Петр (Ладыгин)

Схиепи́скоп Пе́тр (в мантии Питирим, в миру Потапий Фёдорович Ладыгин; 1 декабря 1866, село Большой Селег, Глазовский уезд, Вятская губерния — 19 февраля (или 2 июня) 1957, Глазов, Удмуртская АССР) — епископ Русской православной церкви, деятель катакомбной церкви.

Биография

Родился в крестьянской семье Трофима и Феодоры Ладыгиных. В семье было семеро детей — шесть сыновей и одна дочь. Детство и юность провёл в селе Селег, в 80 верстах от уездного города Глазова.

О своем детстве схиепископ Петр вспоминал так: «Восьми лет я начал учиться от священника старичка отца Павла. Школ у нас еще не было. Ходил я к нему две зимы. Вот и все в юности моей образование. В 1875 году привезли к нам с Афона эту икону Божьей Матери „В скорби и печали Утешение“. Мне было 10 лет. Я настолько к ней прилепился, что когда приходил в церковь, и брали икону служить молебен, то у меня всегда текли слёзы, — что-то влияло необыкновенно».

Несмотря на желание принять монашество, в 18 лет женился по воле отца. Жена Екатерина умерла при родах в 1888 году. В том же году скончалась и дочь Евфимия.

В 1888 был призван в армию, с 1889 года служил в 129-м пехотном Бессарабском полку в Киеве. По воскресениям в увольнительные Потапий любил посещать Киево-Печерскую лавру и пещеры. Особенно часто он приходил к столетнему старцу Ионе Киевскому. Закончил службу в 1892 году в чине старшего унтер-офицера.

Незадолго до окончания воинской службы обратился к Ионе за благословением для поступления послушником в Лавру, но старец посоветовал сначала совершить паломничество к святым местам в Палестине и Греции.

В сентябре 1892 года Потапий вернулся домой и поступил на Ижевский завод. Летом 1893 года, заработав необходимые средства, отправляется за границу.

Афонский монах

Посетив Иерусалим и святую гору Афон, Потапий, после долгих колебаний и сомнений становится в январе 1894 года послушником Андреевского скита на Афонской горе. Работал в свечной мастерской, затем помощником счетовода.

Великим постом 1896 году был пострижен в рясофор с именем Пигасий.

В 1898 году пострижен в мантию с именем Питирим, с 1900 года — иеродиакон.

В 1901—1902 годы служил на афонском подворье в Петербурге как иподиакон и казначей обители, затем вернулся на Афон.

25 сентября 1904 года был рукопложён в сан иеромонаха. Некоторое время был экономом.

С 1911 года — настоятель подворья Андреевского скита в Одессе. Резко негативно относился к деятельности сторонников «имяславия» во время конфликта среди афонских монахов.

Во время Первой мировой войны открыл в Одессе лазарет для раненых.

В 1916 года награждён орденами святой Анны 3-й и 2-й степеней.

С декабря 1916 года управлял по поручению Святейшего Синода Киприанским Болгарским монастырём и Кондоровским (или Кондратским) скитом в Бессарабии.

В 1918 году по поручению Патриарха Тихона отправился в Константинополь с тем, чтобы передать Константинопольскому Патриарху уведомление об избрании в России Патриарха. Вопрос с письмом решился быстро, но другие проблемы надолго задержали иеромонаха Питирима в Константинополе. К осени 1918 года капитулировала Османская империя. К кораблю, на котором иеромонах Питирим прибыл из Одессы, собралось около тысячи российских военнопленных, стремившихся вернуться на родину. Благодаря активной деятельности иеромонаха Питирима, решением правительства 16 ноября 1918 года все подворья официально были возвращены русским монахам, при этом составлены акты, по которым турецкие власти обещали вернуть разграбленное имущество. Стараниями иеромонаха Питирима в подворских зданиях временно разместилась часть из оказавшихся в турецком плену нескольких тысяч российских военнопленных.

Когда проживание российских солдат на подворьях стало затруднительным из-за отсутствия средств и полной недисциплинированности бывших военнопленных, иеромонах Питирим попросил разрешения взять с Афона нескольких монахов для опеки солдат и с этой целью посетил Свято-Пантелеймоновский монастырь и свой Свято-Андреевский скит, где братия уговаривала его остаться и больше не возвращаться в Россию. Как позднее он писал в своей автобиографии: «на мне были ответственные дела — подворья в Константинополе и главное поручение от Святейшего Патриарха». К началу 1920 года все военнопленные выехали в Россию, а 7 января 1920 года и сам иеромонах Питирим: «7 января пароход подошел к Пантелеимоновскому монастырю. Я со слезами сел, и пока он шел, в течение 2 часов не мог удержаться от слёз». Больше ему побывать на Афоне не пришлось. Вернулся обратно с ответным посланием Константинопольского Патриарха. Продолжал служить в Одессе до 1923 года, когда был выслан из города.

Некоторое время жил на хуторе Еремеевка в шестидесяти километрах от города, затем был выслан в Уфимский край, где основал в лесу тайный скит. Затем выслан в Среднюю Азию.

Архиерейство

8 июня 1925 года тайно хиротонисан в среднеазиатском городе Теджене владыками Андреем (Ухтомским) и Львом (Черепановым) во епископа Нижегородского и Уржумского, викария Уфимской епархии (титул Нижегородский был дан владыке Питириму по названию одного из районов Уфы).

16 марта 1926 года в Уфе состоялось архиерейское совещание, обсуждавшее каноничность поставления епископа Руфина (Брехова), Питирима (Ладыгина) и Антония (Миловидова) в котором приняли участие епископ Златоустовский Николай (Ипатов) и три викария Уфимской епархии: временный управляющий Уфимской епархией епископ Иоанн (Поярков), епископ Аскинский Серафим (Афанасьев) и епископ Байкинский Вениамин (Фролов). Несмотря на то, что собравшиеся в Уфе архиереи ранее были деятелями организованной в 1922 году Андреем (Ухтомским) Уфимской автокефалии, хиротонии были признаны недействительными.

В 1926 года находился под следствием по делу уфимского духовенства. 21 апреля 1927 года епископ Питирим принял схиму с именем Петр. Позднее вспоминал, что «в селе Воскресенском близ Четверопетровска мне сделали келью, в которой я молился и никуда не выезжал и не выходил. А в праздники и воскресные дни, я выезжал в Четверопетровск, и иногда служил. Приходило очень много народу и привозили и больных». Принимал верующих, лечил больных. Отказался признавать Декларацию митрополита Сергия (Страгородского), содержавшую призыв к полной лояльности советской власти, заявлял, что «не могу признать Сергия, потому что он был обновленцем, и по нашим святым канонам он неправильно занял это местоблюстительство Патриарха».

9 декабря 1928 года был арестован по делу «филиала Истинно-православной церкви». Приговорён к двум годам тюремного заключения и к пяти годам ссылки. Находился в заключении в Архангельске, в городе Аша Челябинской области, Екатеринбурге, Москве (в Бутырской тюрьме), в Ярославле.

В 1933 году освобождён, вновь жил в Глазове, затем в Уфе, где сторонниками владыки Андрея (Ухтомского) тогда руководил епископ Руфин (Брехов). В одном из писем так говорил об этом периоде своей жизни: «Теперь живу на покое, при моей кафедре, в праздники служу раннюю. Здесь наши верующие, и правящий еп. Руфин, митр. Сергия не признают, у нас автокефалия, до собора мы признаем и подчиняемся м. Петру Крутицкому».

В 1937—1940 годы жил на нелегальном положении в Калуге, в 1940—1945 года — в Белорецке (в Башкирии).

В 1945 был арестован в Уфе и приговорён к пяти годам ссылки в Среднюю Азию. В 1949—1951 жил в Белоруссии и на Кубани.

Последние годы жизни провёл под фактическим домашним арестом в Глазове, где и скончался в возрасте 90 лет. Автор автобиографии, продиктованной им ухаживавшим за ним женщинам.

Характеристика личности

В капитальном труде митрополита Мануила (Лемешевского) о русских православных архиереях содержится такая характеристика схиепископа Петра:

Епископ Питирим, в схиме Петр, был творцом Иисусовой молитвы, имел дар слёз и прозорливости. Спал три часа в сутки, сидя в кресле, а ложился в постель только во время болезни. Живя в затворе, совершал полный афонский устав. В его правило входило 1350 поклонов поясных и 135 земных. Был высокого роста, широкоплечий, несмотря на преклонный возраст, фигура была прямая. Волосы на голове и бороде были белые и длинные. После принятия схимы никогда не служил в полном архиерейском облачении, а только надевал малый омофор.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_3945 Питирим (Ладыгин)] на сайте «Русское православие»
• С. В. Шумило, В. В. Шумило [catacomb.org.ua/modules.php?name=Pages&go=page&pid=1048 Схиепископ Петр (Ладыгин). Непоколебимый столп Церкви Катакомбной.]
• Шумило В. В. «Автобиография» схиепископа Петра (Ладыгина) как источник по истории Андреевского скита на Афоне. Чернигов, 2013. Рукопись. С. 11.

Отрывок, характеризующий Петр (Ладыгин)

С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.