пальцев на ногах, потом по другому — тот все терпел, повторяя: «Я христианин и не изменю своей вере». Потом на руках Петра отрезали по одному суставу у каждого пальца, потом по другому, потом отрубили ступни ног и кисти рук — мученик до конца терпел и скончался от истечения крови.

На другой день издевательства над алеутами должны были продолжиться, но из Монтерея поступило распоряжение конвоировать к ним русских пленников. Таким образом, алеуты были спасены.

Почитание

В 1819 году бежавший из испанского плена Иван Кыглай, свидетель мученичества святого Петра, добрался до Форт-Росса, а затем и до Новоархангельска. Он сообщил об этой истории Яновскому. При очередном посещении Елового острова Яновский рассказал о Петре Алеуте святому Герману:

Отец Герман спросил: «А как звали этого замученного алеута?» Я ответил: «Пётр, а фамилии не припомню». Тогда он встал перед образом, благоговейно перекрестился и произнес эти слова: «Святой новомученик Пётр, моли Бога о нас!»

Обстоятельства мученической кончины святого Петра напоминают о страданиях великомученика Иакова Персянина († 421).

Святой Пётр Алеут был канонизирован Православной Церковью в Америке в 1980 году, десять лет спустя после прославления преподобного Германа Аляскинского. Его память чтится также Русской Зарубежной Церковью в день Собора первых мучеников Американской земли — 12 (25) декабря.

В честь святого Петра Алеута в Северной Америке воздвигнуто несколько храмов.

Вопрос об историчности

Единственным источником, повествующим о мученичестве Петра Алеута, является рассказ Ивана Кыглая; никаких других прямых или косвенных подтверждений ему на настоящий момент не найдено. Один из ведущих исследователей Русской Америки Ричард Пирс полагал в этой связи, что его история может быть вымышленной. Священник Православной Церкви в Америке Оливер Хербел также считает, что такой мученик в действительности не существовал: о нём нет упоминаний ни в устной традиции, ни (практически) у основных историков православия на Аляске; не упоминаются и вообще какие-либо столкновения между испанцами и русскими в Калифорнии в этот период. Кроме того, непонятно, на каком общем языке могли бы разговаривать между собой Пётр Алеут и его предполагаемые мучители (а раз так — как они могли объяснить ему суть своих требований и понять его отказ).

Литература

• Показания кадьякского партовщика Ивана Кыглая о захвате испанцами в 1815 г. промыслового отряда РАК в Калифорнии, об испанском плене, гибели кадьякца Чукагнака (Св. Петра Алеута) и своем бегстве на остров Ильмену. Росс, май 1819 г. // [orthodoxhistory.org/wp-content/uploads/2011/10/Initial-testimony-in-Russian.pdf Россия в Калифорнии: русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803–1850: в 2 томах] / сост. и подгот. А.А. Истомин, Дж. Р. Гибсон, В.А. Тишков, Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН. — М.: Наука, 2005. — Т. 1. — С. 318-319. — 753 с. — ISBN 5-02-008901-X.
• Письмо С. И. Яновского к игумену Дамаскину от 22 ноября 1865 года // Валаамские миссионеры в Америке (в конце XVIII столетия). — СПб., 1900. — С. 131—144.
• Сергей Корсун, составитель. [www.russian-inok.org/books/prep_german.html Преподобный Герман Аляскинский. Жизнеописание]. — Джорданвилль: Свято-Троицкий монастырь, 2002. — ISBN 0-88465-071-5.
• Либеровский А. П. [www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=732&did=162 Православная Церковь в Америке: святые и соборы]. — М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2000.
• Священник Сергий Свешников. [osergii.wordpress.com/2010/02/23/%D0%BE-%D0%B4%D1%83%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%BC-%D0%B7%D0%BD%D0%B0%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B8-%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81/ О духовном значении поселения Росс]. — 2010.

Отрывок, характеризующий Пётр Алеут

– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.