Пётр Ордынский

Петр Ордынский (Пётр Ростовский, он же Даир Кайдагул Орда-Ичинов сын Пётр Ордынский Чингизов; ум. 1290), царевич. Был племянником хана Золотой Орды Берке, правнуком Чингисхана. Основал Петровский монастырь.

Канонизирован в лике преподобного; память 30 июня и в Соборе Ростово-Ярославских святых.

Биография

В 1253 году святитель Кирилл, архиепископ Ростовский, приезжал по делам в Сарай, к хану Батыю. Он много рассказывал о чудесах, совершаемых в Ростове у мощей святого Леонтия. И когда через несколько лет в Орде заболел один из царевичей, при дворе вспомнили о рассказах Кирилла и вызвали его в Сарай.

По пути домой, как говорится в «Сказании о блаженном Петре…», его догнал царевич Даир Кайдагул, племянник Батыя и Берке, и умолил взять с собою в Ростов. Наверное, мальчика увлекли рассказы о чудесах, о большом и богатом городе Ростове — в те времена Ростов Великий был одним из главных городов Северо-Восточной Руси.

В Ростове Даир принял православное крещение и был наречён Петром. Хан Берке к поступку племянника отнесся, видимо, с пониманием и обеспечил его соответственно его царственному происхождению: в «Сказании…» говорится о «возках с серебром»… Нужно, однако, заметить: существует версия Александра Хорошева, что царевич Даир этот попал у Берке в опалу и бежал из Орды, а в Ростове «нашёл приют».

При всем богатстве и знатности Петр, как отмечается в его житии, отличался «скромностью, молчаливостью, богомыслием и склонностью к молитвам». Однажды ему было видение: явились апостолы Петр и Павел. После чего Петр построил на берегах озера Неро монастырь, называемый также Петровской обителью.

Тогда же возникла дружба между ордынским царевичем Петром и Борисом, князем Ростовским. В «Сказании…» говорится: «любяше князь Петра, яко и хлеба без него не ясти». Архиепископ Игнатий, преемник святителя Кирилла, публично под сводами церкви объявил их назваными братьями. Дети Бориса, юные княжичи, называли Петра дядей. Князь Борис выбрал для Петра жену, дочь виднейшего ростовского вельможи. Петр имел многочисленное потомство.

После смерти жены принял постриг в основанном им Петровском монастыре.

Почитание и канонизация

Почитание Петра как святого началось сразу же после его смерти примерно в 1290—1291 году.

Официально он был причислен к лику святых на Соборе 1547 года при митрополите Макарии. Одно время местная память святому Петру творилась 29 июня, но затем закрепилась память 30 июня.

Сохранилось несколько списков житий («сказаний») о «блаженном» Петре, древнейший из которых, по мнению В. О. Ключевского, относится к началу XIV века.

См. также

• Повесть о Ерше Ершовиче
• [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5082 Повесть о Петре, царевиче Ордынском]
• Князья Ордынские
• Моалы

Литература

• [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5082 ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ, ЦАРЕВИЧЕ ОРДЫНСКОМ]
• Скрипиль М. О. [feb-web.ru/feb/irl/il0/il2/il2-3503.htm?cmd=p Повесть о Петре, царевиче Ордынском] // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941—1956. Т. II. Ч. 1. Литература 1220-х — 1580-х гг. — 1945. — С. 350—357.
• [www.hrono.ru/biograf/bio_p/petr_ordyn.html Пётр Ордынский]. На сайте «Хронос».
• Сергей Баймухаметов [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1281085560 Святой Петр, правнук Чингисхана. История жизни царевича Ордынского, чудотворца Ростовского]
• Мельник А.Г. [www.academia.edu/10247230 К вопросу о времени возникновения «Повести о Петре, царевиче ордынском» // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб., 2003. Т. 53. С. 626-627]
• Мельник А.Г. [www.academia.edu/9346105 Надгробная икона ростовского святого Петра царевича в житии конца XVII в. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2007. № 1 (27). С. 104-115]
• Мельник А.Г. [www.academia.edu/8896338 Иконография ростовского святого Петра царевича // История и культура Ростовской земли. 2011. Ростов, 2012. С. 100-125]

Ссылки

• Петр, царевич ордынский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Пётр Ордынский

Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.