Пётр II Делян

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр II Делян
Петър II Делян<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
царь Болгарии Болгарии
1040 — 1041
Коронация: 1040
Предшественник: византийское правление
Преемник: византийское правление
 
Смерть: 1041(1041)
Константинополь

Пётр Делян (болг. Петър Делян; ум. 1041) — предводитель восстания болгар против византийского владычества, начавшегося летом 1040 года в регионе Поморавле (в современной Сербии)[1]. Он был провозглашён царём Болгарии (как внук Самуила) в Белграде (летом 1040 года). Возможно, что его настоящее имя просто Делян. В этом случае он принял имя Петра II после воцарения, в честь царя Петра I (Petăr I), умершего в 969 году. Год его рождения неизвестен, вероятнее всего, вскоре после 1000 года, и до 1014; скорее всего, он умер в 1041 году.





Происхождение

Его происхождение неизвестно. Он утверждал, что является сыном Гавриила Радомира и внуком Самуила, но он также мог быть местным жителем, возглавившим восстание и придумавшим легенду о царском происхождении для того, чтобы усилить притязания на трон.

Те, кто верят в его происхождение от Радомира, считают его сыном Радомира от брака с Маргаритой, сестрой короля Венгрии Иштвана Святого. Она была удалена от двора Самуила (еще до воцарения Гавриила Радомира) во время своей беременности. Согласно этой версии, Делян родился в Болгарии и оставался в ней со своим отцом. После убийства Гавриила Радомира Иваном Владиславом и завоевания Болгарии Византией в 1018 году, Делян попал в плен, был вывезен в Константинополь и отдан как слуга неизвестному византийскому вельможе. Он сумел бежать и отправился в Венгрию, родину его матери, откуда он перешёл в Болгарию и поднял восстание против Византии, воспользовавшись недовольством от введения византийским правительством денежного налога.

Те же, кто считают его обычным болгарином, считают, что Белград был выбран для коронации не потому, что он лежит на границе Византии и Венгрии, и, тем самым, стал первым городом, куда попал Делян после пересечения границы, а просто из-за того, что он оказался первым городом, занятым восставшими. Они также указывают, что крайне маловероятным является то, что Иван Владислав, убив Гавриила Радомира и его жену Марию для того, чтобы завладеть престолом, не убил бы сыновей и наследников Радомира, чтобы устранить конкурентов. В частности, известно, что он велел убить сербского князя Дукли Ивана Владимира, женатого на дочери Самуила, Косаре (Теодоре), так как подозревал его в претензиях на болгарский престол.

Восстание

Летом 1040 года в феме Болгария местное население подняло восстание против Византии. Две главные причины состояли в замене болгарского архиепископа Охрида греком в 1037 году, что начало процесс эллинизации, а также введение византийским правительством денежного налога.

Довольно скоро восставшие установили контроль над северной частью Поморавле и захватили Белград. Предводитель восстания был провозглашён царём Болгарии в Белграде под именем Петра II. Кроме поддержки восставших, он, по всей видимости, получил помощь из Венгрии.

Пётр II Делян взял Ниш и Скопье, сначала объединившись с другим потенциальным лидером восстания по имени Тихомир, действовавшим в районе Дурреса, а потом уничтожив его. Затем Пётр II начал наступление на Фессалоники, где находился византийский император Михаил IV Пафлагонский. Михаил бежал, оставив казну некоему Михаилу Ивацу (вероятно, сыну Иваца, генерала царя Самуила), и тот, быстро покинув город, передал её Петру. Фессалоники остались под властью Византии, но вся Македония, Дуррес и части северной Греции были заняты войсками Петра. Это вызвало восстания славян против византийского владычества в Эпире и Албании.

После этого к армии Петра присоединился Алусиан, очевидно, бежавший от византийского двора, где он впал в немилость. Алусиан был сыном Ивана Владислава, брата и убийцы Гавриила Радомира, за сына которого себя выдавал Пётр. Пётр поставил Алусиана во главе войска, штурмовавшего Фессалоники. Осада города кончилась крупнейшим поражением восставших, войско прекратило существование, Алусиан едва спасся и вернулся к Петру в Острово. Там однажды ночью в 1041 году, воспользовавшись тем, что Пётр был невменяем, Алусиан отрезал ему нос и ослепил его кухонным ножом. Так как Алусиан происходил от Самуила, войска быстро признали его царём вместо Петра. Тем не менее, когда болгарские и византийские войска готовились к битве, Алусиан перешёл на сторону врага и отправился в Константинополь, где ему были возвращены его владения и присвоен высокий чин магистра.

В то же время ослеплённый Пётр II Делян вновь принял командование болгарскими войсками, против которых выступил Михаил IV Пафлагонский, собиравшийся воспользоваться ситуацией. В битве при Острово болгарские войска потерпели поражение. Пётр II Делян был взят в плен и увезён в Константинополь, где он, скорее всего, был казнён. Согласно некоторым легендам, он был отправлен в монастырь в долине Искыра, где позже умер.

Норвежские саги упоминают, что будущий норвежский король Харальд Суровый, входивший в состав варяжского отряда на стороне Византии, убил Петра на поле битвы. Эта версия также подтверждается короткой отсылкой в так называемой Болгарской Апокрифической Летописи.

Напишите отзыв о статье "Пётр II Делян"

Примечания

  1. [img53.exs.cx/img53/6537/ThemesintheByzantineEmpireunderBasilII.jpg Карта]

Литература

  • Васил Златарски. [promacedonia.com/vz2/vz2_1_2.htm Въстанието на Петра Делян в 1040 г.]
  • Пламен Павлов. [liternet.bg/publish13/p_pavlov/buntari/samozvanecyt.htm Самозванецът Петър Делян и царският син Алусиан]

Отрывок, характеризующий Пётр II Делян

Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.